ом, недвижном выраженье — лучатся только горем выцветшие очи верного друга великого человека.
Мы дежурим в третьем часу.
Стою, смотрю в это мертвое лицо, на черную ленту волос, на просек ресниц, на глаза, закрытые смертью навек, на сомкнутые крепко губы — и вспоминаю всю свою жизнь, встречи с этим бесконечно дорогим человеком, сыгравшим в жизни моей большую роль… Проходят вереницы в почетные караулы — до утра не редеет толпа. А с утра приливают новые волны, отряд за отрядом, — идет Москва к праху славного воина…»
А потом Красная площадь. Кремлевская стена, тысячи людей провожают в последний путь своего наркома.
13 ноября 1925 года. «Правда» печатает воспоминания Фурманова «Тов. Фрунзе под Уфой».
«Много ли вас осталось, бойцы уфимских боев? Я знаю — в страшном тифу, на безводье, в кольце казацких войск — вы долго бились на Урале, ходили вы и на панскую шляхту. Не раз освежали заново ваши боевые ряды — сотни ткачей и пахарей полегли по степным просторам… Но те, что остались, — над свежей могилой помяните теперь прощальным словом своего боевого командира».
После «Мятежа» Фурманов выпустил еще несколько книг рассказов и очерков. В них были включены и ранее (до «Чапаева») написанные произведения и очерки последних лет. Пожалуй, наиболее яркими являются рассказы, посвященные ивановским рабочим («Талка», «Как убили Отца» и другие), и очерки, посвященные Фрунзе. Несомненна органическая связь этих рассказов с книгами «Чапаев» и «Мятеж».
Цикл очерков о Фрунзе был напечатан в журнале «Красная новь».
Продолжал он и работу над очерками о Кавказе («Морские берега»). Трудился (совместно с С. Поливановым) над инсценировкой «Мятежа».
В декабре Фурманов и Поливанов читали первый вариант пьесы «Мятеж» в Театре Революции. На читке присутствовал руководитель театра Мате Залка, заведующий литературной частью Б. В. Алперс, президент Государственной академии художественных наук профессор П. С. Коган. Театр принял пьесу к постановке.
Задумал он и большую повесть о Ленине. Сохранилась запись «Каменщик» в сентябрьском дневнике двадцать пятого года: «Умер великий каменщик-строитель, но дело его воистину не умерло — оно живо с особой ясностью в каждом новом испытанье».
Последней большой работой Фурманова, оставшейся только в стадии подготовки материалов, был роман «Писатели».
В романе Фурманов собирался изобразить литературную жизнь двадцатых годов. Он думал сделать роман сюжетным, показать образы писателей, литкружковцев, рабкоров.
20 октября 1925 года Фурманов пишет о замысле «Писателей».
«Как я задумал их писать, почему — не знаю. По всей видимости, увлекла на эту тему наша весенняя мапповская борьба: очень уж колоритно она промчалась…»
«Опишу ли только весеннюю борьбу; дам ли состояние литфронта наших дней, или захвачу глубокие пласты в десятки лет назад; что это будет: мемуары, записки мои или роман, — роман во всем объеме понятия; что это будет — небольшая книжечка или целый огромный томище!»
Одна из основных задач книги «Писатели» — показ роли партии в воспитании писательских кадров, в борьбе с чуждыми, враждебными настроениями в литературе.
Уже продумана и общая композиция книги, планы отдельных глав, общие характеристики многих персонажей, основные конфликты и столкновения.
Центральный образ книги — писатель, участник гражданской войны Павел Лужский — в общем сюжетном плане противостоит враждебным партии литераторам, декадентам, халтурщикам.
В заметке «Композиция» намечены основные вехи будущей книги:
«Начать с перелома на нэп —
охарактеризовать эпоху:
перелом настроений, ожидания;
новые возможности работы: новые надежды;
новые опасности…
Литература… эге, куда ее загнали.
Общее состояние переломности. Общее состояние эмбриональности. Торжество богемы, одиночек. Зарождение организации пролетписателей. Наметившаяся сразу классовая борозда. Пролетписатели демобилизуются с фронта — примазываются к ним шкуротыловики. Первые робкие выступления. Университеты, лекции, дома писателей — все чужое!..
Партия поручила это дело Вороненому — в нем душок либерализма. Помогая направо, зло косился налево. Пролетписатели берут его под обстрел. Развертывается борьба и творчество. Годы проходят за годами…»
Как интересен уже самый план этот, план романа о сложных этапах идеологической борьбы, о творчестве.
— Это будет острая воинствующая книга, — зажигаясь, говорил нам Фурманов. — Это должен быть «Чапаев» со всем накалом классовой борьбы, только в совсем новой, неизведанной и неисследованной области. Если бы мне только удалось написать такую книгу…
Он уже составил длинный список персонажей. Так же приступал он в свое время к «Чапаеву».
Каждому — свой лист, своя папка, своя общая характеристика.
За каждым именем — живой человек, хорошо ему знакомый, у некоторых даже подлинные имена. «Он будет стержнем, а вокруг навью. Его, может быть, солыб с другим — третьим, пятым, это потом виднее будет, а пока вот поставить его как веху, чтоб не сбиваться в трудном извилистом творческом пути…»
Беллетристы. Поэты. Критики.
«Поставил стержневые фигуры, наиболее характерные: сложившийся, начинающий, даровитый, бездарный, страстный, вялый, рабочий, старая труха интеллигент и т. д.».
Среда. Основные этапы и формирования и литературной борьбы. «Литкружок». «Партком». «Наш съезд».
Он извлек из письменного стола и перечитал все свои записки о писателях, о МАПП, все дневники, газетные вырезки.
Материалу уйма. «А сюжета — нет. Сюжета все нет. Скелета книги не имею — имею в голове и сердце только разорванные отдельные картинки: вот сценка в МКК, вот заседание литкружка, наше ночное бдение и т. д., но целого нет: с чего начну, чем кончу, как — этого не знаю…»
Значительны даже самые планы «Писателей». Какое огромное поле действия. Интересна и многообещающа панорама событий, еще никем не описанных, многогранен один только перечень действующих лиц, остры характеристики.
Приведем только некоторые:
«Беллетристы:
Павел Лужский — талант, надежда, интеллигент, коммунист.
Борис Буровой — крепкий орг[анизато]р с большими данными (потенциально).
Глеб Глебыч Труха — старенький беллетрист, по существу весь в прошлом, тщится вовсе зря стать современником; тля серая, мертвечина, безнадежен.
Иосиф Шприц — талантливый попутчик, эстет, моралист, сенсуалист, любитель «проблем».
Тепломехов — сменовеховец-эмигрант, принявший всерьез советскую власть.
Леля Кукушкина — плохонькая беллетристка, ограниченная, играющая советскими словами, не понимающая советских дел.
Ник. Ник. Щеглов — свой, родной революции попутчик, участник боев, советский работник.
Леонид Банков — страдал за соввласть в боевые дни, а при нэпе сдал, обогемился, живет процентами со старого, революционного багажа.
Леонардо Волконский — бурж. сволочь.
Бумажкин — середняк, самомнение что надо.
Митька Варежкин — бездарь, кичащийся рабочий.
Соня Лунева — из кружка, комсомолка, начинающая.
Илья Глухарь — крестьянский писатель из глуши.
Як — литературный маньяк.
Оксана — жена Лужского».
В таком же плане составлены «послужные списки» поэтов и критиков. Здесь и истинно талантливые творческие люди, и бездарные, и дельцы, и пройдохи, и представители богемы, и фразеры, и компиляторы, и твердые большевики, и карьеристы, и сектанты. Весь тот сложный литературный мир, который окружал Фурманова и в котором он жил, борясь и со всевозможными вариациями буржуазных влияний, влияний старого мира, и с сектантством ультрареволюционных карьеристов.
Во всем этом сложном и обильном подготовительном материале проступают уже и сюжетные линии, вырисовывается идейная направленность книги, формируются некоторые главы, определяются и новые психологические портреты персонажей:
«Поэт Бугай (Степан) — талант по природе, но лодырь.
Поэт Яшка Лунц — пропадающий талант, не работающий над собой, ударяющийся к богеме: на полпути.
Павел Коростелев — талантливый поэт, рабочий. Лучших человеческих качеств: скромен, честен, прям, мужественно смел, работник, товарищ.
Булыжник — «левый» поэт, горлопан.
Иннокентий Викентьев (подписывается полностью) — бездарность, с самомнением, подобающим серо-тусклому. Мелкобуржуазная душонка.
Крупнов Алексей — талант, крестьянский поэт. Алебастров — талант, образцово чеканит стихи. Ефим Греч — пройдоха, поэтишка-делец.
Шура Кокетьянцева (она же Кукушкина…) — сладкая рифмоплетка.
Крючечкин — бездарь, крестьянский поэт.
Кирик Бушман (критик) — хорошо подкован, серьезен, талантлив, хороший товарищ.
Ал-ндр Остроухов (критик) — бездарный фразер, любитель общих мест; компилятор — все вынюхивающий, обобщающий, выдающий за свое. Ни одной свежей мысли.
Сладкопевцев — коммунист, объективный враг пролет-литературы.
Леопольд Грум — вовсе буржуазный критик.
Кузьма Сомов — талант-беллетрист, в производстве, в кружке. Семейная трудная обстановка — бедно, голодно, нет места. Пишет урывками, думает непрестанно. Стойко борется за пролетарскую литературу. Работает редактором стенгазеты на заводе, сам рабкор. Строгость к себе растет.
…Слушай в народе, не слова, а дела (мы еще вырастем!) Читает в кружке набросок (меткие сравнения, образы).
Как почувствовал перелом (начало роста), стал кидать свой материал…
Пантелей Стужа — беллетрист, еще с подполья, пролет-писатель, в первую очередь, впрочем, общественный работник, удерживает молодежь от увлеченья чистым писательством, богемой, уютом и т. д. Пишет мало, но сильно, крепко, словно молотом бьет».
Какое обилие характеров, индивидуальностей! И за каждым намеченным образом мы, современники Фурманова и соратники его по литературной борьбе, ощущаем подлинную фигуру, истинный прототип.
Постепенно персонажи включаются в композиционный план книги, получают свою роль в намеченных сюжетных ситуациях. Намечаются диалоги, споры, столкновения, вырисовывается фон, обстановка, самый плацдарм боев.