Растущие аппетиты Сталина Черчилль не мог умерить в одиночку, Рузвельт был в этом деле не совсем надежным помощником. Президент США не очень-то чтил монархические формы правления и полагал, что с колониальной гегемонией Великобритании в разных частях света настала пора заканчивать. Он, конечно, не пытался насолить Черчиллю, но частенько высказывал особую позицию богатеющих на военных поставках Штатов, а иногда просто вставал на сторону «Усатого» наперекор английскому премьеру.
После нескольких заявлений Рузвельта, которые не понравились Черчиллю, английский премьер избрал иную тактику разговора с русскими, посчитав, что лучше договариваться напрямую. Он захотел подружиться со Сталиным.
Как бы нелепо ни прозвучало это смелое заявление применительно к сильным мира сего, попытка Уинстона Черчилля завоевать доверие своего союзника выглядела именно так.
Стать другом подозрительного Кобы? Именно. Это не получалось даже у ближайшего окружения Иосифа Виссарионовича. Но Черчилль захотел попробовать, и он знал, что только личный контакт способствует зарождению настоящей симпатии.
В 1942 году положение на Восточном фронте считалось катастрофическим и никто не верил, что русским удастся оправиться от таких ударов и удержать Кавказ. Гитлеровские армии стояли под Сталинградом, но Черчилль именно в это время отважился на перелет в Москву для встречи со Сталиным. Это ли не поступок человека, который ничего не боялся? Или все же политика, желающего показать свое бесстрашие?.. Как тогда в молодости, в Южной Африке, когда он совершил побег из бурского плена.
Им обоим было далеко за шестьдесят. Они многое повидали. И никому не верили. Однако именно это патологическое недоверие могло сблизить двух ярых представителей непримиримых классов. Черчилль не обманывался на счет классовых противоречий, он понимал их природу, однако знал он и то, что, когда речь идет о выживании нации, вся эта классовая чехарда отходит на второй план.
Сталин оказался крепким орешком. Он даже не явился на аэродром, чтобы лично встретить прилетевшего на бомбардировщике «ланкастер» из Тегерана с остановками на Гибралтаре и в Каире премьера Великобритании. По протоколу отдувался Молотов, что не соответствовало уровню гостя.
Черчилль проглотил обиду. Он твердо решил, что амбиции не помогут в деле налаживания отношений с самым амбициозным человеком на земле. Англия так же находилась в тяжелейших условиях континентальной блокады. И помочь его стране мог только воюющий Сталин.
Бомбежки люфтваффе городов Англии уже не были столь интенсивными, но продовольствия систематически не хватало – немцы топили транспорты все эффективнее. До войны на каждый фунт мяса или зерна, произведенного в Великобритании, два фунта ввозилось на остров из зарубежных стран. В основном морем или планерами из Европы. Теперь такая доставка казалась почти немыслимой. Океан и проливы кишели подводными лодками, а в небе шныряли «мессершмитты»…
Нужно было обеспечить людей едой: рабочих на военных заводах – элементарным пропитанием, от них зависело производство новых самолетов, танков, орудий, снарядов; детей и матерей – бесперебойным поступлением молока и хлеба. Для этого нужно было в короткие сроки совершить невозможное, используя каждый акр небольшой территории острова – осушать болота, распахивать непригодные холмы, вырубать леса, даже парки в поместьях богатеев. Ввели карточки для бедняков. Состоятельным сословиям установили в ресторанах лимит по счету в пять шиллингов, чтобы не объедали тех, для кого и шиллинг – неподъемная сумма. Но и этих мер было недостаточно.
Голод господствовал, особенно в городах. И важно было не допустить социального напряжения. Это было еще одной немаловажной причиной необходимости вести дела с большевистской Россией, терпеть грубияна, человека плебейского происхождения, малограмотного и неотесанного, при этом весьма хитрого и не в меру коварного. Того самого, что еще совсем недавно «дружил» с Гитлером. Хотя… В 1938 году Англия в Мюнхене поступила не лучше, объявив о вечном мире с Германией.
…Черчилль всячески показывал вождю, что воспринимает его не просто равным себе, он зачастую заискивал перед Сталиным, когда этого требовали обстоятельства.
Он нес это бремя, ненавидя себя, но успокаивая, что действует не в своих корыстных интересах, а для блага Короны. Ради блага Англии Черчилль готов был на многое, хотя мотивацией его, безусловно всегда оставалась его личная роль в спасении Британии от врагов. Ведь любой эгоист предпочитает творить благо во имя великой цели, признавая лишь свое право творить такое благо.
Зачастую приходилось пропускать мимо ушей грубости Сталина, его колкие вопросы насчет открытия Второго фронта. Однако, будучи уважающим себя человеком, на некоторые слова, казавшиеся Черчиллю оскорбительными, он все же реагировал бурно, что, как ни странно, понравилось вождю.
– Вы что, боитесь немцев? – перевели Черчиллю вопрос вождя.
– А не они ли испугались нас, не решившись высадиться на острове? – парировал Черчилль.
– Я до сих пор не могу понять, почему Гитлер развернул свои полчища на нас, – признался Сталин. – Мы полагали, что в его планах именно ослабленная Англия, не способная воевать в одиночку.
– Мы воюем с ним с 1939 года, – напомнил премьер.
– Не смешите меня. Война здесь. Настоящая война. Что касается вас, то вы просто откупаетесь этим ленд-лизом. Хотите выиграть войну чужими руками. Но знайте – нельзя победить в войне не сражаясь…
– Мы воюем вместе и победим режим Гитлера, не оставив на нем камня на камне только общими усилиями. Преуменьшать нашу роль не стоит. Мы с Рузвельтом сделаем все возможное, чтобы приблизить конец этого зарвавшегося ефрейтора.
– Да-да, с Рузвельтом. Его представитель Гарриман так и сказал, что все, о чем вы договоритесь со мной, Рузвельт поддержит. Он вам доверяет. Вы обаяли Америку. Наверное, и мне придется поддаться вашим чарам, сэр Черчилль. – Сталин улыбнулся, прищурившись и закрутив правый ус.
Он пригласил гостя на ужин, на котором проявил то ли показную, то ли фактическую неумеренность в вине. Главным яством на столе вождя был молочный поросенок.
Глядя на основное блюдо, Черчилль вспомнил один случай из жизни. Где-то полгода назад, в самый голодный период, ему на ужин подали приготовленный в духовке окорок. Кусок туши привез в своем кейсе в качестве презента один учтивый американец, курирующий поставки продовольствия по ленд-лизу. В то время еда считалась лучшим подарком, а янки как никто обладали информацией об истинном положении дел на острове. Черчилль тогда съел окорок с великим наслаждением, но ночью он долго не мог заснуть.
Он смотрел сквозь решетчатое окно на вымерший Лондон, вынужденный затянуть пояса и засыпать натощак в кромешной тьме вследствие приказа о затемнении – лучшем способе укрыться от ночных бомбежек, и его терзала совесть.
Оттого он и отказался от угощения после переговоров, ограничившись кофе и сигарой. Сталин съел поросенка сам, подразумевая и намекая, что подобно хрустящей свинине способен проглотить и самого Черчилля, если тот вздумает играть с Россией в те же игры, что Чемберлен в 1938-м… Сталин вообще любил делать намеки, имел пристрастие к розыгрышам, загадыванию ребусов. Посла США Гарримана вообще заставил посмотреть в кремлевском кинозале фильм «Волга, Волга!», а затем передал копию фильма Рузвельту. Американский президент понял смысл этого подарка только после того, как ему перевели текст одной из песен фильма: «Америка России подарила пароход: с носа пар, колеса сзади и ужасно тихий ход»…
В свою очередь Уинстон, наблюдая за выражением лица, жестами и манерой держаться своего высокопоставленного визави, вспоминал уроки фехтования в колледже Харроу, а в юности он прослыл великолепным рапиристом.
Ты можешь отходить и пятиться сколько угодно долго, выматывая противника. Но ты обязан помнить, что для победы нужно улучить выгодное мгновение и сделать стремительный выпад в самый неожиданный момент, сразу же отскочив на безопасное расстояние.
Раненый соперник опаснее едва вступившего в поединок. Сейчас они были слишком близко. Расстояние между двумя противоположными системами сократилось донельзя. Невероятная цепь обстоятельств сделала соперников союзниками, но такое положение вещей не могло длиться вечно. Так что Черчилль помнил об уроках фехтования и предстоящем выпаде, время для которого обязательно настанет.
Но пока, до победы над Гитлером, каждый играл свою роль, иногда вживаясь в нее так, что лицедейство с естеством сливались воедино.
Заложенные первым визитом Черчилля в Москву семена доверия дали ожидаемые всходы. Когда Черчилль явился в столицу России повторно, в октябре 1944 года, Сталин пребывал совсем в ином расположении духа. Второй фронт в Европе существовал, союзники отвоевали Париж и со своих плацдармов оттеснили немцев до укреплений «линии Зигфрида»[18].
Настал момент делить Европу. Для Черчилля самым лакомым куском этого пирога, безусловно, являлась Греция…
– Ну вот, вы снова здесь, господин премьер-министр, – поприветствовал его и сопровождающую Черчилля делегацию Сталин. – А вот Рузвельт по-прежнему меня игнорирует. За него вновь отдуваются Гопкинс и Гарриман.
На сей раз отношение Сталина к Черчиллю было подчеркнуто вежливым и миролюбивым. Исчезла язвительность. Вождь много улыбался и постоянно шутил, передавая хорошее настроение гостям.
– Раз уж нашу «большую тройку» сравнивают со Святой Троицей, то вы, мой дорогой друг, по праву являетесь в ней Святым духом. Вы больше всех летаете. Надеюсь, мы все же соберемся все вместе, чтобы все обсудить. Особенно вопросы, касающиеся Польши и Греции…
– Это те самые проблемы, ради которых я здесь, – согласился Черчилль.
Добрые вести с фронтов и небольшой разлад у союзников веселили Сталина. Гарриман больше не утверждал, что Рузвельт будет согласен с любыми решениями, достигнутыми между Россией и Великобританией, и передал через своего ближайшего помощника Гарри Гопкинса послание президента, который недвусмысленно заявлял, что все основные решения могут быть достигнуты только при его личном присутствии после окончания выборов в США.