Великобритания, обескровленная и утомленная войной, не обладала ни такими территориями, ни такими ресурсами, как Советский Союз, в том числе мобилизационными. Для восстановления ей требовалось огромное время. Американские дельцы понимали это не хуже Сталина. Вождь позволил себе даже подзадорить Черчилля, пожав Гарриману ладонь за спиной у английского премьера. Специально, чтобы Черчилль заметил…
Только уступка гарантировала положительный для Черчилля исход встречи. Уступка, а за ней выпад. Как в поединке на рапирах.
Таким козырем в рукаве были поляки. Черчилль решил пренебречь их национальными территориями, амбициями правительства в изгнании, стоящего на лондонском довольствии, планами возродить великую Польшу. Когда Сталину преподнесли магнитофонную запись разговора Черчилля с поляками, он прослушал ее несколько раз:
– Вы кто такие? Что вы можете? Завоевать Россию? Вы отдаете себе отчет в том, с кем вы спорите? Вы не получите обратно ни Вильно, ни Западную Белароссию, ни украинские территории. Это решенный вопрос. Ваша граница на востоке – линия Керзона. Скажите спасибо! И молите Бога, чтобы Сталин согласился на компенсацию этих земель за счет Германии! Точка. Не согласны?! Тогда я умываю руки! Варитесь сами в своем соку и своих несбыточных грезах. Меня больше не интересует польский вопрос!
Поляки, базирующиеся в Англии, артачились. Похоже, они не понимали, что у Сталина уже были свои поляки, которых на советских штыках готовы были внести в Варшаву.
К концу переговоров Сталин смягчился по отношению к Черчиллю настолько, что выразил готовность обсудить дела быстро, чтобы приступить к поистине дружескому застолью.
Черчилль догадался, что момент настал. Нет, не для смертельного укола. Но для отличного блока шпагой. Он начертал карандашом на листке названия балканских стран, поставив напротив каждой проценты влияния, на которые могут рассчитывать великие державы.
Напротив Румынии и Болгарии, где уже находились советские войска, Черчилль поставил соответственно 90 и 75 процентов для России, определив влияние Британии на эти страны как мизерное. Югославию и Венгрию он поделил пополам. Но напротив Греции он вывел 90 процентов для себя. Сталин улыбнулся, покрутил листок у себя под носом, взял синий карандаш и поставил на листке галочку, бросив его на стол. Вождю понравилось, что на листочке ни под каким видом не значилась Польша. Обмен состоялся.
– Джентльменское соглашение достигнуто! – с облегчением вздохнул Черчилль. – Мы решили вопросы, имеющие жизненно важное значение для всего человечества, экспромтом, всего за несколько минут. Потомкам это покажется циничным. Предлагаю сжечь бумажку.
– Нет, оставьте ее себе, – буркнул Сталин и позвал на обед. На сей раз Черчилль ел с удовольствием. Аппетит оказался зверским. На десерт подали пирог с черникой. И разделили его на смачные дольки. Черчилль проглотил одну из них под одобрительный смешок Сталина и запил крепким грузинским чаем.
Закурив сигару на борту самолета, Уинстон Черчилль с удовлетворением отметил, что Сталин на сей раз соизволил явиться на аэродром лично, чтобы проводить своего британского коллегу.
Быть может, руководитель СССР и не был джентльменом, но этот явно не протокольный шаг являлся дружеским жестом. А друзей не обманывают даже неотесанные плебеи.
Черчилль снял шляпу, попрощавшись с принимающей стороной, и запыхтел густым дымом своей толстой сигары. Сделка состоялась. Греция навечно отошла в сферу влияния Британии.
Глава 23. Манна
Ждал ли генерал Стефанос Сарафис освобождения Фессалии, сидя сложа руки? Застыло ли в ожидании избавителя коммунистическое подполье ЭЛАС в Афинах? Бездействовали ли партизаны в Эпире, считая дни до появления англичан? Конечно же нет.
Партизанские армии не прохлаждались ни в горах Эпира, ни в долинах Фессалии, ни в болгарской зоне оккупации во Фракии и Восточной Македонии. Они сражались со всей яростью с немцами и их прихвостнями. И делали это, невзирая на помощь, от кого бы она не исходила. И не обращая внимания на странное поведение англичан, имевших в этот период абсолютное господство в воздухе и на море и не предпринимавших активных действий для истребления врагов.
Партизаны не отказывались от помощи. Они рассчитывали на поставки оружия и деньги, на военных советников и международную поддержку. Однако основная тяжесть сопротивления легла именно на них. И именно они заставляли немцев оборачиваться при отходе, когда англичане открыли «шлюзы» для вермахта.
Черчилль сделал свой выпад, надеясь, что Сталин не заметит. Он высвобождал покидавшие Элладу дивизии Гитлера, не преследуя их, для того чтобы русские продвигались не так стремительно.
Ну а с теми греками, кто не примет неизбежного, то есть фактического протектората Британии над некогда независимой страной, да еще и под видом всеобщего плебисцита, Уинстон рассчитывал покончить так, как когда-то в далеком 1911 году в Ливерпуле с манифестантами.
Даже его близкие друзья тогда удивлялись тому факту, что Черчилль предпочел остановить стачку залпом картечи, что он жаждал крови докеров и моряков, учинивших беспорядки.
Спустя много лет он по-прежнему ни на йоту не сомневался, что поступил правильно. С бунтовщиками нельзя церемониться! Единственно верным решением в тех обстоятельствах являлся бескомпромиссный и четкий приказ министра внутренних дел Черчилля. Сошедшие на берег морские пехотинцы получили команду стрелять в манифестантов. И ни один человек в мире не смог бы его разубедить в правомерности его действий. Плебс не имеет права диктовать знати свою волю! Греки не могут быть столь неблагодарными, чтобы перечить их благодетелям! Иначе они заплатят!
…Черчилль был вне себя от гнева, когда узнал, что греки из ЭЛАС 12 октября 1944 года без его ведома освободили свою столицу от немцев. Таким образом они забрали лавры триумфаторов у него! Они неуправляемы и не подчинились достигнутому в итальянской Казерте соглашению о подчинении всех партизанских сил Эллады подконтрольному Британии штабу в Каире. А значит – ему лично.
Назвать операцию, являющуюся фактической интервенцией Эллады «Манной», конечно же выглядело насмешкой и кощунством.
Во-первых, потому что раздача продовольствия нуждающимся с помощью переброшенных в разгар боев с итальянского фронта английских дивизий являлась лишь предлогом, за которым не стояло даже намека на истинные намерения новых «хозяев» Греции. А во-вторых, несмотря на всю набожность эллинов, они ведь не только молились Господу, они не только сражались за свободу, дарованную Элладе небесами. В июне 1944 они бились за урожай на равнинах Фессалии – житницы Эллады.
Партизаны, их жены и дети вышли в поле, чтобы срезать серпами и косами, отрывать вручную каждый колосок пшеницы… Но не связывать снопы, не оставлять ничего в долине реки Пиньос, между горой Олимп и хребтом Ортис. Иначе немцы отняли бы урожай и вывезли его в Германию, вновь оставив Грецию умирать с голоду.
Эсэсовцы пересчитали все молотилки региона и выставили блок-посты на всех дорогах. Исправные молотилки, их оказалось лишь несколько сотен, пришлось отбивать с боями. И прятать зерно сразу после обмолота в вырытых наспех ямах. А одновременно – устраивать засады жандармам и подразделениям вермахта, отражать налеты гитлеровцев, не дать им вывести ни одно мешка, ни одного зернышка!
Зерно защищали как золото. Оно, по словам командующего ЭЛАС генерала Сарафиса, и стало истинным золотом, ведь этим урожаем можно было накормить Грецию.
Именно здесь, в Фессалии, выпала летом истинная манна небесная. Выпала благодаря молитвам греков, их крови и поту, бесстрашию и состраданию к соседним областям, где простирались горы и плескались морские волны, но не было столь плодородных земель, обильно орошенных пресной водой реки Пиньос. И урожай был собран, спрятан и сохранен. И хлеб был выпечен. И люди накормлены. Но сперва сборщики оплакали тех, кто остался навечно в полях с зажатыми в ладонях рукоятками серпов, пробитые пулей лишь за то, что возделывали землю. Свою землю…
Эллины чтят своих героев, древних и настоящих. Иногда они говорят высокопарно, но таковы слова чести. Они могут показаться неискренними, к примеру, такому цинику, как Черчилль, но не каждому англичанину. Ведь жил когда-то и Байрон. Тот урожай 1944-го эллины берегли, как собственную честь. Ибо он и был честью.
Афины наводнили войска англичан. Вернулись из Северной Африки сформированные там под британским присмотром греческие части. Но для чего? Ведь Греция уже была свободна…
– Не для того я договорился со Сталиным, чтобы потерять свое влияние из-за предпочтений черни! – негодовал Черчилль, внушая генералу Скоби, чтобы он действовал решительнее и не пренебрегал подразделениями бывших предателей, запятнавших себя работой на немцев. Иногда для грязной работы требуются люди, которые пойдут на все не ради денег, а ради того, чтобы выжить самим. На сей раз интересы Черчилля, «батальонов безопасности», националистов совпали.
Англичане понимали, что не справятся сами. Бывшие коллаборанты стекались в Афины со всех концов Эллады под защиту интервентов. Черчилль собирал единый кулак против ЭЛАС, и он был готов объединиться хоть с дьяволом для достижения своей цели.
Все началось с мирной демонстрации на площади Синтагматос. Снайперы из «батальонов безопасности» залегли на крыше парламента и отеля «Британия». И они открыли огонь. Несколько десятков убитых, в том числе женщины, – таковы были первые жертвы Декемврианы[19], переросшей в гражданскую войну.
– Они же стреляют по мирным демонстрантам! – Женщина указывала перстом на крыши английскому солдату.
– Я знаю, – отвечал он. – Я вижу.
На чьей стороне был солдат Британии, греки поймут лишь после того, как английские танки начнут перевозить недобитых коллаборантов в безопасные кварталы, когда английские самолеты сбросят бомбы на городские кварталы, чего не делали даже нацисты. Наконец, когда в ходе небольшой передышки между боями противоборствующие стороны договорятся сделать Акрополь нейтральной зоной, но генерал Скоби прикажет установить на плато, увенчанное Парфеноном, артиллерийскую батарею, чтобы утюжить позиции ЭЛАС безнаказанно. Ведь ни один эллин не станет стрелять в наследие своих предков.