я так понимаю, это и есть особый предмет его гордости, – Маренн сделала паузу, ее зеленоватые глаза сердито блеснули, – тут, я полагаю, на самом деле ему похвастаться нечем. Мозг человека устроен очень сложно. Это самостоятельная система электрических цепей, которые взаимодействуют друг с другом. В нем есть свои «электростанции», «линии электропередачи». Нервные стволы очень похожи на электрические провода, внутри них идет ток, а сверху – изолирующая оболочка. По этим «проводам» поступает энергия, которая обеспечивает функционирование всей системы. При блокировании определенных узлов в системе происходит сбой, и тогда вступает в действие резервный механизм, который дублирует заблокированные функции. Это происходит не сразу, не мгновенно. На это требуется время, и именно в этот период фон Херф имеет возможность рапортовать о своих успехах. Но регенерация все равно наступает, так или иначе, в той или иной форме, пока организм жив – он борется за свое существование. Он необязательно возвращается к норме. После такого рода потрясения даже, скорее всего, не возвращается. Психопатия, шизофрения – это тоже своеобразные формы регенерации, способы выживания мозга после травмы. Организм борется всеми доступными методами. Справиться с ним может только смерть, и фон Херф вынужден умерщвлять жертв своего эксперимента, чтобы замаскировать провалы и дальше получать финансирование для лаборатории. Но сколько бы он ни старался – он обречен, – заключила она жестко, стряхнув пепел в пепельницу. – Та самая природа, материя, которую, как всякий националистически мыслящий ученый, он боготворит, но в то же время стремится переделать, она же и является его главным противником, она разрушает плоды всех его усилий. Диссоциированная амнезия – то, чего добивается фон Херф, та форма амнезии, при которой забываются факты личной жизни, но сохраняется память на универсальные знания, нередко является результатом травматического воздействия, любого – психического, физического, электрического. Происходит блокирование памяти, человек впадает как бы в состояние самогипноза. Это измененное состояние сознания, в таком состоянии пациенту можно внушить все, что угодно. Это как бы своеобразное вытеснение, подмена. Но это не может работать долго. Рассчитывать на то, что человек будет столь длительное время находиться в состоянии диссоциированной амнезии, что сможет работать агентом в стане врага – это утопия. Все равно рано или поздно сработает механизм, который вернет пациенту хотя бы частично его истинные воспоминания. Толчком послужить может что угодно. Знакомый голос, знакомый предмет на столе – заряд сработает, цепочка передаст его от центра к центру, и вот пожалуйста – крах всей теории. Очень опасной теории, которая сопряжена со многими человеческими жертвами.
На столе бригаденфюрера зазвонил телефон. Вальтер Шелленберг снял трубку.
– Да, Ральф, я слушаю, – сказал своему адъютанту. – Фрау Сэтерлэнд? – он бросил взгляд на Маренн. – Да, она здесь. Что-то случилось в клинике, – сообщил он, передавая ей трубку.
– Что произошло, Ральф?
Маренн подошла к телефону.
– Фрау Сэтерлэнд, звонят из Шарите, ваша медсестра фрау Кнобель, – сообщил Фелькерзам. – Фрейляйн Джилл сейчас у раненого американца Гленна Миллера…
– Что ж, я разрешила ей, – подтвердила Маренн. – В этом нет ничего страшного. Он уже достаточно поправился для того, чтобы с ней побеседовать.
– Фрейляйн Джилл там не одна, – продолжил Фелькерзам. – Она там со своей подругой фрейляйн Зилке, которая должна быть на службе, но воспользовалась своим обеденным перерывом. И… фрау Сэтерлэнд, – барон запнулся, – Они принесли с собой… тромбон. Миллер сразу стал играть на нем. Фрау Кнобель волнуется, можно ли разрешить ему это?
– Тромбон?! – Маренн рассмеялась и взглянула на Шелленберга. Не отрываясь от бумаг, тот только изумленно приподнял брови. – Ну что ж, легкие у него уже вполне в порядке. Руки еще не зажили окончательно, но вполне справятся с инструментом. Он вполне сможет играть, сидя на кровати и плотно прислонившись спиной к стене. Скажите фрау Кнобель, ничего страшного, пусть играют. Но не более получаса. Кстати, – она взглянула на часы. – Как раз через это время у фрейляйн Джилл и фрейляйн Зилке заканчивается обед. А где они взяли тромбон, вы не знаете, Ральф? – она спросила лукаво.
– Брат фрейляйн Зилке в детстве учился играть на этом инструменте, – ответил тот немного смущенно. – Сейчас он на фронте, так что инструмент ему не нужен. Они сходили к мастеру, чтобы настроить инструмент, и вот сегодня отправились с ним к Миллеру.
– Что говорит фрау Кнобель, герр Миллер был рад? – поинтересовалась Маренн.
– Он был в восторге, – сообщил Ральф. – Обе фрейляйн очень понравились ему. Он был потрясен, как Джилл говорит по-английски и как хорошо она знает Чикаго и Нью-Йорк, а также американскую музыку и литературу. Фрейляйн Зилке не отстает от нее, хотя у нее не такие глубокие познания. Помимо тромбона они принесли ему корзину цветов в знак восхищения его талантом и нотную бумагу, чтобы он мог сочинять.
– Они собираются подарить ему инструмент? – догадалась Маренн.
– Не подарить – оставить на время, – уточнил Ральф. – Брату Зилке он все равно не скоро понадобится.
– Признайтесь, Ральф, вы помогали им в их замыслах? – спросила Маренн. – Например, посоветовали мастера, который настраивает тромбоны. Что-то я не припомню, чтобы Джилл интересовалась этим.
– Это правда, фрау, – признался адъютант. – Старый мастер, который настраивал тромбон для брата Зилке, умер. Мы нашли другого мастера. Он готовит инструменты для оркестра маэстро фон Караяна. Но я не предполагал, фрау Ким, что медсестра Кнобель так расстроится.
– Ральф, я прошу вас, передайте фрау Кнобель, пусть она не беспокоится. Через полчаса наши проказницы все равно удалятся, иначе они получат серьезное взыскание от шефа Бюро переводов. А пациент получит такой заряд положительных эмоций от их визита, что, я полагаю, пойдет на поправку еще быстрее. А вечером я поговорю с Джилл, чтобы регламентировать их визиты. Я думаю, она понимает, что человеку, пережившему такую катастрофу, как господин Миллер, необходим строгий режим. Хотя и приятные сюрпризы, конечно, тоже не возбраняются, – улыбнулась Маренн. – А кстати, что они играют?
– Фрау Кнобель не сообщила мне, – ответил Ральф с сомнением. – Но Джилл говорила, что обязательно попросит его сыграть «Серенаду лунного света». Это ее любимая баллада.
– Раз он играет, помнит ноты – значит, нам удалось переломить ситуацию, и процесс восстановления уже необратим. Скажите Джилл, Ральф, что я поддерживаю ее начинание. Но полчаса, не больше, – она снова посмотрела на часы.
– Да, конечно, фрау. Я все передам.
Барон фон Фелькерзам повесил трубку. Маренн снова опустилась в кресло.
– Я все время думаю, – призналась она через мгновение, – если нам удастся вырвать его из лап фон Херфа, что делать с ним дальше? Как отправить его назад к семье? Сделать это напрямую мы не сможем, да и в Америке это будет воспринято враждебно. Никто не поверит, что его так запросто выпустили из гестапо, не взяв подписок о сотрудничестве.
– Здесь есть разные варианты, – Шелленберг закрыл папку и внимательно посмотрел на нее. – Самый простой – договориться с Мюллером и поместить его в лагерь, который находится в зоне наступления американских войск. Они его освободят, и он вернется в Штаты, никак не запятнанный сотрудничеством с нами. Я уверен, Генрих пойдет на это, джазовая музыка – это не тот предмет, который увлекает его очень сильно. Уголовники, садисты, проститутки – вот, по его мнению, лучшая агентура. И вербуются легко, и работать с ними просто. Джазовый музыкант – это слишком тонкая материя, тут Мюллеру трудно найти крючки, на которые его подцепить, ну, если, конечно, не в прямом смысле, как они устроили в случае с адмиралом Канарисом, – Шелленберг поморщился. – Но Гленн Миллер – не та фигура, чтобы Мюллер упорствовал. Я полагаю, это лучший способ осуществить его возвращение, – заключил он.
– Пожалуй, я согласна, – произнесла Маренн задумчиво. – Но как добиться того, чтобы Гиммлер и Кальтенбруннер отказались от своей затеи. На моей памяти это, пожалуй, первый случай, когда мы не можем рассчитывать на поддержку рейхсфюрера. Насколько мне известно, он полностью на стороне фон Херфа. Фон Херф – его любимчик, и я даже не могу обратиться к супруге рейхсфюрера фрау Марте, как делала прежде неоднократно. Фрау Марта мне, конечно, не откажет, но это означает подтолкнуть ее на большой семейный скандал, чего мне бы не хотелось. Как сказал Скорцени недавно: «И фрау Марта тебе в этом не поможет», – она грустно улыбнулась.
– На его месте я бы не торопился с выводами, – заметил Шелленберг с иронией. – Единственный способ, который я вижу, чтобы изменить ситуацию, – перетянуть рейхсфюрера на нашу сторону, – продолжил Вальтер серьезно.
– Но как это сделать? – спросила Маренн, неотрывно глядя на него.
– Надо найти материал, который скомпрометирует фон Херфа в его глазах. И это может быть информация, которая непосредственно касается самого рейхсфюрера или близких ему людей. Только то, что касается его самого, то, что его самого задевает, сможет заставить рейхсфюрера изменить мнение. Все остальное не произведет на него впечатления, все остальное он фон Херфу простит. Даже если это будет касаться самого фюрера. Ахиллесова пята Гиммлера, как и всех не вполне уверенных в себе людей, – это он сам. Тебе, как специалисту, это прекрасно известно. И как все люди с подобным психологическим строем в глубине души, он считает себя совершенством и страдает от недостаточного признания. Мы знаем, что он терпеть не может Геринга, потому что тот все еще сохраняет за собой формально звание наследника фюрера в партии и в государстве. А Гиммлер уверен, что он прекрасно справился бы вместо него. Он терпеть не может Кейтеля и всех его военачальников, так как с детства мнит себя великим полководцем и убежден, что уж он бы разгромил сталинские орды, и потому всячески укрепляет эсэсовские дивизии, понимая, что однажды они ему понадобятся. И не исключено, скоро он дождется своего часа – раздражение фюрера против военных заметно возрастает по мере продвижения большевиков на запад. Не думаю, что на данный момент он готов заменить собой фюрера, скорее всего, нет – Гиммлер преклоняется перед фюрером. Его гипнотизирует его власть над толпой, ведь Гиммлер – никудышный оратор. Но быть первым после цезаря – вот позиция, которая вполне соответствует его амбициям. В этом его цель. А для того, чтобы достичь ее, он должен иметь реальную силу. Она у него есть – войска СС, преданные лично рейхсфюреру. Без малого шестнадцать высокобоеспособных дивизий плюс репрессивный аппарат гестапо. Но и все, что касается его происхождения, его семьи, – все также должно быть безупречно. А в истории нашего рейхсфюрера есть один изъян, который тебе известен, – это его дочь от первого брака, твоя пациентка, Гудрун. Она страдает глубоким невротическим расстройством, и, насколько мне известно, фон Херф встречался с ней по просьбе рейхсфюрера.