е буду»! Китайцы не понимали русского языка, но по интонации Игнатьева сразу уловили его негативное отношение. Президент клуба, низкорослый китаец с «бычьей» шеей (он больше походил на гангстера, чем на чиновника высокого ранга), мягко улыбаясь, вкрадчиво спросил у Бориса Петровича:
— Когда в таком случае Вы предполагаете вернуться сюда? Мы бы хотели, чтобы это произошло не позднее 21 декабря.
— Хорошо, — сказал Игнатьев, я надеюсь, что у меня всё получится хорошо. То есть, не возникнет никаких проблем с моим московским клубом, с которым у меня контракт по 31 декабря. Тогда я постараюсь приехать 21-го числа (Про себя я подумал — должно это было по правде звучать как «если автозаводцы меня в очередной раз обманут, то придется ехать к „этим“ в Китай» — прим. авт.).
— Тогда, господин Игнатьев, поставьте Вашу подпись вот здесь.
— Нет! Я ничего подписывать не буду, — Игнатьев выглядел явно раздраженным, — вот господин Абрамов, мой юридический консультант и доверенное лицо. Пусть он напишет бумагу и поставит свою подпись.
Я взял лист бумаги и по-английски написал расписку-обязательство, что Борис Петрович «приложит все усилия к скорейшему приезду в Китай не позднее 21 декабря». Китайцы приняли у меня эту бумагу, но, наконец, поняли, что Игнатьев темнит в своих намерениях, что шаньдуньский вариант для него — всего лишь один из многих. Руководители клуба, провожавшие нас на поезд до Пекина, выглядели заметно расстроенными из-за того, что свою подпись под контрактом Игнатьев так и не поставил. Вообще, Борис Петрович своим «двурушным» поведением держал в недоумении не только их. Я и сам не всегда понимал, когда он говорит искренне, а когда лукавит. Лишь одно я понимал четко — желание Игнатьева продлить свой контракт с «Торпедо-ЗИЛ» было гораздо сильнее, чем желание ехать в незнакомый Китай, даже за такие деньги. Окончательно я поверил в это, когда Борис Петрович — человек всегда чрезвычайно внимательный, даже придирчивый к деталям, — выказывал своё полное безразличие к нюансам контракта и выглядел просто рассеянным.
Ранним утром 17-го декабря Игнатьевы улетели из Пекина в Сеул, а я, в ожидании прямого рейса на Москву, остался ещё на один день. Вместе с господином Лю Лишенем, вице-президентом клуба, мы принялись обсуждать детали контракта на второго тренера — помощника Игнатьева (предположительно им должен был стать Леонид Пахомов). Китаец говорил мне, что бюджет клуба хоть и велик, но уже утвержден. И компанией-спонсором выделено на эти цели максимально 70 тысяч долларов за сезон. У меня же были жесткие указания Игнатьева не соглашаться на сумму меньшую, чем 7 тысяч долларов ежемесячно, то есть, 84 тысячи в год. Переговоры быстро зашли в тупик. «Абрамов, ну, как я покрою эту разницу? Что, мне из своего кармана 14 тысяч Пахомову доплачивать?!» — господин Лю громко кричал и делал пальцами красноречивые жесты. Переводчик был в затруднении — как перевести так, чтобы и смысл донести, и меня ненароком не обидеть. Впрочем, я и сам понимал всю щекотливость своей миссии: приехал Игнатьев, сам ничего подписывать не хочет, крутит-вертит, что-то выгадывает и явно тянет время. При этом (практически в ультимативной форме) требует высокую зарплату для второго тренера, плюс все «люксовые условия» для него же — номер в гостинице «на всем готовом», да ещё чуть ли не пять билетов бизнес-класса для жены и её подруг… Господин Лю не мог взять в толк, почему Игнатьев ведет себя столь самоуверенно: либо русский тренер просто «пудрит им мозги», а сам так ничего и не подпишет, либо это настолько классный тренер, что знает себе цену! Чтобы у второго тренера были такие условия, да этого ни в одном китайском клубе нет!.. Китайцы согласились принять наши требования, но только при условии своевременного подписания Игнатьевым своего личного контракта. Так и порешили. Я позвонил Борису Петровичу в Москву, куда он уже благополучно вернулся, и сообщил о результатах переговоров по контракту Пахомова.
…Днем в пекинском аэропорту, перед посадкой на «Боинг-777», я возился с упаковкой большой фарфоровой китайской вазы, купленной в сувенирном отделе «Дьюти Фри», как лоб-в-лоб столкнулся с Павлом Павловичем Бородиным. Пал Палыч с женой возвращались из неофициальной ознакомительной поездки. Пал Палыч сразу узнал моё лицо, но явно никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах мы встречались. Я напомнил Бородину, что мы неоднократно виделись на лужниковской Ложе «А» во время матчей «Торпедо». Но именно представлены друг другу были случайно, в приемной Владимира Владимировича Алёшина, когда Валерий Кузьмич Непомнящий приезжал по приглашению Алёшина. Пал Палыч вспомнил, улыбнулся и сказал:
— Точно, я тогда ещё пожал руку Непомнящему и сказал Алёшину, чтобы он обязательно позаботился о трудоустройстве знаменитого тренера. Ну, и чем завершилась та ваша встреча, — поинтересовался он.
— А, собственно, ничем. Валерий Кузьмич думал, что Алёшин предложит ему поработать с главной командой. А Владимир Владимирович (уж и не знаю, кто ему такого насоветовал!) предложил Валерию Кузьмичу тренировать 18-летнюю молодежь. И зарплату соответствующую — 300 долларов!
— Да-а-а! И где же Непомнящий сейчас?
— В Японии, у него почти полумиллионный контракт с командой высшей лиги.
— Да-а-а… — Бородин недоуменно покачал головой. — Я ведь по жизни торпедовец, и всегда пытался помочь команде, чем мог. Пока не понял, в какую трясину попал. Слишком поздно понял!..
— Вы какое «Торпедо» имеете в виду, Пал Палыч?
— Да и то, и другое — они друг друга стоят!.. А Вы, простите, по каким делам здесь?
— Я прилетал с одним тренером, на обсуждение перспектив крупного контракта с китайским клубом.
— А кто именно с Вами прилетел?
— Пал Палыч! Я бы Вам, как торпедовец торпедовцу всё с удовольствием рассказал. Но тренер был здесь конфиденциально, и сейчас преждевременно о нем говорить. Контракт ведь ещё не подписан, и не нужно, чтобы вообще кто-нибудь знал об этом — а вдруг это повредит его имиджу?
— Уж, не про Бышовца ли речь, — с улыбкой спросил Бородин.
— Нет, Пал Палыч, не про него. Хотя я понимаю Ваш намёк, — я в ответ тоже улыбнулся.
Пал Палыч любезно позволил мне расположить мою крупногабаритную вазу рядом с его сидением, в практически пустом салоне бизнес-класса. На прощание же Бородин пожелал мне успеха и поздравил с наступающим новым годом. Решительно, от его огромной теплой ладони (так же как и от доброй улыбки его жены) исходила положительная аура. Жаль, что буквально через несколько недель после этой встречи произошла с Пал Палычем вся та катавасия в нью-йоркском аэропорту с продолжением в Женеве…
Только 19 декабря 2000 года Борису Петровичу, все два предыдущих дня безуспешно пытавшемуся продлить свои юридические отношения с «ЗИЛом», стало окончательно ясно, что контракт с ним не продлят. Более того, и по истекающему 31 декабря контракту руководство «ЗИЛа» не торопилось выполнять все свои обязательства. Точнее сказать, все «джентльменские» обязательства, взятые на себя руководством клуба перед Игнатьевым год назад (по поводу возможного выхода в «вышку» и причитающихся за это «моментов»), так и остались на уровне русского толкования «джентльменства»… Может быть, поэтому Борис Петрович приехал к нам в офис под конец рабочего дня как с полной решимостью подписать, наконец, контракт с китайским клубом, так и явно в раздраженном, подавленном расположении духа. Человек по жизни «юморной», в этот вечер Борис Петрович крайне резко реагировал даже на самые, казалось, безобидные шутки наших сотрудников. Перед подписанием уже сто раз изученного и откорректированного контракта Игнатьев попросил меня ещё раз «пробежаться» по всем статьям. Претензий к пункту о выплате «подъемного пособия» в размере 120 тысяч не было никаких. Более того, Борис Петрович с удовлетворением отметил нашу работу по включению в контракт пункта 5.1.4., по которому, в случае даже месячной задержки зарплаты тренер мог разорвать контракт, а клуб был бы обязан выплатить все деньги, причитавшиеся до конца контракта. Но вот Пункт 5.1.2. (который Игнатьев спокойно принял на переговорах в Китае), неожиданно был воспринят тренером «в штыки».
— Володя, — обратился ко мне Игнатьев, — это что ещё за ерунда? Что же, если команда находится ниже шестого места, то меня могут снять с работы? И, потом, не указаны сроки — когда? В первом круге, во втором?
— Борис Петрович, такого плана пункт всегда присутствует в контрактах. Он типовой не только в Китае, но и, например, в Корее. У Непомнящего, допустим, он всегда присутствовал в корейских контрактах, и речь шла именно о 6 м месте. К тому же президент клуба Вам рассказывал, что за последние четыре года клуб ни разу не опускался ниже пятого места, и задачи, и состав всегда чемпионские. Поэтому «Шаньдунь» имеет полное моральное право требовать, чтобы и Вы ниже шестого не опускались!
— Нет, Володя, меня это не устраивает. Пункт надо переделывать, а ещё лучше совсем убирать из контракта. Я такое подписывать не буду. Согласуй это с китайцами завтра же!
Здесь следует вернуться к выстраданному «Совинтерспортом» пункту 5.1.4.. Для нас было крайне важно обезопасить тренера. То есть, если бы клуб вдруг решил, без видимых серьезных причин уволить Игнатьева, то должен был бы возместить все убытки, т. е., выплатить всю сумму, предусмотренную контрактом. На этом мы твердо стояли, и Игнатьев, естественно, был полностью на нашей стороне. Однако китайцы вполне резонно требовали и такого же честного подхода тренера к своему клубу. Поэтому-то «Шаньдунь» и включил в контракт положение следующего содержания. Если тренер самовольно, без каких-либо серьезных причин, покинет клуб (например, неожиданно получив выгодное предложение другого клуба, или просто «Китай надоест» — прим. авт.), то он будет обязан вернуть клубу выплаченные авансом деньги плюс определенный штраф. Действительно, ведь в случае такого самовольного отъезда тренера посреди сезона клуб попал бы в крайне сложное положение. Казалось бы, всё просто, логично и честно… Неожиданно для всех сотрудников нашей фирмы Борис Петрович отнесся к этому пункту с крайним негодованием. Он прочел его дважды, снял очки и встал из-за стола. Лицо Игнатьева, всегда мягкое и доброе, вдруг изменилось и стало яростно-грозным, как у канадских профессионалов времен Суперсерии «СССР — НХЛ».