Глава 30. Остров Макронисос
Как упомянуто выше, надсмотрщиками в концлагерь на Макронисосе назначались настоящие садисты и отщепенцы, подобные Дионису, бывшему подручному Фрица Шуберта, перекрасившегося в аккурат перед бесславной смертью в грека Петроса.
«Правой руке» гауптштурмфюрера «повезло» и при новой власти. Сделавшему карьеру в новых структурах правопорядка Ксенакису, известному как Дионис, к тому времени уже объявили благодарность английского командования за поимку партизанской снайперши.
Вскоре бывшего пособника гитлеровцев Ксенакиса, карателя Диониса, отличавшегося особой жестокостью, произвели в штаб-сержанты и отправили с повышением на остров-тюрьму.
Туда пригнали на «перевоспитание» несколько тысяч гречанок, и Дионис собрался со всей ответственностью подойти к процедуре «детоксикации», применяя к девушкам и женщинам изощренные пытки.
…Обходя строй женщин-заключенных, штаб-сержант Ксенакис не мог не заметить Катерину. Еще бы – ведь именно он доставил ее несколько месяцев назад в штаб генерала Скоби и передал английскому командованию. К тому же она по-прежнему выглядела как настоящая красотка, несколько исхудавшая, но не утратившая лоск обворожительной островитянки с приставшим навечно бронзовым загаром, что подарило критское солнце и отшлифовали горы.
Потертая гимнастерка с лагерным номером и дырявые ботинки не стыковались с ее горделивой осанкой и жгучим уверенным взглядом. Он бы заметил ее и выделил среди остальных, даже если бы не узнал, но не узнать такую красавицу мог только слепец.
Перекличка подтвердила то, что и так было понятно. Катерина Кириаки… Ну конечно же она здесь. Прибыла с последним этапом.
Вот и пересеклись вновь извилистые дорожки разношерстной судьбы-злодейки. Дионис едва не пустил слюну, представив, как смирит эту гордячку.
Ну а пока – имелся повод взбудоражить собственное воображение не только алкоголем из немецкой фляги, всегда болтающейся на армейском ремне, но и унизительной процедурой обыска, предполагающей раздевание заключенных донага.
Девушки и женщины подчинялись. Куда им было деваться?! За непослушание конвоиры били прикладом в живот и не щадили при этом ни больных, ни беременных.
Когда эти нелюди посчитали, что одна веснушчатая девушка на сносях что-то старательно, но неуклюже и слишком заметно прячет, то пригрозили пронзить ее штыком, как закололи прямо на построении одну бедняжку из прошлого этапа. Ей пришлось снять с себя все. Выяснилось, что беременная прятала бутылочку с соской для еще не родившегося младенца. Вместо того чтобы прикрыть наготу будущей матери, негодные люди посчитали зрелище уморительным и осыпали ее издевками:
– Ну и как же ты успевала все?! И партизанить, и обрюхатиться! И кто сосать будет? Разве что сама?! Ха-ха! Так тут есть что сосать! Дура! Надеется родить здесь! Молись, чтоб самой не сгинуть!
Привыкший к насилию над беспомощными жертвами, Дионис осуществил бы свое злодеяние над Катериной в ту же ночь. Он рассудил для себя, что обесчестить эту надменную партизанку – «дело принципа».
Сокровенная мечта завистливого упыря, смотревшего в рот своему начальнику и вожделевшему все, что принадлежало тому по совокупности должности, безграничной власти и безжалостности, могла исполниться так быстро и относительно легко! А главное, безнаказанно. Без каких-либо санкций и последствий. Все до единого, кто попадал на этот остров, считались вне закона. Их жизнь не стоила и драхмы.
Однако среди его подчиненных нашелся тот самый капрал, который стал свидетелем бравады Диониса касательно этой девушки в афинском квартале Кесариани. Насмешливый капрал подзадорил штаб-сержанта перед всем отделением напоминанием:
– Кажется, ты хвастливо утверждал, что она отдастся тебе добровольно?!
– А я и не отказываюсь! – принял вызов самоуверенный Дионис. – Методы есть. Покажу вам, как надо делать детоксикацию на примере самой строптивой на свете сучки. Учитесь, пока я жив.
Два дня Катерину не кормили даже лагерной похлебкой и лишили воды. На третий день садист привязал ноги девушки к вбитым у самой кромки берега клиньям.
Навязчивая волна, хоть и слабая, сперва щекотала ноги, потом обдавала холодом, а затем казалась кипятком. Так продолжалось пять дней. На лодыжках образовались синие кольца от кровоподтеков, ноги онемели.
Все это время являвшийся к столбу Дионис требовал от нее две вещи: написать покаянное письмо своему попу или школьному учителю с отречением от своих грехов и поцеловать его со всей страстью с «логическим продолжением» в его палатке.
– Но гляди! Если я замечу фальшь – то воду ты увидишь, только если те уроды, что отказались подписывать отречения, и долговязый и глупый генерал Сарафис, их кумир, пробурят скважину, – злорадствовал садист. – Здесь, на безводном клочке земли! Идиоты! Так что, курица безмозглая, можешь не ждать чуда! Мы окружены морем, и воду доставляют с континента в строго определенное время! Так что поспеши, пока не сдохла, тварь!
Ежедневно она выслушивала оскорбления, одновременно испытывая невыносимую боль в ногах. Ей уже казалось, что ступни начали чернеть и она никогда больше не сможет ходить. Но больше всего хотелось пить. Хотя бы глоточек, хоть капельку…
Перед каждым визитом к своей «подопечной» Дионис осушал свою немецкую флягу, выпивая ее крепкое содержимое и заменяя водой. С минуту он наблюдал за девушкой со стороны. Ему всякий раз казалось, что пытка подействовала и она окончательно сломалась. Торжествуя, садист подносил к ее иссохшим губам флягу, где булькала вожделенная вода, и спрашивал в очередной раз:
– Ну что?! Готова к покаянному письму попу или учителю и поцелую?!
Ослабленная до такого предела, что поднятие век давалось с трудом, Катерина каждый раз находила силы говорить громогласно и непоколебимо, словно черпала энергию из мучавших ее моря и зноя.
– Священника нашей деревни вы расстреляли, – произносила она со всей ненавистью, что накипела в ее груди. – Читать и писать меня учил мой отец. Его вы тоже убили. Мне некому писать ваше письмо. А честь мою ты, ублюдок, не получишь не потому, что воняешь, как козел, облитый дерьмом и ракой, а потому, что твоя душа воняет больше твоего смрадного тела!
После своих дерзких слов она бы плюнула Дионису в лицо, найдись в ее высохшем рту хоть сгусток слюны. Но даже от имитации плевка Дионис приходил в ярость, сжимал кулаки и наносил девушке сильные удары в челюсть, в живот, в грудь. Однажды он забил бы ее до смерти, если бы не проходящий мимо под конвоем строй заключенных.
Мужчины-заключенные пытались заступиться за девушку, привязанную к столбу. Кто-то даже дернулся в ее сторону. Но их просто избили прикладами и пообещали привязать рядом, в еще более изощренной позе – стоя, чтоб невозможно было присесть, не то что уснуть.
Без сна ни один человек не протянул бы и трех дней. Бандиты уже проделывали такое над непримиримыми бойцами ЭЛАС, замученными до смерти. Поэтому угрозу заключенные восприняли всерьез – без оружия все их попытки были напрасными. Они оставили свою надежду помочь обреченной на мучения Катерине.
– Ты сгниешь! Твои красивые ноги скоро почернеют, некроз конечностей неминуем – и конец твоим прекрасным ножкам. На них больше никто не польстится! Никто не позарится на твою внешность! – орал пьяный Дионис.
А она снова плевала в его сторону:
– Дай мне пилу, я сама отпилю свои ноги, чтобы на меня не обращало внимание такое чудовище, как ты!
А он снова бил ее, но после уходил ни с чем.
Уже и капрал, подвигнувший его на исполнение пари, казнил себя за нелепый способ уберечь девушку от монстра. В итоге – он обрек ее на еще большие страдания…
Штаб-сержант не унимался. Всем вокруг, и надсмотрщикам, и заключенным, стало ясно – Дионис не отступится, пока не добьется своего или не замучает девушку до смерти.
Глава 31. Воззвание
…Генерал Сарафис, отказавшийся подписать воззвание к продолжающим сопротивление бойцам, был помещен в отдельный сектор на изолированной горной площадке для нарушителей режима.
Их унижали пуще других, наказывали лишением приема пищи и воды, а затем отправили на бесплодные поиски источника с тем, чтобы они напоили не только себя, но и подвергшуюся пыткам и ожидающую смерти гонористую снайпершу Катерину Кириаки, спасти которую действительно могло только чудо.
В один из бессчетных, похожих один на другой дней к скалистому причалу острова пришвартовалось транспортное судно. К Сарафису явилась целая правительственная делегация из Афин и потребовала в ультимативной форме подписать воззвание примирения. Только так английские ставленники, которым теперь помогали и американцы, могли утихомирить восставших.
– Генерал, вы же подписали приказ о демобилизации ЭЛАС. Чего вам стоит снова выступить с призывом в газете или по радио?! Вы сможете сносно питаться, вам снова разрешат свидания с родными. Вы увидите вашу жену Марион Сарафис…
Особо кощунственными стал вопрос привезенного министра здравоохранения нового правительства, который прошелся по лагерным баракам и палаткам с псевдо-инспекцией и видел все собственными глазами. Он осмелился спросить генерала:
– Есть ли жалобы? Просьбы? Как с вами обращаются?
– Я ни в чем не нуждаюсь, – резко ответил непреклонный, но уставший от человеческого бессердечия престарелый генерал. – Но среди моих товарищей есть больные и страдающие от холода и голода. Обращаются ли со мной плохо? Нет… Плохо обращаются с женщинами-заключенными. Одну, как мне рассказывают, вообще решили изжить со света настоящие садисты. Я прошу за нее и за других женщин. Оставьте их в покое, переведите в ссылку. А мы останемся здесь, при военном режиме, заключенными, и обещаю: по крайней мере на этом острове проблем у вас не будет…
Проблемы на острове мало волновали делегатов. Невооруженные бунты отверженных на замкнутой территории легко подавлялись. Больше марионеточный режим тревожила созданная в горах Эпира Демократическая армия – правопреемница ЭЛАС. Она объявила тотальную войну правительству и даже вывезла из горных деревень детей, чтобы превратить каждый дом в неприступную крепость.