Самолет приземлился в Великих Луках. Долго ждали погоды. На душе тяжко. Валентин Бубукин все пытался нас встряхнуть. Самому невесело, а так шутил и балагурил, что и мы не могли не улыбаться.
Учитывая ту ситуацию, в которой оказалась наша сборная перед выездом в Швецию, можно с уверенностью сказать: не потеряй мы трех ведущих игроков, на равных могли бы сразиться со всеми соперниками, кроме бразильской сборной. Она действительно была на несколько голов выше – блистала звездами, современной тактикой, ставшей для всех откровением.
И тем не менее мы попали в восьмерку сильнейших команд мира. Получили высокую оценку специалистов прессы. В газетах писали, что русские могут гордиться своей командой, она достойно представила на мировом параде футбол своей страны. Может, не так уж и плохо для дебюта?
Но наше спортивное начальство не склонно было трезво и спокойно разбираться в случившемся. Всегда легче принимать волевые решения, выносить выговоры, рубить головы. Так уже было после Олимпиады в Хельсинки, когда разжаловали в «рядовые» выдающегося тренера Бориса Андреевича Аркадьева. Короче, на нас рассердились. Хоть времена переменились и страна преодолевала тяжелые последствия культа личности во всех сферах жизни, стиль управления спортом оставался прежним. Дров из-за него ломалось немало, и успехам он явно не способствовал.
А ведь дебют советской сборной на чемпионате мира был очень важен для развития всего нашего футбола. Ни одно состязание – ни Олимпиада, ни чемпионат Европы, ни ответственные клубные встречи – не идет в сравнение с чемпионатом мира. В нем принимают участие действительно лучшие команды планеты. Накопленное за четыре года мастерство, тактический багаж – все выставляется на всемирное обозрение. Но борьба за достойное место на таком вернисаже требует освоения достижений мировой футбольной науки, мастерства, высочайшего напряжения, концентрации сил, всей воли.
Семь чемпионатов отшумело с той поры, и советская сборная еще пять раз участвовала в финалах мировых первенств. Не раз она повторяла результат 1958 года – попадала в восьмерку сильнейших, поднималась и ступенькой выше – в 1966 году, в Англии, оказалась в числе четырех ведущих сборных команд; и если бы не явное невезение… Что ж, на ответственном испытании все может случиться. Иногда не хватало мастерства для достижения желанной цели, иногда уводили от нее досадные оплошности и ошибки. И всегда оставалось одно – работа. Работа и надежда. Футбольные часы быстро отсчитают очередные четыре года – что ждет впереди?
ИЗ «СПАРТАКА» В «СПАРТАК»
Осенью 1959 года, сразу же после возвращения из Колумбии, где я повесил бутсы на гвоздик, Николай Петрович предложил мне: «А что, если ты станешь тренером нашей команды?» Тренерство, конечно, входило в мои жизненные планы, но прийти сразу в такой клуб, как «Спартак», не мечтал.
Стать наставником Нетто, Ильина, Исаева, наставником товарищей, с которыми только что был на равных – возможно ли? «Я тебе помогу, – сказал Старостин, заметив мое смятение. – Да и ребята к тебе хорошо относятся…»
Что там греха таить, игроки зачастую критикуют своих тренеров, и между собой и в открытую. Правда, мы, спартаковцы, та плеяда, в которой играл я, критиканством не отличались. Знали одно: выкладываться на тренировках, выходя на поле, показывать игру. Строго спрашивали друг с друга.
У нас конфликтов с тренерами почти не возникало. Несогласия по тактике игры были, и футболисты тут высказывали свое мнение. Но это не портило наших отношений с Николаем Алексеевичем Гуляевым, которого мне предстояло сменить. Мы уважали его за трудолюбие, преданность делу. А как все сложится у меня?
Случалось, меня спрашивали: легче было бы, если б стал тренером другой команды? Скорее всего нет. А впрочем, не знаю. Я был рад, что, не успев уйти из родной команды, снова в нее возвращаюсь – не мыслил себя без «Спартака», вне «Спартака».
Игроки встретили новость о моем назначении по-доброму. Я сказал им: был вашим товарищем, им остаюсь, но с сегодняшнего дня я еще и тренер, прошу об этом помнить. Признаете вы меня в новой роли или нет – дело времени, а сейчас начнем работать.
И как-то получилось, что я почти сразу стал Никитой Павловичем. Многие, правда, и раньше звали меня «Палыч»: были моложе. Только Игорь Нетто не мог переключиться, я остался для него Никитой, и во время тренировок обращался ко мне только по имени. Ни в чем себе не изменял. Но форма обращения – дело, как говорится, десятое.
Невольно оглядывался на тренеров, с которыми мне довелось работать, видел их уже по-новому, старался разобраться в стиле их отношений с игроками.
Вот близкий мне человек – Горохов. Он не был у нас старшим тренером. Может быть, ему не хватало для этого эрудиции, образования, умения разговаривать с руководством, отстаивать свою точку зрения. Но он – незаменимый второй тренер. А это как бы самостоятельная специальность в тренерском деле. Для игроков Владимир Иванович был и отцом родным, и заботливой нянькой, у которой дитя никогда не останется без призора. Непременно сам накачает мячи, протрет их влажной тряпочкой, потом вазелином, чтоб блестели, сам оттащит связку мячей на поле, хотя это не входило в его обязанности. Не считал черновую работу зазорной.
Невысокий, крепкий. В команде его прозвали Карасиком – за сходство с одним из героев фильма «Вратарь». Работать готов был сутками, с утра до темна.
На следующий день после игры мы отправлялись в Сандуновские или Центральные бани. Баня входила в комплекс восстановительных мероприятий, и Владимир Иванович лично парил всю команду, каждого обхлопывал веником. Нужно было помассировать – массировал.
Абрам Христофорович Дангулов – полная ему противоположность. Человек высокой культуры, педант. Почти со всеми на «вы». По натуре довольно замкнут. С игроками одинаково ровные отношения. Правда, о некоторых ребятах проявлял особую заботу. Иногда самым неожиданным образом. Как-то в Тарасовке долго и задумчиво смотрел на Володю Агапова. Володя пришел к нам пареньком щупленьким, и Дангулов давал ему особые упражнения, чтобы он набирался силы, наращивал мышцы. И тут тренер, наверное, оценивал, пошли ли впрок его заботы. Вдруг решительно направился к яме около стадиона и исчез в ней. Через некоторое время показался с огромным автомобильным колесом; Агапов, разгадав тренерский замысел, тотчас кинулся к краю поля и залег в траву – спрятался. Абрам Христофорович растерянно озирался:
– Володя, Володя! Где Володька?
Пришлось Володе обнаружить себя. Дангулов подошел к нему и сказал со своим характерным южным «г»:
– Агапов, поработайте на силу.
Наши тренеры хорошо дополняли друг друга. Горохов обращался с игроками почти как с равными. Ему было всего тридцать шесть лет, и только нам, двадцати-двадцатипятилетним, он мог казаться уже немолодым. Утром вбегал в комнату: «Вставайте, давно невесты у ворот, на зарядку!» – и сбрасывал со всех одеяла.
Дангулов же соблюдал дистанцию. Был сдержан, никогда не повышал голоса, хотя в футболе предостаточно ситуаций, которые могут вывести из равновесия любого. Только однажды… Мы тогда проиграли несколько матчей подряд – никак не шел мяч в ворота, и все тут! Приехали в Киев и потерпели очередное поражение. Абрам Христофорович ходил, ходил по раздевалке и вдруг как двинет ногой фибровый чемоданчик Олега Тимакова под лавку: «Да вы, в конце концов, будете забивать, негодяи?»
Первым, кто гомерически захохотал от не соответствия столь бурной реакции с привычным образом, привычной галантностью нашего тренера, был хозяин чемоданчика. Вслед за ним – мы все. И начали уговаривать Дангулова: «Не волнуйтесь, Абрам Христофорович, прорвет нас, вот увидите». И действительно, в следующей встрече мы буквально разгромили соперника. Может, в самом деле, именно взрыв тренера возымел действие? Все бывает в футболе.
Николай Алексеевич Гуляев тоже, пожалуй, из педантов. Любил говорить: «Порядок бьет класс». Дисциплинированная команда, в действиях которой нет партизанщины, может обыграть команду более высокого уровня. И тренировка у Гуляева всегда начиналась «от печки» – с пробежки, с общеразвивающих упражнений…
А еще я всегда с интересом наблюдал – издали: не довелось работать вместе – за Виктором Александровичем Масловым.
Его чтили и футболисты и тренеры, особенно молодые. К тому времени, как я произнес первую тренерскую речь, он уже успел сотворить «Торпедо»: ведь именно при нем команда заиграла комбинационно, технично. Потом он перейдет в «Динамо» (Киев), и о команде заговорят не только у нас, но и за рубежом – она одержит ряд громких побед в международных играх.
Маслов знал футбол не по учебникам. Сам когда-то играл за «Торпедо». Не имея специального образования, как большинство тренеров моего поколения, обладал богатейшей тренерской интуицией. Она проявлялась и в построении учебно-тренировочного процесса, и в выборе тактики игры, в выборе игроков – Стрельцова и Иванова он открыл, – во влиянии на них. Не случайно между собой футболисты звали его «дед». А еще – «профессионал». Тоже точное попадание. Он и сам любил повторять: «Мы же профессионалы!» Открытый, душевный, очень располагал к себе. И сегодня все, кого он учил, воспитывал, говорят о нем с особой теплотой. Немного напоминал Горохова заботой о футболистах – тоже как отец родной.
По природе своей Маслов был старшим тренером. Не отличался большой футбольной эрудицией, не знал научных терминов, но настолько тонко понимал футбол, что все мог объяснить простым разговорным языком. К тому же, будучи волевым, сильным человеком (он и с виду – крепкий дуб), любого мог заставить работать.
Самоучки нередко кичатся, что университетов не кончали, а Виктор Александрович с уважением, я бы даже сказал, с благоговением относился к науке, к знаниям. Учились мы с ним на курсах переподготовки тренеров, сдавали экзамены, и он волновался, как школьница-отличница: покрывался пятнами, все бесконечно у всех переспрашивал. А он же – Маслов!