В приемной Шелленберга Маренн встретила Джилл.
– Ральф ушел к шифровальщикам. Бригаденфюрер ждет тебя, – сообщила она, помогая снять шинель. – Он приказал доложить ему сразу же, как ты приедешь.
– Хорошо, я сейчас иду.
Маренн поправила волосы перед зеркалом и, одернув мундир, пошла вслед за дочерью. Шелленберг сидел за столом. Он разговаривал с кем-то по телефону, и когда Маренн вошла, жестом пригласил ее сесть, указав на кресло рядом со столом.
– Я пошла, я жду тебя в приемной, – шепнула Джилл и закрыла дверь. Маренн прошла в кабинет и села в кресло.
– Что ж, я должен тебе сообщить, что новости у нас сегодня весьма обнадеживающие.
Шелленберг закончил разговор, повесил телефонную трубку и внимательно посмотрел на нее.
– Во-первых, заговорил Рильке, – сообщил он. – Видимо, он отчаялся получить помощь от своих бывших руководителей, а может, и вовсе даже не желает снова попасть в их руки, так как боится, что они просто уничтожат его. К тому же он наркоман со стажем, и потребность в зелье подхлестывает его разговорчивость. Ральф только что передал мне протокол его первого допроса, – раскрыв папку, Вальтер показал ей бумагу. – Получив обещание, что он никогда не окажется перед своими прежними начальниками, он во всех подробностях описал свои связи с фон Херфом-старшим, а также схему, по которой они получали из Южной Америки весьма опасное вещество, которое фон Херф-младший использовал в своей лаборатории в опытах над заключенными, а также распространяли его подпольно. Куда направлялись полученные деньги, Рильке, конечно, не знает, он для этого слишком незначительная фигура, но свое дело он сделал – раскрыл всю известную ему сеть распространителей и хранителей зелья, охватывающую не только школу в Оберсдорфе, но и с десяток школ по всему рейху. Деньги за все это собирались немалые, и если учесть, что негласным покровителем фон Херфа-старшего является не кто иной, как Борман, то нет никакого сомнения, что поступали эти деньги в партийную кассу, – заключил Шелленберг и сделал паузу, закурив сигарету. – Нет, не в ту, которая существует легально, – добавил он, заметив, как удивленно приподнялись брови Маренн. – А на специальные счета, в так называемый тайный «бассейн», где собираются средства для существования и развития партии в подпольных условиях в случае самого худшего развития событий – если рейх будет разгромлен. Об этих счетах, я уверен, ничего не известно даже фюреру. Борман просто не ставит его в известность. Потому что, если рейх будет разгромлен, – Шелленберг снова сделал паузу, – партию явно возглавит кто-то другой.
– То есть они незаконно распространяют наркотическое вещество, собирают поступающие деньги для будущих нужд партии, а заодно используют его, чтобы ставить эксперименты над живыми людьми в Дахау и выкачивать на это средства из бюджета рейхсфюрера уже легальными способами? Это очень любопытно. – Маренн покачала головой. – Я понимаю. Там должны быть суммы, ради которых стоит рисковать нынешним положением в рейхе, не сомневаюсь, тем более что все и так трещит по швам. И это то самое вещество, которое фон Херф-младший дал Гудрун, по ошибке или со страха – не важно? Что это за вещество? – спросила она, неотрывно глядя на Вальтера. – Что показал анализ Гудрун?
– Экспертиза показала, что препарат, использованный фон Херфом в случае с Гудрун, имеет растительное происхождение. Мюллер только что прислал мне заключение его лаборатории. Вот, взгляни.
Вальтер Шелленберг протянул Маренн мелко разлинованный, целиком исписанный лист с печатью четвертого управления РСХА. Она взяла лист в руки и быстро пробежала взглядом содержание.
– Это вещество добывают путем выпаривания из побегов растения, называемого бругмансия ядовитая. Оно произрастает в Южной Америке – своеобразная разновидность дурмана. При обработке этого растения получается вещество скополамин, – продолжил тем временем Вальтер. – Очень опасный элемент, который полностью парализует волю человека и делает его совершенно покорным. При этом он совершенно не затрагивает другие аспекты деятельности мозга и нервной системы. Препарат ужасен тем, что вызывает зависимость буквально со второго применения и избавиться от этой зависимости очень трудно. При определенных дозах вызывает амнезию. Его часто используют преступные кланы в Южной Америке, когда похищают людей и им требуется, чтобы их жертвы все забыли, – пояснил Шелленберг. – Препарат работает так, что мозг жертвы продолжает функционировать без сбоев, но неспособен удержать информацию. Еще древние индейцы использовали это растение, чтобы хоронить вместе с умершими вождями их жен и рабов, так как считалось, что в загробном мире они не должны быть одиноки. Несчастных хоронили заживо, и под воздействием препарата они не могли ничего предпринять, чтобы избавиться от этой участи. Индейцы назвали скополамин «Дыхание смерти». Очень подходящее название. – Шелленберг невесело усмехнулся.
– Хотя, как я понимаю, достать в рейхе скополамин свободно невозможно, – пробежав взглядом бумагу, Маренн внимательно посмотрела на бригаденфюрера, – я подозреваю, что для Мюллера этот препарат не новость. И этим объясняется, что анализ был готов так быстро, они быстро его вычислили.
– Да, для Мюллера это не новость, – подтвердил Шелленберг. – В гестапо используют его в качестве «сыворотки правды» во время допросов, – сообщил он мрачно. – С методами Мюллера можно не соглашаться, но они действуют, как действуют, и не спрашивают наших советов.
– Я понимаю, – Маренн кивнула. – Но я спрашиваю не для того, чтобы заняться перевоспитанием Мюллера и его сотрудников. Я хочу понять, он наверняка пользуется теми же источниками, как он мог не знать, что скополамин оказался в распоряжении фон Херфа, и тот так свободно им пользуется, как будто это обычная витаминная пилюля.
– Насколько я понимаю, гестапо для этих целей использует обычных уголовников, у которых свои связи с южноамериканскими наркобаронами, – ответил Шелленберг, – и то, что скополамин свободно «гуляет» в Дахау, в десятке школ в окрестностях Берлина и во всей остальной части Германии, для Мюллера не новость. Он всерьез озаботился этим и уже собрал следственную группу для выяснения всех этих связей. Он очень не любит, когда кто-то лезет в его епархию и тайно «гадит», как он выражается, а наркотики – это сфера деятельности его уголовной полиции. Нет, никакой общей поставки не имеется, это совершенно ясно, – заметил Шелленберг серьезно. – Конечно, в первую очередь все подозрения падают на обергруппенфюрера фон Херфа, главу кадрового управления. Но подобраться к нему будет не так-то просто. Судя по всему, поставки скополамина налажены под прикрытием самого Бормана, а он так просто не сдаст своих людей и сумеет защитить фон Херфа.
– Против Бормана есть только одно оружие – рейхсфюрер, – произнесла Маренн негромко. – Я не думаю, что рейхсфюрер останется равнодушным к тому, что его дочь попытались сделать наркоманкой.
– Это верно, – кивнул Шелленберг, – и я сейчас уже готовлю доклад, – сообщил он. – Адъютант рейхсфюрера Брандт сообщил мне, что рейхсфюрер готов принять меня вечером после того, как вернется из ставки. Я собираюсь ознакомить его и с показаниями Рильке, и с результатами анализа Гудрун, и с тем заключением, которое дали доктор де Кринис и доктор фон Майндорф. Думаю, что все это достаточно весомые аргументы для того, чтобы рейхсфюрер занял нашу сторону. Но, как ты понимаешь, – добавил он, затушив сигарету в пепельнице, – все решится в поединке рейхсфюрера и Бормана за фюрера – кто успеет доложить первым, кто сумеет склонить фюрера на свою сторону. Уверен, что, понимая, как много стоит на кону, Борман сейчас тоже не сидит без дела, он ищет возможности спасти ситуацию и обеспечить пути отступления для своих людей. Как бы там ни было, я почти уверен, что добиться ареста фон Херфа-старшего нам вряд ли удастся. Максимум, на что мы можем рассчитывать, – это его отставка с поста. Это, я полагаю, реально.
– Главное, чего добиваюсь я, – это закрытие лаборатории фон Херфа-младшего в Оберсдорфе и Дахау и прекращение его экспериментов, – горячо возразила Маренн. – Фон Херф-старший меня тревожит лишь постольку, поскольку он – та главная надстройка, которая все это прикрывает и обеспечивает. И оба они, можно не сомневаться, под видом обеспечения интересов партии сколачивают и для себя весьма неплохие состояния. Я добиваюсь, чтобы фон Херф отказался от этой ужасной задумки с суперагентом, для которой он хочет использовать музыканта Гленна Миллера, а также прекратил издеваться над людьми в Дахау. Если в результате получится хотя бы это, я буду считать, что добилась желаемого. Кстати, о Гленне Миллере.
Маренн встала и подошла к окну – рыжая лисица все еще бегала между елями у ограды. Маренн постояла несколько мгновений молча, сосредоточиваясь и собираясь с духом. Вальтер Шелленберг не торопил ее, терпеливо ожидая, что она скажет дальше.
– Кстати, о Гленне Миллере, – повторила она и повернулась. Подошла к столу.
– Я обязана доложить. И я думаю это, – сказала она негромко, глядя в лицо бригаденфюрера. – Гленн Миллер сегодня назвал мне имена заговорщиков, с представителем которых ему было поручено встретиться в Париже его американским руководством.
– Имена заговорщиков в штабе Западного фронта? – переспросил Шелленберг. – Тех, кто остался после раскрытия заговора и самоубийства фельдмаршала фон Клюге?
– Да, – подтвердила Маренн. – Собственно, он назвал только одно имя, одного офицера – это адъютант фон Клюге барон фон Венцлов. Вторая персона – это невеста фон Венцлова, французская танцовщица Жюли Делакруа, которая должна была встретиться с Миллером в Париже и получить гарантии для участников заговора.
– За что же они требовали гарантий? – усмехнулся Шелленберг. – Что такого ценного для американцев они намеревались сделать? Убить фельдмаршала фон Рундштедта? Но у фюрера это не последний фельдмаршал. Ряды их поредели после раскрытия заговора фон Штауфенберга, но кое-кто все-таки имеется в запасе, и профессиональная квалификация их достаточно высока.