Она сделала паузу. Затем, отстранившись, повернулась, глядя ему в лицу. Спросила прямо.
– Отто сказал, ты будешь изображать пленного и постараешься добиться того, чтобы тебя доставили на допрос к самому Эйзенхауэру. Цилле изготовил взрывчатку, которую ты спрячешь при себе и используешь в подходящий момент. Это значит, что ты, – она запнулась. – Ты не успеешь, – длинные темные ресницы дрогнули, она никак не решалась произнести вслух мысль, которая отчаянно ее беспокоила.
– Ты хочешь сказать, не успею уйти, погибну вместе с американским главнокомандующим? – спросил он мягко, облегчая ей задачу. – Признаться, это не исключается, конечно, – добавил он осторожно. – Но я постараюсь, Мари, тебя не расстраивать, – он усмехнулся.
– А что это за взрывчатка, которую изготовил Цилле? – спросила она. – Отто сказал, главное, чтобы она не оказалась рядом с электричеством. Но это же невозможно обеспечить. В штабе Эйзенхауэра предостаточно электрических приборов.
– Да, взрывчатка может среагировать на электрический разряд, – согласился Раух. – Ну, например, на удар молнии. Однако сейчас зима, и грозы не предвидится, – попробовал пошутить он.
– А если перепад напряжения и перегорит лампочка, – Маренн внимательно посмотрела на него. – Это же тоже электрический разряд.
– Ничто не исключается. – Раух осторожно прикоснулся пальцами к ее плечу. – Однако не думаю, что, как только я окажусь в штабе Эйзенхауэра, там сразу же станут взрываться лампочки. И если мне удастся попасть в кабинет генерала, будь уверена, я не стану ждать, когда у него что-нибудь перегорит. Мне, собственно, не о чем с ним беседовать. Я выполню свою задачу и вернусь назад.
– Однако всегда есть место случайности. Это риск, – возразила Маренн. – Лампочка может перегореть случайно. Или вообще отключат электричество. Или что-то испортится на линии из-за снегопада. Снег-то все идет, – она указала взглядом на окно. – Он прилипает к проводам…
– Война – всегда риск. Мне странно, что это приходится объяснять тебе, – Раух покачал головой. – Если бы еще фрейляйн Джилл, к примеру.
– А где будет спрятана взрывчатка? – спросила она все так же напряженно.
– На рукаве за пуговицей. Даже обыскивая меня, американцы ее не найдут, ведь руки при обыске мне придется поднять вверх. Это очень маленькая капсула, но она обладает большой разрушительной силой.
– Как же она взорвется?
– Очень просто – упадет на пол, – ответил Раух невозмутимо. – Пуговица случайно оторвется. Такое бывает. И американская армия останется без главнокомандующего. Ну, хотя бы на какое-то время. Даже если Эйзенхауэр и спасется, он получит ранения. А его штаб будет разрушен.
– А если эту пуговицу оторвут случайно, когда будут обыскивать тебя? – спросила Маренн с затаенным страхом.
– Я же сказал, при обыске я подниму руки вверх. Конечно, они могут и запретить мне сделать это. Могут, теоретически, – Раух пожал плечами. – Но не думай, что пуговицу так легко оторвать. Во всяком случае, болтаться она не будет. Хотя еще раз повторю: на войне не исключается ничего. Тогда заряд сработает в руках у того, кто оторвет пуговицу. Эйзенхауэр, скорее всего, не пострадает, но штаб все-таки получит повреждения, возникнет паника. А в сложившейся ситуации это тоже неплохо.
– А ты уверен, что тебе удастся выбраться оттуда?
– Я уверен только в том, что я выполню приказ, в каких бы обстоятельствах ни оказался, – ответил Раух твердо. – А вот насчет того, чтобы выбраться, у меня такого приказа нет, – в его голосе прозвучала горькая ирония. – Это уж как получится. Но я обещал тебе, я постараюсь.
– В этом доме легко заблудиться – столько комнат!
В коридоре послышались шаги и цокот собачьих лап. Дверь в комнату открылась. Айстофель влетел в бывшую детскую спальню Маренн и, виляя хвостом, подбежал к хозяйке, лизнув руку. Маренн наклонилась, гладя его между ушами. Вслед за собакой на пороге показался Скорцени.
– Даже если жить здесь с самого детства, все комнаты не обойдешь.
Чуть наклонив голову, оберштурмбаннфюрер вошел внутрь.
– Зачем твоим предкам так много залов? – спросил он иронически. – Что они здесь делали? Трудно представить себе семью, которой потребовались бы все эти комнаты.
– Они вовсе и не требовались, – ответила Маренн, присев на корточки рядом с собакой. – Для жизни, я имею в виду, вполне обходились несколькими помещениями. Но в те времена, когда строился этот дом, его размер свидетельствовал о благосостоянии, о могуществе рода. Все имело значение – и как далеко от королевской резиденции. А мы, как ты видишь, очень даже близко – можно сказать, через дорогу, и уж, конечно, количество этажей и комнат. Что же ты тогда скажешь о замках с огромными стенами и могучими башнями. Мой замок в Марселе в последний раз, если мне не изменяет память, штурмовали во время междоусобицы чуть ли не в десятом веке. Но с тех пор никому не пришло в голову его перестраивать. Это символ власти феодала, его могущества и близости к сюзерену.
– Думаю, что содержать такие поместья недешево, – заметил Скорцени все с той же иронией.
– Ни Монморанси, ни тем более Габсбурги никогда не нуждались в средствах, как тебе известно, – спокойно парировала Маренн. – Они всегда знали, что у них большие расходы, и потому заботились о том, чтобы ни у кого не занимать на это.
– Что ж, королевские привычки иногда очень помогают, – заметил Скорцени задумчиво и, подойдя к окну, посмотрел вниз. – Вот нам, например, при планировании нашего броска из Льежа в Париж не пришлось ломать голову, где найти укрытие. Версальский дворец Монморанси оказался очень кстати. Как твоей домоправительнице удалось избежать того, чтобы здесь расквартировали парочку американских взводов? – спросил он насмешливо. – Обычно они не церемонятся. Какие-нибудь чернокожие ребята из Кентукки вволю посидели бы здесь на королевских диванах и поплевали бы жвачкой в потолок.
– Я не спрашивала Женевьеву, – ответила Маренн, внимательно взглянув на него, его насмешливый тон ей не нравился, он всегда свидетельствовал о том, что оберштурмбаннфюрер не в духе. Значит, что-то пошло не так.
– Я во всем полагаюсь на свою домоправительницу. Она умеет договариваться с квартирмейстерами, на каких бы языках они ни говорили. У нас, у феодалов, как ты заметил, большой опыт в том, чтобы откупиться от незваных гостей.
– Моя заброска отменяется, Отто? – Раух спросил осторожно, они с Маренн переглянулись, она кивнула, догадываясь, что так и есть.
– Мы получили радиоперехват, – сообщил Скорцени, не оборачиваясь к ним, но скулы напряглись, шрам на щеке стал заметнее. – Эйзенхауэр в течение часа покинет свою резиденцию в Версале. Он направляется в Верден и вызвал туда генералов Патона и Брэдли. Похоже, они догадываются, что сегодня начнется наше наступление в Арденнах, и собираются намеренно ослабить фронт на направлениях удара, чтобы наши колонны могли его легко прорвать и углубиться в их расположение. Они отводят силы, формируя мобильные группы с севера и юга, чтобы затем нанести ответный удар и взять наступающие немецкие силы в клещи. Видимо, все это будет решаться на совещании в Вердене. Наша задача теперь, – он наконец-то повернулся к ним, – сделать так, чтобы Эйзенхауэр не добрался до места встречи. Мы должны перехватить его по дороге.
– А что, если поездка Эйзенхауэра – дезинформация? – предположил Раух.
– Мы не можем игнорировать такую возможность, – Отто кивнул. – Цилле и люди из его группы сейчас следят за резиденцией Эйзенхауэра. И мы постоянно получаем радиоперехваты из Берлина Как только станет ясно, что Эйзенхауэр действительно покинул Версаль, мы должны подготовить засаду и напасть на кортеж. Такая задача. Как я сказал, это решится в течение часа. Так что нечего разгуливать по комнатам, – добавил он, и Маренн поймала на себе его жесткий взгляд. – Всем собраться внизу и быть готовыми. Ясно, гауптштурмфюрер? – спросил он Рауха.
– Так точно, – адъютант щелкнул каблуками.
– Отлично.
Скорцени направился к двери.
– Господин оберштурмбаннфюрер, – навстречу ему попался радист. – Еще одно срочное сообщение из Берлина. Этот музыкант Миллер так и не прибыл в Париж. По некоторым данным, его самолет потерпел крушение. Похоже, его разбомбили над Ла-Маншем свои.
– Мне сейчас не до музыкантов. – Скорцени поморщился. – Вернемся к этому позже, – решил он, подумав мгновение. – Все внимание – на Эйзенхауэра! Музыкант подождет. Если он не на дне Ла-Манша, конечно, что вероятнее всего.
Снег был рыхлый и влажный. Прижавшись щекой к мокрому стволу сосны, Маренн неотрывно смотрела на пустую дорогу внизу. С веток капало, она натянула на лоб капюшон белого маскировочного комбинезона. Сдернув перчатку, Раух взял ее за руку.
– Замерзла? – спросил шепотом.
– Нисколько, – ответила она, пожав его пальцы. – Не волнуйся за меня.
Сзади послышался скрип веток, потом глухой стук, кто-то упал в снег рядом со Скорцени.
– Герр оберштурмбаннфюрер, – услышала она громкий шепот Цилле. – Кортеж проехал третий поворот. Они приближаются. Через шесть минут будут здесь.
– Всем приготовиться! – приказал Скорцени, обернувшись.
Вскоре послышался шум моторов. Два «виллиса», окрашенных в блеклый оливковый цвет, выехали на горную дорогу. Их сопровождал грузовик с охраной.
– Приготовиться! – приказал Скорцени. – Как только они поравняются с нами, взрывай фугасы, – скомандовал Цилле.
– Слушаюсь, герр оберштурмбаннфюрер!
Минуты, казалось, тянулись очень долго. Наклонившись вперед, Маренн видела, как «виллисы» приближаются. Она даже могла различить лица солдат в грузовике. Трое из них были чернокожими. Они сидели друг напротив друга и, активно двигая мощными челюстями, жевали жвачку. Она даже различила, как на пухлых коричневых губах одного из них выступила слюна. «Жаль, что рейхсфюрер не разрешил включить в отряд негров, – подумала она иронически. – Мы бы гораздо больше походили на них. А так даже и жевать так, как они, у нас вряд ли получится. Настолько серьезно и сосредоточенно». Сверху на Маренн упало несколько комков снега. Она подняла голову. Пушистая серая белка уселась на ветку сосны прямо над ней и шелушила шишку. Как будто и не было войны – в полной безопасности.