Итак, однажды Федя тихо подошел к нашей комнате и остановился в проходе длинного и узкого коридора. Маша — инокорреспондентка нашей фирмы (она сидела лицом к двери) первой спросила: «Вам кого?» Я повернул голову к двери и с трудом узнал знаменитого Федора Черенкова — щеки на его некогда худом лице сейчас больше напоминали по форме чуть приспущенные футбольные мячи. Федор застенчиво мял в руках бесформенный головной убор, он сутулился и переминался с ноги на ногу. Его бежевый плащ с засаленными рукавами и воротником, точь-в-точь как у лейтенанта Коломбо в известном американском сериале, не придавал его осанке настоящего спортивного вида. Федя пробовал разгладить рукой слипшиеся на голове волосы и молча смотрел на нашего директора. Михаил Леонидович громко разговаривал с кем-то по телефону и, привстав со своего затертого кресла с рваными подлокотниками, застыл в позе буквы «Г», стараясь прижаться щекой к столу как можно ближе, чтобы стоявший в комнате гул не проникал к нему в уши, а проносился над головой. Маша, всегда любопытная и веселая (она любила интересных мужчин), скорее из вежливости повторила свой банальный вопрос. Федор, мыча от неловкости, указал на Никитина, видимо, пытаясь вспомнить его имя и отчество. Маша окончательно успокоилась и потеряла всякий интерес к посетителю. Я ёрзал на стуле и негодовал внутри себя, хотелось встать и крикнуть на всю комнату: «Маша, да ты что!..» В этот момент я, наверное, стучал себя по лбу пальцами правой руки (обыкновенно, если я волнуюсь, я энергично жестикулирую руками при разговоре). «Ты чего, Маняша? Это же Черенков?! Это гений футбола, любимец всех болельщиков страны. В том числе и мой, хоть я и не болею за „Спартак“». Но Маша, наша дорогая и любимая Маша, была слишком далека от футбола. Жаль. Мне были небезразличны её мимолетные эмоции, веселый заигрывающий и безобидный смех, широкая улыбка, яркие губы, белые ровные зубы и, извините за пошлый намек образа, небесно голубые глаза. Почему?.. Я помню, как однажды к нам впервые заглянул знаменитый в прошлом хоккеист (тоже, кстати, спартаковец) Якушев. Тогда он был уже главным тренером хоккейного «Спартака», и Маша, которая никогда его прежде не видела (разве что по телевизору), вдруг вскочила на ноги и громко крикнула: «Привет, Саня!» («Саня», правда, был постарше Марии лет эдак на двадцать). Высокий, стройный, в плаще с поднятым воротом, молодецкий, слегка взъерошенный чуб с проседью, руки в карманах, уверенный взгляд, суровое, изрытое ямками лицо. Якушев посмотрел на эту яркую стриженую блондинку с улыбкой и бюстом а-ля Мерилин Монро, его суровое лицо выпрямилось, складки под глазами разгладились, и этот всегда неулыбчивый человек вдруг округлил глаза и ласково сказал: «Привет!» Маша, и все, кто был в комнате, громко засмеялись. Ведь если Маше кто-то из мужчин нравился, то он ей нравился сразу, с первого взгляда. И тогда её благовоспитанность улетучивалась, и Мария становилась нарочито смелой и непредсказуемой. Эх, Маша, милая Маша, не понравился тебе тогда Федя!!..
Пожалуй, в тот момент Черенков был не расположен к «неуставным» взаимоотношениям с членами нашего трудового коллектива, казалось, он никого не замечает, кроме нашего директора. Федор был скован, однако старался быть предельно деловитым и кратким в своем желании проникнуть в финансовые тонкости своего контракта с французским футбольным клубом. Ему не сиделось на стуле рядом с Никитиным, он всё время привставал, не желая вникать в нюансы финансовых статей контракта (оригинал последнего сиротливо лежал на стуле). Федор просил нас помочь разобраться с ситуацией по судьбе его зарплаты, выплаченной ему французами за год вперед и отраженной на кредитовом авизо Евробанка от 21.09.90. на сумму 308 196,41 фр. франков (оригинал авизо Федор крепко сжимал в руках). Профессиональная специализация Никитина, нашего директора, не позволяла ему свободно ориентироваться в банковских документах, тем более что составлены они были на французском языке. Я дрожал от нетерпения, сознавая, что без моих разъяснений ему никак не обойтись, несмотря на то, что я был человеком новым в «Совинтерспорте», проработавшим в фирме каких-то пару месяцев.
По стечению обстоятельств в нашей фирме, состоявшей в то время из 14 человек, все сотрудники, включая директора, имели высшее международное экономическое образование и владели несколькими иностранными языками. Но из экспертов-оперативников только я знал французский, правда, изучал я его в институте в качестве второго языка, и в практике моей прежней работы он был нужен крайне редко, поэтому был мой французский в «глухом пассиве». А до того, как прийти на работу в «Совинтерспорт», я проработал более четырех лет в Африке финансовым директором представительства одной советской внешнеторговой фирмы, а потому знал все банковские премудрости и бухгалтерский учет на практике. И, в довершение ко всему сказанному, я безумно любил спорт, особенно футбол, ради чего, собственно и поменял место работы. Наш директор всё это знал.
Теперь же я впервые в своей жизни сидел лицом к лицу с воистину знаменитым человеком, которого, не зная лично, я уважал многие годы. Я хорошо запомнил его неясные затуманенные глаза, пересохшие и обветренные губы. От него не пахло французским парфюмом, скорее — потом вперемешку с кислым запахом изо рта. Я предположил, что приехал он к нам сразу после тренировки. Мы пытались разъяснить Феде шаг за шагом, что ему необходимо сделать, чтобы перевести деньги с его личного счета во Франции в Россию, как открыть валютный счет во Внешэкономбанке и затем снять наличные — поскольку в том финансово-валютном бардаке весны 1991 года разобраться не мог никто, к тому же никто не гарантировал Феде, что если все сделать по правилам, он получит все причитающееся, поскольку правила валютных игр наше Правительство могло менять и меняло всегда. Вполне удовлетворенный полученными разъяснениями, Федор ушел, оставляя многочисленные автографы сотрудникам нашей организации…
В начале лета прилетел в Москву Сергей Родионов. Сережа, предварительно позвонив мне по телефону, пришел в «Совинтерспорт» в желтых летних брюках и рубашке, расстегнутой почти до пупа. «Боже, — подумал я, — это же мои кумиры, а в жизни совсем простые и доступные для общения люди». Сергей, присев на стул вплотную к моему рабочему столу (я уже был тогда назначен заместителем директора фирмы) и сказал почти шепотом, чтобы никто не услышал: «Владимир Николаевич, мне стало известно от Жени Кузнецова (который тогда играл по контракту „Совинтерспорта“ в Швеции), что ему два месяца назад увеличили зарплату с 50 % доли от контракта до 75 %. Вы не могли бы помочь увеличить мою зарплату тоже до 75 %»?
— Сережа, помочь я могу, и всё сделаю, но ты бы лучше сам поговорил со Старостиным, он может всё легко урегулировать.
— Нет! — решительно сказал Сергей. — Я не могу мне как-то неловко, да и у нас в «Спартаке» это не принято.
— Да ладно тебе, Сергей, ты вон учись у Бубнова. Он и нас напряг, и руководство вашего клуба, выразив непреодолимое желание остаться во Франции. И Старостин, и Бесков, всю весну к нам приходили по его вопросу.
— Ну, пожалуйста, Владимир Николаевич, я Вас прошу, когда придет Старостин, узнайте его мнение по моему вопросу. Вы же занимаетесь моим с Федей контрактом. А Бубнов… это Бубнов. Я не хочу у него учиться чему-либо.
— Конечно, Сережа, я сделаю для тебя всё, что смогу, — заверил я тогда Родионова.
Вскоре после этой нашей встречи Сережа, уже окончательно оправившийся от своей тяжелой травмы колена, улетел в Париж на сборы для подготовки к следующему чемпионату, так и не получив от меня ответа по своему вопросу. Как-то (прошло еще пару месяцев) заехал к нам в «Совинтерспорт» Николай Петрович Старостин — скорее не столько по делам, сколько повидаться со своим внуком, который работал в нашей фирме. Я предупредил Михаила Шириняна, чтобы тот, если представится возможность, не забыл организовать мой разговор со Старостиным. Вскоре Миша с Дедом зашли в нашу комнату.
— Дед, — сказал Миша, — это Володя, он хотел поговорить с тобой по контракту Родионова.
— Да, Володя, ну что там у Родионова, — явно недовольно спросил Старостин.
— Николай Петрович, мы работаем по контрактам Родионова и Кузнецова. По своему контракту Сергей получает 50 % от общей суммы, а Женя Кузнецов — 75 %. Может, это не вполне справедливо?
— Здесь, Володя, вот такое дело, — начал объяснять ситуацию Старостин, даже не присев на стул. Он говорил медленно, делая паузу после каждого слова. — Теща Жени Кузнецова ходила ко мне постоянно, говорила, что в Швеции жить на 5 тысяч долларов трудно, всё очень дорого, у Жени двое детей, и всё такое. Вот я и согласился, подписал письмо на увеличение оклада Кузнецову. Так что, если Родионову нужно, пусть пишет бумагу на мое имя, будем в «Спартаке» решать. Только вот Вы (я имею в виду «Совинтерспорт») в это дело не лезьте, пусть он сам. Под лежачий камень вода не течет! — и Старостин медленно, словно в такт своей неторопливой и членораздельной речи, направился к выходу. Затем он остановился, повернулся ко мне и сказал: — Вы, Володя, правы, мы в «Спартаке» оцениваем вклад Родионова в достижения «Спартака» выше, чем Женин, хоть Кузнецов и олимпийский чемпион. Так что, пускай Сергей сам занимается своим вопросом, я думаю, мы его поддержим.
— А как же он, Николай Петрович, может это сделать, если он во Франции?
— Тогда пускай его родственники занимаются, кто-то ведь у него здесь есть, — ответил Старостин и медленно вышел из комнаты.
Я тут же позвонил Сергею в Париж и сказал, чтобы он написал письмо на имя Старостина, и продиктовал его примерное содержание. Прошло еще чуть меньше двух месяцев, и к нам пришло письмо из «Спартака» с решением о значительном повышении зарплаты Родионову. Мы тут же сообщили в «Ред Стар», чтобы они перечисляли в Москву на счет «Спартака» только 25 % от суммы контракта Сергея. Остальные деньги причитались ему самому (но перевод, естественно, осуществлялся через счет «Совинтерспорт», для того, чтобы французский клуб не платил высокие налоги, т. е., зарплата Сергея была как бы частью трансферной суммы). Я попросил Сергея, чтобы он, как только получит на свой счет 87,5 тысяч долларов (за сезон 1990/91 года), тут же сообщил мне, что всё в порядке. Но Сергей не звонил. Дела тогда у Сергея шли хорошо, он постоянно играл, много забивал, команда «Ред Стар» боролась за выход в высшую лигу. Однажды, в марте 1992 года Сергей все-таки позвонил и со свойственной ему застенчивостью сообщил мне, что по просьбе президента клуба, г-на Бра, принимая во внимание временные финансовые трудности клуба, он согласился на полугодовую отсрочку перечисления причитающихся ему денег. Однако к тому времени полгода истекли, а деньги все не поступали, и Сергей начал было уже сомневаться в исполнительности президента. Поэтому Родионов и попросил меня приехать во Францию, поскольку переписка зашла в тупик и не давала результатов.