«Как тень я все время следую за Чапаевым. Все дела приходится решать сообща. Ни одного вопроса он без меня не обсуждает, во всем советуется, обо всем спрашивает. И благодаря этому я постоянно в курсе всех начинаний и предположений. У нас установились самые лучшие, самые доверчивые отношения. Нам работать легко: его решительность, настойчивость и быстроту я дополняю осторожностью, спокойствием и способностью устанавливать контактные отношения. Часто сразу он подымается на дыбы, глаза заблестят, он готов сопротивляться, спорить, упорствовать.
Но, неизменно натыкаясь на спокойствие, предусмотрительность и убедительность доводов, со всем соглашается и принимает все мои поправки и изменения. Я еще не знаю случая, когда бы он не принял какого-либо моего предложения».
Один из комиссаров бригад прислал Фурманову официальный запрос: каковы задачи комиссара и в чем должна заключаться его работа Ответ Фурманова был весьма выразителен:
«Комиссару 74(2) бригады (Брауцею).
Товарищ!
Я не буду тебя учить тому, что надо делать: работа сложна и разнообразна, всего не предусмотришь.
Требую лишь следующего:
1) Точной исполнительности.
2) Напряженности в работе.
3) Спокойствия.
4) Предусмотрительности.
I. Используй всех подчиненных тебе работников, чтоб у них не было и минуты свободной. Вмени в обязанности комиссарам мелких частей не спать по деревням, а проверять и помогать Советам, беседовать с крестьянами и пр…
II. Внуши и укажи им, как сохранить авторитет, ибо некоторые комиссары унижают свое звание несерьезностью и слабостью.
III. Обращение комиссара с бойцами должно быть образцовым: спокойным, деловым, внимательным. Внушай к себе уважение даже обращением. Не позволяй оскорблять красноармейцев, тем более плеткой или кулаком, притягивай негодяев К суду.
IV. Не позволяй грабить, разъясни, как позорно это для Красной Армин рабочих. Нахальных грабителей тяни к суду, а с мародерами расправляйся еще короче, расстреливай на месте.
V. Держись ближе к организациям (судам и комиссиям): помогай им советом и проверяй работу.
VI. Притягивай всемерно красноармейцев к библиотеке: хоть раз в неделю — пусть почитает. Читай, объясняй сам, когда можешь, не смущайся тем, что мало слушателей.
VII. Строго наблюдай за техническими работниками, будь недоверчив, но не показывай своего недоверия, не оскорбляй, тем более не схватывайся ругаться: комиссар не должен ронять себя до ругани.
VIII. Отдельные эпизоды боевой жизни записывай. Раз в неделю присылай мне в двух экземплярах. Пусть будет кратко — зато свежо и интересно для газеты.
Военный комиссар 25-й стрелковой дивизии
Д. Фурманов».
Это была целая программа действий, программа, которой придерживался и сам комиссар дивизии.
Стремительно продвигаясь вперед, чапаевцы громили противника. Один из боев развернулся у села Пилюгина. Здесь особенно отличились артиллеристы Николая Хлебникова. Фурманову было приятно видеть, как отважно действует в бою старый товарищ. Сам комиссар был все время с бойцами. Он не отставал от Чапаева. Настроение бойцов поднималось, когда они рядом с собой видели комиссара, когда он предлагал им закурить из расшитого своего кисета, когда бросал какую-нибудь шутку, ввертывал острое слово и первый шел в бой по команде «Вперед!».
Пилюгино было расположено под горой. Гора крутая и обрывистая. Противник создал на подступах к селу сплошную завесу орудийного и пулеметного огня. И все же, по данным нашей разведки, он уже готовился к отступлению. Надо было торопиться с атакой. Все ближе подходили к селу чапаевцы.
Перебежка за перебежкой. Перебежка за перебежкой. Когда до Пилюгина осталось полтора километра, все цепи сомкнулись и по приказу Чапаева стали сжимать село полукругом.
Фурманов находился в Интернациональном полку. Он верхом направился к передовой разведке, которая по лощине ушла метров на пятьсот вперед и пыталась проникнуть в овины, разбросанные по краю села. Разведку обстреляли, и она залегла по склону оврага. Надо было форсировать штурм. В эти минуты комиссар увидел знакомые каски с огромными красными звездами. Подходили свои — иваново-вознесенцы. Ткачи. Знакомые, дорогие лица. Фурманова окликнули сразу несколько человек — узнали, обрадовались. Встреча с родным комиссаром еще более подняла дух ивановцев. До овинов оставалось меньше трехсот метров. Несколько пулеметчиков уже совсем приблизились к крайнему овину. К ним подбежали Фурманов с командиром батальона. Сломив сопротивление противника, ворвались в село.
Красноармейцы рассыпались по деревне. Ни грабежей Ни насилий. Ни оскорблений. Фурманов уже на ходу беседовал с населением. Женщины побежали за водой, чтобы вскипятить чаю, угостить пришедших товарищей.
Но чаевничать некогда.
Надо скорее двигаться вперед, чтобы захватить отступающие в панике белогвардейские обозы.
«Как изменился Митяй, как возмужал он», — с любовью думала, глядя на него, Анна Никитична. Она вспоминала того юношу, с которым встретилась всего четыре года тому назад в санитарном поезде. Тогда это был мятущийся интеллигент, честный, искренний, но колеблющийся, напряженно ищущий свое место в жизни. Теперь это был воин, коммунист, решительный и волевой комиссар, воспитатель тысяч людей.
И все же это был тот, полюбившийся ей Митяй. Всегда правдивый, ненавидящий фальшь и лицемерие. Так же, как тогда, заразительно весело смеялся он и так же, как тогда, пел любимые свои песни. Она, Ная, старалась не отставать от Митяя. Все время проводила в частях, проверяла работу школ ликбеза, формировала библиотеки-передвижки, сама читала вслух красноармейцам статьи из газет, рассказы, сцены из пьес, стихи Демьяна Бедного.
В трудных фронтовых условиях она создавала кружки художественной самодеятельности, находила певцов, плясунов, музыкантов.
Теперь уже почти каждый митинг кончался концертом. Развернул свою деятельность созданный при помощи комиссара и с одобрения покровителя искусств Чапаева передвижной красноармейский театр В перерывах между боями шли спектакли. «Артисты» гримировались углем, усы и бороды (у кого не было своих) создавали из пакли, вырванной из пазов в деревенских срубах.
Бывало, в разгар спектакля объявлялась боевая тревога, и бойцы так вот, в гриме, с паклевыми бородами, вскакивали на коней. Всякое бывало.
…Чапаеву с первого взгляда понравилась Анна Никитична. Он оказывал помощь в работе ее, приходил, если было время, на спектакли и по-детски восторженно аплодировал «положительным» героям нехитрых самодельных пьес, борющимся за правду и справедливость.
В дневнике своем, мысленно обращаясь к Нае, Фурманов записывал:
«…Ты ведь всюду со мной. Ты даже в бой со мной ходишь; под ураганным артиллерийским огнем ты стоишь плечом к плечу…»
Вот после одного такого боя Чапаев сказал Фурманову:
— Я был бы горд, если б только у меня была такая смелая жена, радовался бы, когда она пойдет со мной в бой.
И вместе с тем он был недоволен, когда Анна Никитична подвергала себя чрезмерным опасностям, и иногда ругал Фурманова за то, что тот недостаточно беспокоится о своей жене.
Фурманов был очень щепетилен во всем, что касалось его родственных отношений. Он старался ни в чем не выделять Анну Никитичну среди других политработников.
Очень типично для него письмо, написанное принципиально, без всякой доли ханжества и направленное в Реввоенсовет южной группы.
«Товарищи!
Разрешите мое весьма щекотливое положение. Один из декретов Совнаркома говорит об недопустимости мужу и жене работать в одной организации. Я работаю военным комиссаром 25-й дивизии. Жена, Анна Никитична Фурманова-Стешенко, заведует культпросветом этой же дивизии. Работай она слабо — я не щадил бы ни минуты и отстранил бы от работы. Но нижу обратное: до нее культпросвет почти не подавал признаков жизни, она же сумела организовать все его секции, а театральную наладила настолько, что стала возможной постановка пьес непосредственно на позиции в полках, а не только в штабах дивизии или бригад. Словом, работой я вполне доволен. Отзыв мой беспристрастен. Его могут подтвердить зав-политотделом, помноенкомдив и многие ответственные работники дивизии, знающие ее работу. Креме того, она работает как организатор, как артистка в труппе, как фельдшерица, когда уезжает во время боев со мной на позиции. Она заменяет мне секретаря. От секретаря, предложенного мне еще 5-й армией (когда 25-я дивизия числилась в 5-й армии), я отказался, ибо постоянного дела ему нет, а попусту деньги платить не стоит. Этого секретаря замещает мне Анна Ник-на, получая, разумеется, только одно жалованье, как заведующая культпросветом.
Михаил Васильевич Фрунзе в личной беседе дал мне свое согласие оставить ее при мне секретарем. Теперь я спрашиваю Вас, товарищи:-!) Может ли она вообще работать здесь, в одной дивизии со мной? 2) Может ли совмещать две должности, получая один оклад?
Военный комиссар 25-й дивизии Дм. Фурманов».
Реввоенсовет, конечно, разрешил Анне Никитичне остаться в дивизии.
Дружба Фурманова с Чапаевым все крепла. Это было даже поразительно при резком, несдержанном характере Василия Ивановича. Фурманов восхищался и военным талантом Чапаева и неутомимостью его.
«Все эти дни мы с Чапаевым в походах. Наши стали теснить белых по всему фронту. 25-я дивизия идет авангардом. Весело идти: здесь Чапай, а справа уже давно хлещет Кутяков со своею стальной бригадой. Он разбил уже около трех вражеских полков, захватив пленных, пулеметы, кухни и т. д.
…Мы с Чапаем сдружились, привыкли, прониклись взаимной симпатией. Мы неразлучны: дни и ночи все вместе, все вместе. Вырабатываем ли приказ, обсуждаем ли что-нибудь, данное сверху, замышляем ли что новое — все вместе, все пополам.
Такой дельной и сильной натуры я еще не встречал. Мы часто с ним предполагаем: что будет, как тяжело будет одному, когда другого убьют. И ког