емаскирующую луну изредка прикрывает гряда облаков. Самое важное — точно увязать прибытие пушки к своей огневой позиции с незаметным подходом лодочной флотилии с десантом. Решили сигнализировать, подражая кваканию лягушек. Около часа два десятка бойцов тренировались — квакали по-лягушачьи. Сам Фурманов принимал деятельное участие в этой тренировке. Конечно, не обошлось без шуток и смеха. Фурманов говорил, что лучше целую ночь проквакать по-лягушачьи, нежели отправиться на тот свет.
И вот настала пора. Орудие с подвязанными пучками зеленого камыша беззвучно на руках доставлено к берегу. Вдоль другого берега под тенью обрыва люди по пояс в воде подошли к исходной для броска позиции. И во главе орудийного расчета и во главе штурмового расчета лучшие, опытные командиры Да и сам Ковтюх со своим адъютантом и Фурманов, еще страдающий от ранения и контузии, не выдержали и приняли участие в сложном передвижении пушки. Минуты кажутся часами. Расстояние беспредельные. Орудие уже подошло к намеченной позиции, а «лягушек» все не слышно. Ковтюх уже собирается отправить адъютанта в разведку, как вдруг заквакала лягушка. За ней другая… И вот уже целый хор.
Фурманов усмехнулся, шепнул Ковтюху:
— Первую лягушку узнал — это твой ординарец Мусий. Не лягушка, а целая жаба.
— Наводи! Приготовиться! Огонь! — И вспышка озарила кубанскую ночь, и грохот выстрелов вспорол тишину, и хор лягушек сменился многоголосым «ура».
Вражеская засада была разгромлена. Уцелевшие бежали в панике, оставляя убитых, винтовки, патроны.
Это была еще не последняя схватка с врагом…
Фурманов считал, что бои на Черном Ереке были наиболее памятными во всей его военной жизни. Не случайно, что об одном из этих боев под свежим впечатлением событий он, вернувшись в станицу Славянскую, больной и измученный, на другой же день, 7 сентября, пишет очерк «На Черном Ереке». В очерке этом нет всех деталей, о которых рассказали нам впоследствии участники этого боя. Но по темпераментности своей, по самому стилю это, несомненно, одно из первых преддверий к «Чапаеву».
«Наша операция, — писал впоследствии Епифан Ковтюх, — была весьма рискованной, и девяносто девять процентов были за то, что противник уничтожит десант, но белые вначале прозевали, а затем растерялись».
Красный десант завершил свою боевую операцию. Ковтюх и Фурманов получают приказ сдать участок, занимаемый их бойцами, а самим с отрядом возвратиться в Екатеринодар.
В екатеринодарской газете «Красное знамя» появляется очерк Фурманова «Бой с бандой генерала Улагая».
За участие в операциях 28 августа — 5 сентября по ликвидации десанта Врангеля на Кубани Фурманов, в числе семи человек, был награжден боевым орденом Красного Знамени.
Покончив с улагаевцами, 9-я армия стала на отдых. Фурманов возвращается в Екатеринодар. Казалось, тут бы он и сумел приступить к осуществлению мечты своей, к оформлению многочисленных своих записей, к работе литературной.
Но назначенный сначала заместителем начальника, а потом начальником политотдела армии, он пуще прежнего загружен организационной, партийной, пропагандистской работой. Изредка только с грустью вынимает начатую рукопись пьесы «Коммунисты» и снова кладет ее в стол. Нет уверенности в творческих своих возможностях. «Коммунистов» не пишу, что-то мало верю, что они выйдут пригодными для сцены, — и со свойственной ему, подчас даже жестокой автоиронией: — Жажду славы, но робею со своими начинаниями: мал багаж…»
Это у него-то, накопившего такой огромный опыт, мал багаж!
Но, главное, нет времени. Он и с дневником своим стал реже делиться, да и для прежних долгих бесед с Наей нет досуга. «Личной жизни нет — все отдаю ПОАРМу, газете, журналу и центральной прессе. Настроение к работе выше всякой меры…» В этом весь Фурманов. За что бы он ни брался, он отдавался работе целиком. И мыслью, и душой, и сердцем.
Пера он не оставляет ни на один день. В свободную минуту делает наброски о днях минувших битв, о замечательных людях, с которыми встречался. Регулярно пишет статьи в местную, в ивановскую (!), в центральную газеты.
Несмотря на победы и ликвидацию многих фронтов, положение в стране было необычайно трудное.
Еще не совсем покончено было с интервентами и бандитами. Плохо работали фабрики и заводы, не хватало сырья. В ряде губерний — засуха, неурожай. Страшный голод в Поволжье.
Фурманов требовал от всех политработников, чтобы они не приукрашивали положения в стране, чтобы знакомили и бойцов и население со всеми трудностями, и рассказывали о том, в какой героической борьбе, под руководством Ленина, эти трудности преодолеваются. Он часто выезжал в части, умел находить и ценить работников Ненавидел хвастовство и подхалимство. Предельно чуткий к друзьям, он был беспощаден к классовым врагам Ни одной жалобы не оставлял он без последствий. Откликался на каждую просьбу бойцов.
За короткий период, как рассказывает одна из ближайших его помощниц в те месяцы, старая большевичка Анна Самойловна Шуцкевер, Фурманов сумел завоевать огромный авторитет у командиров, комиссаров, красноармейцев, партийных и беспартийных.
Он был всегда демократичен и считал необходимым все серьезные вопросы обсуждать совместно с активом. Чувство коллектива было особенно сильно в нем.
Уже наступила пора частичной демобилизации Красной Армии, и было особенно важно подготовить демобилизуемых к тому, чтобы они понесли во взбаламученную деревню всю правду о политике Коммунистической партии и Советской власти.
Новые задачи стояли и перед самой Красной Армией.
Совместно с членом Реввоенсовета армии М. С. Эпштейном Фурманов проводил многие съезды и совещания политработников. Сам был всегда душой этих съездов. Много беседовал с делегатами. Учился у них сам и учил, как надо действовать в различных условиях. Всегда подчеркивал: «Не командовать, а воспитывать».
Являлся он на работу первым. Всегда подтянутый, чисто выбритый, в простой солдатской шинели или кожаной куртке. На письменном столе его лежал большой разграфленный лист. Против фамилии каждого из сотрудников ПОАРМа он ежедневно вносил задания, даваемые каждому, и по ним ежедневно проверял исполнение, вникая во все подробности, отмечая ошибки и указывая меры к их исправлению.
Он никогда не грубил, не ругался.
«Эх, шляпа, шляпа», — вспоминает А. С. Шуцкевер, — это были самые обидные слова, которыми он нас иногда награждал.
Но если кто-нибудь проявлял нерадивость или лень — он не прощал, и уж лучше ему не попадайся…»
Большое внимание уделял Фурманов ликвидации неграмотности среди красноармейцев (так называемому в те годы ликбезу). Процент неграмотных в 9-й армии был велик. Фурманов возглавил всю работу по ликбезу. Непосредственным помощником его был опытный библиотечный работник Г. Смагин. Неграмотность была ликвидирована за полтора месяца.
По всей Кубани, по всем армейским частям начали вырастать библиотеки, красные уголки, театры, клубы. Под редакцией Фурманова стал выходить еженедельник для малограмотных — «Грамотей». Первая книга после букваря.
По приказанию Фурманова Смагин написал объемистую книгу-памятку отпускнику-красноармейцу «В путь-дорогу». Фурманов был очень доволен этой книгой. Издана она была молниеносно.
В Екатеринодаре был создан литературный кружок для военкоров, рабселькоров, начинающих журналистов. Руководил кружком Фурманов.
С каким пристальным, чутким вниманием «выуживал» он в частях всевозможные таланты. Иногда у себя на квартире устраивал он вечера творческой самодеятельности. На вечерах этих читали стихи, рассказы, пели песни.
Никогда не забывал Фурманов своих ивановских друзей. Большую радость доставила ему неожиданная встреча с бывшей «ученицей» своей, старой большевичкой, ивановской ткачихой Марией Федоровной Икрянистовой (Трубой). По заданию Надежды Константиновны Крупской была организована агитбригада для оказания помощи детям, родители которых погибли на войне. В составе этой бригады, прибывшей на Кубань, была и Мария Труба. Старые друзья обнялись и расцеловались.
Работоспособность его была примером для всех. В ПОАРМе шли легенды о том, что однажды он за один день написал шестнадцать статей для красноармейских газет и журналов.
Не прекращал связей он и с родным Иваново-Вознесенском. 1 декабря в московских «Известиях» была напечатана его статья «Слава черному городу». Не без участия Фурманова были направлены с Кубани четыре вагона хлеба в голодный Иваново-Вознесенск.
7 декабря избранный делегатом на VIII Всероссийский съезд Советов Фурманов делает на гарнизонном собрании в Екатеринодаре большой доклад о текущем моменте и задачах предстоящего съезда. Ему предстоит еще принять участив во II Всероссийском съезде политработников Красной Армии.
Фурманов едет в Москву. А 17 декабря, перед самым съездом, отлучившись на день из столицы, он выезжает в родной город и выступает в Советском театре Иваново-Вознесенска с большим докладом об экономическом и политическом положении Кубани и Туркестана.
На II Всероссийском съезде политработников Красной Армии Фурманова избирают в президиум съезда Он председательствует на втором заседании съезда. Появление его на трибуне встречают аплодисментами. В Красной Армии уже хорошо знают доблестного комиссара — соратника Чапаева и Ков-тюха.
VIII съезд Советов был очередным этапом в жизни всей страны.
Был он этапом и в жизни Дмитрия Фурманова.
Он опять увидел и услышал Ленина.
Это было 22 декабря 1920 года Владимир Ильич Ленин выступил с отчетным докладом Совета Народных Комиссаров. (Накануне на коммунистической фракции съезда он делал специальный доклад о концессиях.)
Значительное место в докладе Ленина занял план ГОЭЛРО — план государственной электрификации страны.
Именно в этом докладе произнес Ильич исторические слова. Слова-программу.
«Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны»