Маренн открыла папку. Пробежав взглядом напечатанный на машинке текст, кивнула:
– Я вполне согласна.
И поставила подпись.
– Тогда оставайтесь на месте, Макс, и ждите моего звонка, – сказала она, возвращая папку профессору. – Как только я получу документы, я позвоню вам, что выезжаю. Сразу начнем работать.
– Хорошо, фрау Ким. – Де Кринис с готовностью кивнул, но все так же нервно дергал пальцами край манжета. – Я буду здесь. И буду ждать.
Маренн вышла из кабинета де Криниса, оставив профессора размышлять над тем, что он только что услышал. Приветливо улыбнувшись секретарше, пошла по коридору к лестнице. Она понимала, что в сложившихся обстоятельствах отправиться домой к Эльзе за материалами в одиночку она не сможет – Раух обязательно поедет с ней. С одной стороны, это обеспечивало ее безопасность, а также сохранность документов, что также было важно. Но тем не менее ее не оставляли сомнения: не получил ли он через Скорцени каких-либо особых указаний от Кальтенбруннера. Ситуация была очень сложная и неприятная. Она и Фриц давно знали друг друга, ей было прекрасно известно о чувствах, которые Фриц к ней испытывал. Они вместе совершили рейд в Арденнах, и он не один раз спасал ее от гибели. Он всегда заботился о ней, она привыкла ему доверять. Но пока было совершенно неясно, кто на какой стороне играет, кто стоит за фон Херфом, и любая оплошность могла обернуться проигрышем, катастрофой. А на кону стояла жизнь – не только жизнь одного человека, Гленна Миллера. Но и многих заключенных лагеря Дахау, которые и так, лишенные человеческих условий содержания, еще подвергались варварским экспериментам. Ведь, используя эту историю с Гудрун, можно и вовсе попытаться закрыть лабораторию в Дахау. И множество людей тогда получат возможность дожить до освобождения. Нельзя даже ценой собственной жизни, нельзя убедить рейхсфюрера закрыть лагеря вовсе, по крайней мере, пока силы рейха не подошли к концу. Но можно закрыть лабораторию фон Херфа и тем облегчить положение узников. Маренн твердо решила для себя, что постарается это сделать. Но как быть с Раухом? Сказать ему или не сказать, зачем она едет к Эльзе? Ведь он спросит обязательно. Она должна будет солгать? Или смолчать? А как быть дальше, когда они снова окажутся в такой ситуации, как в Арденнах, например, в окружении противника? Если доверие будет подорвано, как смогут они относиться друг к другу с прежней теплотой и преданностью? Солгать Рауху для нее было труднее, чем солгать Скорцени. Впрочем, на его вопросы она обычно не лгала, а просто отмалчивалась, если не хотела отвечать. И он поступал так же, когда она спрашивала его о его встречах с Гретель Браун, сестрой Евы, в самом начале – потом уже не спрашивала. Но Рауха ей упрекнуть было не в чем – он ни разу не предал ее. Память услужливо подбрасывала ей воспоминания о недавнем арденнском рейде, когда Фриц вытащил ее из-под гусениц горящего американского танка, как вдвоем им пришлось заменить погибший артиллерийский расчет у орудия и вести огонь, чтобы американские танки не ворвались на железнодорожную станцию. Он заряжал и стрелял из орудия, а она подавала снаряды. Лгать ему ей было очень тяжело. Но если сказать правду, в какое положение она его поставит? Если он получил приказ? Дисциплина есть дисциплина. Получил приказ – выполняй. Приказ обо всем докладывать Скорцени, а через него – Кальтенбруннеру, а через Кальтенбруннера – кто? Только Борман, глава партийной канцелярии, заместитель фюрера в НСДАП… За фон Херфом стоит Борман?
От неожиданного открытия Маренн даже споткнулась на лестнице и чуть не упала. В голове навязчиво кружилась схема, которая сложилась совершенно неожиданно. Фон Херф, использующий сильно действующий наркотик для экспериментов. Борман, у которого, как не раз говорил Шелленберг, налажены связи с Южной Америкой, а ведь многие наркотики именно оттуда и поставляются. Между ними Кальтенбруннер, который хочет сместить Гиммлера и занять его место, Скорцени, который хочет занять место Шелленберга. Но это обычные аппаратные интриги. С наркотиком они вряд ли имеют дело и вряд ли о нем знают, иначе Кальтенбруннер бы так не испугался, когда получил докладную записку фон Херфа, и не позволил бы Скорцени предупредить ее. Значит, это другая цепочка. Фон Херф, Борман и еще кто-то между ними. Кто-то, кто принимает участие в доставке наркотика, а может быть, и заинтересован в экспериментах лаборатории в Дахау. Это совершенно точно. Так как, не будь этого звена, фон Херф не написал бы свою записку. Может быть, он и не рассчитывал, что она попадет на стол к Кальтенбруннеру. Скорее всего, она адресовалась напрямую Гиммлеру. А значит, этот кто-то третий имеет доступ к рейхсфюреру напрямую. А кто это может быть, кроме Кальтенбруннера? Либо один из адъютантов, либо один из начальников управлений. «А что говорил Вальтер о брате фон Херфа? – Маренн остановилась на лестничной площадке и закурила сигарету, вспоминая. – Кажется, он возглавляет Управление по кадрам. Так вот и вся цепочка. – Ее осенило. – Он имеет доступ к рейхсфюреру. И должен был передать записку Гиммлеру, но что-то не сложилось, видимо, записку перехватил кто-то из адъютантов по причине того, что рейхсфюрер просто отсутствовал на рабочем месте, и она оказалась у Кальтенбруннера. Однако фон Херф-старший этого не побоялся, так как он знал, что Кальтенбруннер – в их лагере. Он был уверен, что тот доложит рейхсфюреру. Он не мог знать, что в тот момент, когда записка ляжет на стол Кальтенбруннеру, в его кабинете окажется Скорцени, и тот просто не решится в его присутствии дать ход бумаге, которая вполне может отправить назад в лагерь его жену и приемную дочь. Будь он один, он бы, может быть, и не сомневался бы. Хотя нет. – Маренн одернула себя. – Все равно бы вызвал Отто. Скорцени – герой, любимец фюрера, Кальтенбруннер дорожит его дружбой. Все равно бы сказал. И этого обстоятельства старший фон Херф не учел». «Однако Кальтенбруннер предупредил, что докладывать рейхсфюреру ему все равно придется, – думала она. – Но он дал нам время подготовиться, чтобы отразить удар. И этим временем надо воспользоваться как можно лучше».
«Однако очень странно, – затушив сигарету в пепельнице, Маренн направилась в кабинет. – Максимилиан фон Херф, глава кадрового управления СС. Что я о нем знаю? – спрашивала она себя. – Практически ничего. Точно совершенно только то, что он ничем серьезным не болен и ко мне в клинику не обращался. Ни он, ни его родственники. Впрочем, это неудивительно – у личного состава РСХА, в том числе и высшего, как правило, отменное здоровье, как и у всего состава войск СС. Они проходят серьезный отбор. И рейхсфюрер лично следит за этим. А в боевых действиях, где есть риск получить ранение, кадровое управление участия не принимает. Но встает вопрос, – рассуждала Маренн. – Если Отто предупредил меня об опасности физического нападения на меня или на фрау Кнобель, когда она повезет анализ Гудрун в лабораторию, что это значит? От кого исходит эта опасность? А в кадровом управлении нет специальных диверсионных служб, которые фон Херф мог бы использовать. Кадровое управление – это личные дела, картотека, назначение на должности, снятие с должностей, дисциплинарные поощрения и взыскания, обучение – всевозможные школы и отделы повышения квалификации для офицеров и унтер-офицеров СС. При этом сами они не принимают никаких решений. Они только подают представления, а все решают Гиммлер и Кальтенбруннер. Так откуда в кадровом управлении возьмутся специалисты по слежке, например? Конечно, в аппарате НСДАП, который возглавляет Борман, такого рода мастеров хватает. Это и бывшие штурмовики СА, которые после „ночи длинных ножей“ и убийства Рема, когда СС во главе с Гиммлером окончательно взяли контроль над всеми силовыми структурами внутри рейха, сменили коричневые рубашки на неприметные гражданские костюмы и замаскировались под партийных функционеров. Вполне может статься, что фон Херф поддерживает связи с кем-то из них, а они способны на многое. Либо он делает ставку на кого-то внутри школ СС – кто-то из курсантов. Но, скорее всего, – Маренн сама поправила себя, – кто-то из преподавателей. Кто имеет боевой опыт и, скорее всего, по ранению был комиссован в тыл. Видимо, фон Херф, направив этого человека на преподавательскую деятельность, оказал ему поддержку в трудной ситуации и теперь использует его в своих целях, которые, однако, так до конца и неясны. Если фон Херф-старший дослужился до звания обергруппенфюрера СС и возглавил Управление по кадрам, скорее всего, у него безупречный послужной лист. Какой смысл ради сомнительных экспериментов брата ставить под удар всю карьеру? Для этого должны быть веские причины. Какие?»
Войдя в кабинет, Маренн села за стол и машинально перебирала бумаги на столе. Разные мысли приходили ей в голову, но одна казалась не лишенной оснований.
«Возможно, все связано с этим загадочным наркотиком, – подумала она. – Если фон Херф незаконным образом добывает его для своей лаборатории, то, скорее всего, канал, которым он пользуется, налажен через его брата. Какие-то люди из того же личного состава школ СС – там могут найтись не только бывшие боевые офицеры, но и бывшие агенты гестапо, переведенные по каким-то причинам на другую работу, – они держат этот канал под контролем. Фон Херф-старший, конечно, всех их прекрасно знает, все они у него в долгу, и он дирижирует этим своеобразным оркестром для того, чтобы… А для чего все-таки?»
Маренн встала и подошла к окну. Уже темнело. Перед главным входом в клинику только что остановился санитарный фургон – он привез с вокзала очередную партию раненых, доставленных поездом. Вокруг фургона суетились санитары – они помогали выйти раненым, которые могли передвигаться самостоятельно, выносили носилки с тяжелоранеными.
«Так для чего фон Херфу-старшему участвовать, рискуя карьерой, в сомнительных, даже преступных, действиях, на которые его подталкивает брат?» Ответ напрашивался сам собой. «Либо кто-то из близких обергруппенфюрера – наркоман, и он скрывает это, либо эта цель – деньги. Тайный ввоз наркотика, его подпольное распространение и, соответственно, получение внушительного дохода. Но это все-таки вызывает сомнение. Как распорядиться этим доходом? Обергруппенфюрер СС – фигура весьма заметная. Его излишние траты, которые превышают его жалованье, будут немедленно замечены, и назначат расследование. Если только эти деньги не поступают в кассу партии, к Борману, – вдруг осенила ее мысль. – У серого кардинала фюрера, как называют главу партийной канцелярии, есть все возможности и перевести эти деньги в доллары, и вывезти их за границу. Возможно, это один из способов, которые используются, чтобы сформировать тайный капитал партии на будущее, чтобы она могла существовать в изгнании, если война закончится поражением рейха. Во всяком случае – ее главные