6 апреля фурмановский «караван» прибыл в Верный. В тот же вечер Фурманов выступил на заседании IV Верненского съезда Советов с докладом о текущем моменте.
Несмотря на усталость, всю эту первую ночь в Верном он бодрствовал. Думал о предстоящей работе, написал от имени Советской власти обращение и к переселенцам из России, к крестьянам Чуйской долины, и к киргизам, казахам, уйгурам, дунганам, узбекам, призывая их к дружбе, к общей братской работе.
Обращаясь к крестьянам Чуйской долины, он давал им обещание от имени партии превратить эту суровую, пустынную долину в долину богатых нив и садов, сделать их жизнь и жизнь их детей светлой и счастливой.
В доме, где размещалось управление уполномоченного Реввоенсовета Туркестанского фронта, работа не прекращалась ни днем, ни ночью. Диапазон этой работы очень широк. В орбиту внимания Фурманова входит вся жизнь Семиречья. Хлопководство, животноводство, посев яровых, партийная работа, просвещение, вопросы национальных взаимоотношений. Теперь он уже не только военный комиссар, он государственный деятель. Организует всевозможные конференции, особенное внимание уделяет возвращающимся из Китая беженцам-киргизам.
Как всегда, детально изучает людей. По старой привычке записывает в дневник свои впечатления, характеристики.
В центре внимания Фурманова борьба с великодержавным шовинизмом и с буржуазным национализмом. В редкие свободные минуты он читает и перечитывает труды Ленина. Национальный вопрос В нынешних условиях Семиречья это основное, самое важное. Он пишет статью «Национальная болезнь»: «Мы не хотим национальной вражды и национальной розни, ибо в нашей розни и наша могила. Мы боремся за братство всех угнетенных, за общую дружную борьбу с капитализмом, за свободный труд, за счастливую жизнь…»
Между тем деятельность националистов — врагов Советской власти — активизируется. Близкие друзья Фурманова чувствуют, как он, внешне спокойный и невозмутимый, становится все тревожнее с каждым днем. («Тревога — тревога — тревога… Ох, какая близкая, жуткая, ощутимая тревога», — так напишет он впоследствии в «Мятеже», рассказывая об этих днях.)
Враги пытаются противодействовать всей работе Фурманова, стараются восстановить против него население, готовят заговор. Сведения об этом заговоре доходят и до Фурманова. В центре заговора националист Рыскулов — бай и скотовладелец. Правой рукой Рыскулова является Тиракул Джиназаков — человек хитрый и лицемерный. Сын богатого бая, он сумел примазаться к органам Советской власти и даже возглавил особую комиссию ЦИК Туркестана по устройству беженцев, возвращающихся на родину из Китая.
Используя тяжелое материальное положение беженцев (сразу удовлетворить землей всех было невозможно), Джиназаков тайно подстрекал их к выступлению против Советской власти.
Фурманов записал в дневник свой:
«Джиназаков определенный подлец и уголовный преступник. За уголовные дела он был уже арестован и сидел..
Джиназаков — это не простой смертный, а манап. Именитый, богатый манап. Его отец где-то в Аулие-Атинском уезде до сих пор имеет огромные табуны коней, исчисляемые несколькими сотнями голов. Тиракул Джиназаков, раздавая киргизам деньги ТурЦИКа, собственно говоря, о Советской власти совершенно не заикается, он раздает их как Джиназаков, как манап…»
Фурманову становится известно, что люди Джиназакова (созданное им мусульманское бюро) собирают оружие, готовят покушения на видных советских работников.
Между тем, удачно маскируясь, Джиназаков, штаб-квартира которого находится в Токмаке, пользуется поддержкой некоторых товарищей из ревкома и даже председателя ревкома Юсупова.
Фурманов создает Особую комиссию для расследования деятельности Джиназакова. К работе этой привлекаются и начальник находящейся в Семиречье 3-й Туркестанской дивизии Белов и начальник особого отдела Кушин. В полной мобилизационной готовности все ближайшие сотрудники Фурманова — и Никитченко, и Алексей Колосов, и Муратов, и Лидия Отмар-Штейн.
«Настроение у всех… повышенное. Переживания напоминали октябрьские дни, когда мы по ночам, в душной комнате, изображая собою Штаб Октябрьского переворота, были все время настороже, держали наготове взведенные револьверы и срочно разрабатывали планы дальнейшей борьбы».
Медлить нельзя ни минуты. Представители Особой комиссии выезжают в Пишпек (ныне город Фрунзе, столица Киргизской ССР).
Отдается приказ об аресте Джиназакова. Но на воле остаются многочисленные его сообщники. В гарнизоне распускаются различные провокационные слухи. Расклеиваются погромные воззвания. «Положение невероятно запутанное и грозное, — пишет Фурманов — Как будто приближается какое-то неминуемое событие..» Сохранившие еще власть в своих руках заговорщики выпускают на волю заключенных белых офицеров Кое-где возникают самосуды.
Особый отдел и Ревтрибунал получают угрожающие письма. Фурманов записывает: «За нами установлена слежка джиназаковцев, и черт их знает, что они предполагают относительно нас…»
Сотрудники Фурманова вооружаются. В спешном порядке создается коммунистическая рота, усиливается караульный батальон, ожидается прибытие кавалерийского полка.
Все силы прилагает Фурманов, чтобы конфликты решить мирным путем. Он настойчиво и спокойно продолжает вести свою многостороннюю работу среди населения Семиречья, пишет воззвания, читает лекции, регулярно выступает со статьями на страницах верненской «Правды». Особое внимание уделяет работе среди мусульман, открывает для них специальные курсы, создает для политработников курсы по изучению тюркского языка, курсы, на которых усердно занимается и сам.
1 Мая во всем Семиречье проводится трудовой субботник. В телеграмме Реввоенсовету Туркфронта Фурманов сообщает, что субботник прошел «с крупным подъемом и огромным успехом».
3 мая Фурманов издает приказ о засеве участков земель, принадлежащих семьям красноармейцев.
Создает чрезвычайную комиссию для борьбы с эпидемией тифа.
Выступает с речью о текущем моменте на областной конференции профсоюзов.
Пишет обращение-листовку к крестьянам Чуйской долины.
Организует партийную школу и сам выступает с первой лекцией. (Начальником партийной школы был назначен Алексей Колосов, одним из главных его помощников Георгий Седых.)
Партшкольцы особенно любили слушать Фурманова. Бывало так, что вместо академического часа (45 минут) он читал без перерыва по два и по три часа. Партшкола эта сыграла потом немалую роль в ликвидации мятежа.
Разве можно перечислить все мероприятия, которые проводит Фурманов в сложной и тревожной обстановке в течение одного только месяца — мая?
А в часы досуга Фурманов и его друзья выезжали в горы. Все заботы оставались в Верном. Здесь, в горах, дышал он полной грудью. Ощущение истинной красоты этой дикой природы, лирическое восприятие этого необычного для него мира не покидало его долгие месяцы. Он ведь был не только комиссаром, он был поэтом.
…Но заговорщики и мятежники не дремлют. Оживляются контрреволюционные банды басмачей. С каждым днем тревожнее становится обстановка в Верном.
Дмитрий Фурманов назначается военным комиссаром 3-й Туркестанской дивизии.
Реввоенсовет Туркестанского фронта приказывает перебросить несколько семиреченских полков в Фергану — на борьбу с многочисленными бандами басмачей.
Под влиянием изменников и провокаторов сводный батальон 27-го стрелкового полка, прибывший из Джаркента, отказывается выступить на фронт.
11 июля в здании Советского театра происходило бурное собрание верненского гарнизона. На собрании присутствовали все ответственные работники города и области. Зал театра был переполнен. Докладчик о текущем моменте — Фурманов.
Присутствовали в зале и заговорщики. Но. чувствуя общую неблагоприятную атмосферу, никто из них не решился ни прервать Фурманова, ни выступить против него.
Собрание закончилось в 11 часов ночи. А сразу после полуночи мятежники вышли из казарм и заняли верненскую крепость. Сюда стали стекаться и все недовольные Советской властью, обманутые провокаторами красноармейцы, кулаки из окрестных селений. Гарнизон мятежной крепости доходит уже до пяти тысяч человек.
Утром 12 июня начальник дивизии Белов и комиссар Фурманов вызвали из партшколы Георгия Седых, приказали выделить пятерых самых надежных партшкольцев и послать их в крепость без оружия. Эта «секретная» пятерка должна была непрерывно информировать командование дивизии о положении в мятежной крепости и настроениях ее гарнизона.
— Смотри, товарищ Седых, — сказал Фурманов, — от правильной информации будет зависеть многое.
Для официальных переговоров с мятежниками в крепость были посланы областной военный комиссар, член ТурЦИКа Шегабутдинов, его заместитель Муратов и помощник начальника продснабдива Ефимов.
Мятежники сочли комиссию неавторитетной и арестовали ее. (Потом Шегабутдинов был освобожден).
Вскоре, после согласования с Михаилом Васильевичем Фрунзе (разговор с ним по прямому проводу очень поднял настроение Фурманова и его друзей), в крепость была направлена вся партийная школа, чтобы вести среди обманутых красноармейцев агитацию и пропаганду с целью разложения мятежного гарнизона.
— Надо так построить свою работу в мятежной крепости, — напутствовали партшкольцев Белов и Фурманов, — чтобы обманутая масса красноармейцев поняла, что она пошла не по правильному пути, что этот путь может привести к никому не нужным кровавым столкновениям.
— Мы вас посылаем в крепость, — сказал Фурманов, выступая перед строем партшкольцев, — не для пополнения их силы, а чтобы разъяснить обманутым красноармейцам, что руководители, затеявшие мятеж, преследуют не защиту интересов Советской власти, а личные местнические и кулацкие интересы, что руководители мятежа затеяли опасную игру. Эта игра может открыть новый семиреченский фронт, который и без этого за два с лишним года осточертел каждому красноармейцу.
Вы можете сказать о том, что командующий войсками Туркестанского фронта М. В. Фрунзе, урожденный семирек, для подавления мятежа направил сильный бронеотряд, который через два дня будет в Верном. Для этой ж