– Я в этом не уверена, фрау Сэтерлэнд, – негромко возразила фрау Кнобель. – В последнее время мы много разговаривали с ним. Господин Миллер вовсе не собирался бежать. Зачем? Ему было известно, что он и так рано или поздно окажется в руках своих соотечественников, ведь войска союзников вступили в Баварию. Если его не освободят, то передадут, вы же обещали ему. И он в это верил. Зачем ему подводить вас? Ему ничего не угрожало. Он даже, напротив, говорил мне, что очень хочет помочь вам в деле, о котором вы говорили с ним, вместе с полковником фон Венцловым. Он мне сказал, что они все обсудили и договорились, как будут действовать. Зачем ему бежать? Ведь неизвестно как его там примут, – горячо продолжала она. – Где он находился все это время, как он будет доказывать? Они сочтут его предателем. А так, его передадут из госпиталя – все будет ясно. Нет, ему совершенно нет никакого резона бежать, ему это невыгодно, я уверена, – заключила она.
– Тогда куда же он делся? – Де Кринис недоуменно пожал плечами. – Это просто мистика какая-то.
– А вдруг его похитили? – неожиданно сказала медсестра.
– Похитили?! – профессор де Кринис рассмеялся, всплеснув руками. – Кому он нужен в такой обстановке? Кто еще о нем помнит, когда каждый теперь думает только о том, как унести ноги!
– Подождите, Макс, – Маренн остановила профессора и внимательно посмотрела на фрау Кнобель. – Господином Миллером кто-то интересовался, пока меня не было? – спросила она и затаила дыхание, ожидая ответа. «Неужели фон Херф объявился?» – стучала в виске тревожная мысль.
– Да, – согласно кивнула медсестра. – Дважды приходил какой-то человек. Высокий такой, видный мужчина. Светловолосый, очень аккуратный. Не военный – в гражданской одежде. Требовал от охраны, чтобы его впустили в клинику, так как он давний поклонник творчества господина Миллера. Я вышла к нему и спросила, откуда ему вообще известно, что композитор Миллер находится здесь. Он ничего не ответил мне, только смотрел на меня пристально, и взгляд у него очень неприятный, фрау Ким, – призналась медсестра. – Глаза светлые, почти прозрачные, холодные такие. У меня прям мороз по коже от них пробежал. Я сказала, что впустить его не могу, так как нужен специальный пропуск. Но он настаивал, тогда я пошла, чтобы позвать доктора Грабнера. Но, когда мы с доктором снова спустились вниз, охранник сказал, что посетитель ушел. Спустя два дня тот же охранник сообщил мне, что этот мужчина приходил еще раз. Но, когда услышал, что охранник снова вызывает меня, сразу же ушел. Больше они мне ничего не сообщали, фрау Ким.
– Я не понимаю, фрау Сэтерлэнд, – профессор де Кринис опустился в кресло и потер виски. – Вы предполагаете, это может быть тот господин из Анненербе, который едва не отравил старшую дочь нашего рейхсфюрера, фрейляйн Гудрун? – он посмотрел на Маренн с изумлением. – По поводу которого мы с профессором Майндорфом писали заключение для Вальтера? Но я слышал, его арестовали, – добавил он недоуменно.
– Арестовали его старшего брата обергруппенфюрера Максимилиана фон Херфа, – ответила Маренн и, взяв сигарету из пачки, несколько мгновений задумчиво мяла ее в руке. Де Кринис достал зажигалку, чтобы дать ей прикурить, но она знаком показала, что не нужно. – Фон Херф-младший бежал, – сообщила она. – Бежал через тайный ход в своей лаборатории в Оберсдорфе, и, как я понимаю, сыщики гестапо его так и не нашли. Это говорит о том, что его хорошо спрятал кто-то из его покровителей. Что ж, я допускаю, что, раз он приходил и интересовался Гленном Миллером, ему не составило труда узнать, когда и куда направляется наш транспорт. Вероятно, они следили за ним, надеясь, что в Ингольштадте охрана будет послабее, и надеялись реализовать свой план там. Но случай подвернулся им гораздо быстрее. Оберштурмфюрер охраны ничего не сообщил, не видели ли они посторонних людей вокруг машин после нападения истребителей? Хотя в такой обстановке, когда надо спасать людей, что они могли заметить? – она сама понимала, что надежда минимальна. – Я, конечно, проинформирую бригаденфюрера СС Шелленберга о происшествии, а он, безусловно, свяжется с шефом гестапо, но вряд ли они что-то смогут выяснить в сложившейся обстановке, когда половина территории оккупирована и мы практически окружены союзниками. Мне так жаль! – она опустилась в кресло, с грустью опустив голову на руки. – Нам все-таки не удалось его спасти.
– Но фрау Сэтерлэнл, – горячо возразил де Кринис. – Вы и так много сделали. Вы спасли его от смерти, вылечили.
– От того, что с ним может сделать этот изувер фон Херф, я думаю, что лучше было оставить его на побережье, – ответила Маренн с горечью. – Эта смерть была бы легче той жизни, какую может ему устроить фон Херф.
– Фрау Сэтердэнд, я забыла сказать, господин Миллер оставил вам вот это.
Фрау Кнобель открыла папку и протянула Маренн несколько листов нотной бумаги, исписанной нотами.
– Он просил передать вам. Это его новая пьеса, посвященная вам. Он специально переписал и попросил, чтобы я ни в коем случае не забыла. А я чуть не забыла, – фрау Кнобель виновато улыбнулась.
– Благодарю вас, Гертруда.
Маренн взяла листки бумаги и взглянула на них. «Нормандская сюита», – прочитала она название, написанное по-английски. И ниже посвящение: «Женщине, которая меня спасла». «Возможно, это последнее произведение Гленна Миллера», – подумала она печально и положила листки с нотами перед собой.
– Он говорил мне на прощание, что надеется сам сыграть вам эту пьесу в Ингольштадте, – голос фрау Кнобель дрогнул от слез. – Он говорил, что обязательно познакомит вас со своей женой Хелен, чтобы она знала, кто его спас. Как он мог сбежать, я не понимаю?
Фрау Кнобель отвернулась и в отчаянии прижала кружевной платок к глазам.
– Успокойтесь, Гертруда. – Маренн подошла к ней и обняла за плечи. – Мы с вами сделали все, что могли. Мы очень старались. Но сейчас наступают очень трудные времена, и нам вряд ли по силам что-либо исправить, хотя я постараюсь, я вам обещаю.
– Если они его захватили, они его уже спрятали так, что никто не найдет, – мрачно констатировал де Кринис. – Да и кто искать будет? Большевики?!
Его вопрос повис в воздухе без ответа. Канонада не прекращалась, от ее отдаленного грохота дрожали стекла в рамах, по улице внизу то и дело проносились с сиренами то полицейские машины, то пожарные, то медицинская помощь. «Если они похитили его, они, конечно, отправят его на подводной лодке в Южную Америку, где у фон Херфа наверняка есть лаборатория, – подумала Маренн. – И мы их теперь вряд ли догоним». Сердце у нее сжалось. Она вспомнила, как он говорил ей перед ее отъездом: «Я бы хотел, чтобы вы и фрейляйн Джилл однажды приехали в наш чудесный дом и я познакомил бы вас с Хелен. Она прекрасно готовит, вам бы все понравилось, что она сделала. Мы бы гуляли по саду, а я бы рассказывал и рассказывал Хелен об этом своем приключении, о том, как я был на грани смерти, а вы меня спасли». Не спасли. Маренн почувствовала, что сейчас заплачет, – комок слез встал в горле.
– Фрау Кнобель, – преодолев себя, она обратилась к медсестре, – принесите, пожалуйста, карточку полковника фон Венцлова, – попросила она, голос ее звучал глухо, надломленно, – я посмотрю результаты последнего исследования и надо принимать решение.
– Слушаюсь, фрау Сэтерлэнд, – медсестра шмыгнула носом и вышла из кабинета.
«Спасти хотя бы этого, – подумала Маренн с горечью. – Хотя вряд ли это успокоит».
– Фрау Сэтерлэнд, вы не должны винить себя, – полковник де Кринис встал, подошел ней и обнял за плечи. – Вы сделали все, что могли. Возможное и практически невозможное. Вряд ли кто-то мог сделать больше. Мы все пытались вам помочь, понимая, какой это талант. Но это война, война, фрау Ким. Кто, как не вы, хорошо знаете это. Да что там говорить, – он глубоко вздохнул. – Все мы теперь это знаем.
– Вы правы, Макс. – Маренн повернулась и прислонилась лбом к его плечу. – Я вам признательна за поддержку. Мне правда очень горько. Но вы сейчас должны подумать о своей безопасности. О безопасности персонала. О безопасности раненых. Надо уезжать в эвакуацию.
– Вы так и не изменили решения, остаетесь в Берлине? – де Кринис спросил тревожно.
– Да, мы с Джилл остаемся, – подтвердила Маренн. – Она не хочет покидать своего жениха барона фон Фелькерзама, я не могу покинуть больных, остающихся в Шарите. У меня лучше получится побеспокоиться о них, – она внимательно посмотрела на де Криниса. – Вы должны ехать. Вместе с фрау Фредерикой. Прошу вас, займитесь этим, Макс.
– Мне страшно оставлять вас, фрау Ким, – признался негромко профессор.
– Не думайте об этом, – ответила она и, смахнув слезу со щеки, заставила себя улыбнуться. – Давайте вернемся к раненым, Макс, – предложила она. – Работы у нас много, а времени – в обрез.
Париж, ноябрь 1982 года
– Мама, ты только прочти, оказывается, в СССР умер наконец-то их бессменный руководитель, который сидел последние восемнадцать лет, и вместо него назначен новый.
Отпив кофе из чашки, Джилл протянула Маренн газету «Фигаро».
– Вот здесь на первой странице его портрет, – показала она. – Какое-то ужасное славянское имя, которое не прочтешь. Ю-рий Вла-ди-ми-ро-вич Тр… Нет, не могу прочесть, Написано, что он возглавлял КГБ СССР, потом был переведен на должность секретаря их центрального комитета. Признаюсь, мама, я никогда не понимала, как там у них все устроено. Секретари, комитеты, – Джилл отбросила газету. – Хотя ты знаешь, что я подумала? – спустя мгновение снова придвинула газету к себе и несколько секунд всматривалась в лицо нового советского руководителя. – Мне кажется, мама, или он на самом деле похож на того американского композитора, которого вы с Отто спасли на берегу Ла-Манша в декабре 1944 года? Ведь очень похож, верно? Его потом эвакуировали из клиники, когда большевики приблизились, и он во время бомбардировки сбежал к своим? Вот уж удивительно, правда? Только подумать, что у них может быть общего?