– Джилл сказала, ты завтра летишь в Бергиш-Гладбах, – положив салфетку на стол, Скорцени повернулся к Маренн. – С каких пор ты инспектируешь армейские госпиталя? Если армейская разведка после покушения на фюрера 20 июля перешла под руководство рейхсфюрера СС, то об армейских госпиталях я ничего не слышал.
– Как командующий Резервной армией рейхсфюрер просто обязан всех их взять на свое обеспечение, – рассмеялся Науйокс. – Это же мечта Бормана – дискредитировать рейхсфюрера, предложив ему возглавить вермахт и направить его сражаться с большевиками. Он знает, что рейхсфюрер с детства мечтал стать полководцем, и хитренько подталкивает его то провести наступление в Эльзасе, то вот возглавить оборону Кюстрина. Хорошо, что у рейхсфюрера хватило ума хотя бы на Кюстрин не согласиться. Одно дело – проводить операцию против союзников, а уж связываться с большевиками – пустое дело. Это значит окончательно похоронить свою репутацию. Пусть там армейские отдуваются. Ну а уж госпиталя – это самая малость, до которой рейхсфюрер может снизойти, чтобы не ехать сражаться с большевиками под Кюстрин, – заключил Науйокс с иронией – Как говорится, обменять деньги на репутацию. Пусть потратимся, зато репутация не пострадает.
– Обергруппенфюрер Гербхардт, глава медицинского управления СС, поручил мне ознакомиться на месте с положением дел в армейских госпиталях после наступления союзников в Арденнах, – ответила Маренн, не желая раскрывать истинную причину своей поездки. – Мы планируем забрать тяжелораненых в Шарите, так как в армейских госпиталях не хватает медикаментов и оборудования для их лечения. А Бергиш-Гладбах – один из главных пунктов, куда эвакуируют всех пострадавших.
Она говорила спокойно, понимая, что речь ее звучит убедительно, но тем не менее отдавала себе отчет, что Скорцени не поверит ей. И она прочитала это в его взгляде. Однако сказать правду все равно не могла.
Госпиталь в Бергиш-Гладбахе располагался в здании городской больницы. Вокруг в небольшом парке теснились палатки, где также лежали раненые и находились вспомогательные службы, – места в здании не хватало.
– Полковник Вернер фон Венцлов. 198-я пехотная дивизия.
Оберштабсартц, начальник дивизионного госпиталя, полковник медицинской службы Маркус Ройс, пожилой и усталый, сдвинул очки к переносице и заглянул в регистрационную карточку.
– Очень тяжелый случай, фрау Сэтерлэнд, – заметил он серьезно. – Осколочное проникающее ранение грудной клетки с обширным поражением плевральной полости. Поступил 28 января. Рассечена правая лопатка, фактически частичное разможжение легкого, открытый пневмоторакс. Надо отдать должное батальонным медикам, доставили очень быстро, на месте ввели морфин, наложили повязку, чтобы перекрыть поступление воздуха. Травматический шок. На операцию поступил сразу же. Я сам оперировал, хотя сейчас реже этим занимаюсь, больше административной работой, – признался он. – Но у меня четыре хирурга, и все были заняты, а тут такой случай, – он покачал головой, – отложить, значит, все, потерять пациента. Пришлось отложить административные дела. Знаете, фрау Сэтерлэнд, я в 1916 году под Верденом раненых оперировал, вот где была мясорубка, но такие случаи, как этот, попадались нечасто.
– Я понимаю, я читала справку, – кивнула Маренн. – В каком состоянии раненый? Какой прогноз?
– Операция прошла штатно, – ответил Ройс, пожав плечами. – Провели противошоковую терапию, переливание крови. Рану вычистили. Провели резекцию ребер и поврежденной части легкого. Рану закрыли. Пришлось выкроить лоскут мышцы, очень широкий разрез. Наложили заплатку, так сказать. – Он улыбнулся и, сняв очки, протер их кусочком замши. Сейчас проводим рентгенографические наблюдения.
– И что показывает рентген?
– Ситуация тревожная, фрау Ким, – признался Ройс. – Прогноз, боюсь, неутешительный. Вот сами взгляните. – Он показал Маренн снимки, достав их из бумажного пакета, прикрепленного к карточке. – Наблюдается скопление легочного экссудата и его явное помутнение. Посевы также подтверждают наличие воспалительного процесса.
– Гнойный плеврит? – Маренн нахмурилась.
– Не исключаю, – согласился Ройс. – Мы следим за процессом, проводим терапию. Но у нас в обрез сульфидина, пенициллина почти нет, а здесь без антибиотика не обойтись. И господин фон Венцлов у нас не единственный раненый, которому все это необходимо.
– Я привезла пенициллин, – сказала Маренн быстро. – И сульфидин. А также физраствор, оборудование для капельниц, все швейцарского производства, с маркировкой СС, уж извините, но переклеивать не было времени.
– Кого сейчас волнует маркировка! – Ройс махнул рукой. – Были бы медикаменты! Я вам очень благодарен, фрау Ким! Мне утром сегодня звонили из Берлина и сказали, что вы собираетесь забрать господина фон Венцлова в Шарите? – спросил он, поправив очки. – Простите, но я не уверен, что он пригоден к транспортировке.
– У меня специальный борт, оснащенный всем необходимым оборудованием, фактически «крылатый госпиталь», – Маренн улыбнулась. – Я использую его для перевозки тяжелораненых из дивизионных госпиталей СС в Шарите. Так что на этот счет можно не беспокоиться. Более того, я согласовала с вашими шефами, что заберу не только барона фон Венцлова, но и самых тяжелых раненых. Вот разрешение из Берлина. – Она протянула Ройсу документ. – Надеюсь, вы не будете возражать.
– Что уж тут возражать, – доктор покачал головой, пробежав текст взглядом. – Этим парням повезло. Я их с удовольствием отправлю. Сейчас распоряжусь, чтобы принесли карточки. Вы сами отберете?
– Нет, отберите вы, вы лучше знаете, – ответила Маренн. – К тому же у меня мало времени. В каком состоянии сейчас барон фон Венцлов? – спросила она. – Могу ли я поговорить с ним?
– Как отметил дежурный врач, ночь прошла относительно спокойно, – Ройс снова заглянул в карточку. – Температура поднялась после полуночи, но ее сбили. Одышка прошла. Кашель беспокоил мало. Раненый даже поспал несколько часов без всяких препаратов, для него это уже успех. Сейчас он под капельницей.
– Его можно навестить?
– Да, конечно, фрау Сэтерлэнд, я провожу вас.
Маркус Ройс встал из-за стола и направился к двери, но Маренн остановила его.
– У меня только одна просьба, полковник, – сказала она серьезно, приблизившись. – Меня бы устроило, если бы я могла поговорить с раненым наедине. Я имею поручение начальника шестого управления РСХА бригаденфюрера Шелленберга, которое, конечно, разглашать не имею права. Но лишние свидетели мне не нужны. Я полагаю, что раненый лежит не в отдельной палате, у вас здесь тесно.
– Да, вместе с ним еще восемь человек, – ответил Ройс растерянно. – Но, знаете, он на этой швейцарской кровати, которая на колесиках, ее можно передвигать, у нас не так много таких, мы их используем для самых тяжелых, которые совсем не могут двигаться самостоятельно. Я прикажу, чтобы его перевезли в ординаторскую. Это можно сделать вместе с капельницей. И позабочусь о том, чтобы вам никто не мешал.
– Я буду очень вам признательна, коллега, – улыбнулась Маренн.
– Это я буду признателен, фрау Сэтерлэнд, если по окончании беседы, в ожидании, пока погрузят раненых на борт самолета, вы дадите мне консультацию по некоторым случаям, можно ли рассчитывать? – попросил Ройс. – Знаете, не каждый день удается встретиться с таким известным специалистом, как вы. У меня немалый боевой опыт, но вам известны все новейшие достижения и методы. Хотелось бы получить совет.
– Обязательно, – кивнула Маренн с готовностью. – Я задержусь сколько будет нужно.
Два воробья громко чирикали на подоконнике, взволнованно подпрыгивая и топорща перышки. Маренн посмотрела вниз – под деревом она увидела большого рыжего кота, который внимательно смотрел наверх – явно голодный. «Теперь понятно, что они так волнуются, – подумала Маренн. – Не хочется превратиться в обед для этого красавца».
– Фрау Сэтерлэнд, полковник фон Венцлов.
Дверь ординаторской открылась, появился доктор Ройс. Вслед за ним – медсестра, которая осторожно везла перед собой передвижную кровать с раненым.
– Аккуратно, здесь порог, – Ройс заботливо поддержал кровать, пока она не въехала в комнату. – Фрау Сэтерлэнд, куда удобнее поставить? – осведомился он. – Может быть, поближе к окну.
– Да, поставьте сюда, – согласилась Маренн и, повернувшись, закрыла форточку. – Здесь будет удобно.
Медсестра подвезла кровать к окну.
– Господин полковник, это доктор Сэтерлэнд из клиники Шарите в Берлине, – наклонившись к раненому, объяснил Ройс. – Она желает поговорить с вами. Недолго. Я пока оставлю вас. Фрау Сэтерлэнд, я покараулю в коридоре, чтобы никто не мешал, – предупредил он.
– Благодарю вас, – улыбнулась Маренн.
– Идемте, Магда.
Ройс направился к двери, вслед за ним заторопилась медсестра. Каблучок медсестры стукнул, зацепившись за порог.
– Тише, Магда, – шикнул на нее Ройс. Дверь закрылась. Маренн подошла к раненому. Это был мужчина лет тридцати пяти с тонкими чертами лица. Он лежал неподвижно, глаза были закрыты. Физраствор медленно стекал по трубке в вену.
– Здравствуйте. Я – Ким Сэтерлэнд, главный хирург войск СС. Я приехала из Берлина, – сказала она негромко.
– СС?
Тяжелые набрякшие веки приподнялись, он посмотрел на нее. Глаза светлые, испещренные красными прожилками от боли, страдания, бессонных ночей. Вокруг глаз ранние морщины.
– Я знал, что СС рано или поздно явится, – произнес он глухо, и она заметила, что его взгляд уперся в воротник ее мундира, виднеющийся из-под халата, – на нем хорошо были видны эсэсовские символы. – Ненавижу этих наглых свиней во главе с вашим рейхсфюрером, которые вылезли из грязи и считают себя равными старой военной аристократии. Мои предки служили Пруссии с семнадцатого века.
– Смею вам заметить, что тоже имею отношение к династии, служившей, правда, не Пруссии, а Австрии не трист