Тогда Мафарка медленно поднялся и уселся около Муллы. Затем, дважды качнувшись взад и вперед, он сказал:
– Хочешь, великий король негров, я расскажу тебе забавную историю про барышника, фаршированную рыбу и черта?..
– Согласен, – ответил Брафан-эль-Кибир, сделав знак внутрь палатки.
Немедленно вышли слуги и поставили посредине круга жаровню с горящими палочками фимиама и большой поднос с дымящими трубками, оправленными в металл. Брафан взял самую большую, с длинным бамбуковым стволом и маленькой медной головкой, отделанной нефритом; сильно затянувшись раза два, он проворчал:
– Начинай!..
– Речь идет о Мафарке-эль-Баре!.. – начал рассказчик голосом, словно разбитым астмой и придушенным старческим катаром. – Вы может быть не знаете, что король Телль-эль-Кибира был некогда простым барышником на Римлабургской ярмарке. Он был очень богат, и его очень уважали в среде барышников. Это было понятно, если принять во внимание количество и красоту лошадей, гарцевавших вокруг него, в то время, как он торговал, сидя на циновке, в своем чудном переднике сиреневого шелка… Один демон, переодетый богатым торговцем, толкаясь в ярмарочной суматохе, остановился и застыл от восхищения перед одной из лошадей Мафарки, которая привлекала всех своим необыкновенным цветом… Это был великолепный жеребец весь вороной; только грива и хвост были красной масти, как два факела…
Тут Брафан перебил рассказчика и, кусая длинный ствол своей трубки, задал грубый вопрос.
Все негры шумно засмеялись, и резкие движения их лежачих тел заставили зазвякать стекляшки и ножны, висевшие на поясе.
Рассказчик улыбнулся и дал подробный и пикантный ответ на прямой вопрос Брафана-эль-Кибира.[49]
При ответе поднялся ураган веселости, и голоса негров застучали, как камни на морском берегу; эта веселость распространилась за палатку, заражая всех полковых лошадей, которые, в обнаженном до непристойности блеске солнца, неистово заржали от радости.
– Итак, – продолжал мнимый нищий, возвышая голос, – демон заплатил, не торгуясь, три тысячи пиастров, вскочил в седло и бросился вон из города. Вскоре он с ужасом заметил, что грива и хвост его жеребца зажигались от трения об воздух, так что повсюду разливался пожар, когда они проходили по переулкам селений, где дома выдаются, касаясь друг друга своими выступами. Тогда демон хотел вплавь перейти реку, но жеребец не гас, несмотря на глубокую воду. В лесах, через которые он мчался во весь опор, он прорывал пылающую дыру, подобную глотке горнила… Это было в апреле… Любовная пора животных… К несчастью для демона, они встречали много кобыл, и этот проклятый жеребец, пьяный их запахом, тряс своей хлещущей гривой возле боков кобылы, которая подскакивала от ожога, отчаянно брыкаясь. Хотя демон был отличным наездником, он все же был три раза выбит из седла… В третий раз он сломал себе руку!
Взбешенный тем, что животное, за которое он заплатил такие деньги, сломало ему руку, демон вернулся в Римлабург и побежал пригласить к обеду Мафарку-эль-Бара. Потом, оскопив жеребца, он велел поварам искусно сварить отрезанное и подать к столу в назначенный вечер в зале своего дворца, окна которого вдыхали зеленое испарение и соленую свежесть моря.
Повара нафаршировали кушанье простоквашей, приправив фиалкой и корицей, и дивный горячий запах опьянял всех. [А вечером разгоряченные юные служанки, столпившись у дверей пиршественной залы, прицокивали языками и ласкали свои груди, чтобы утихомирить непереносимо сладкий зуд.]
– Вот замечательная рыба! – сказал Мафарке демон, скрещивая ноги перед циновкой, на которой стоял поднос чеканного золота, с кушанием. – Вот рыба неизвестной породы и восхитительная на вкус!.. Ты можешь съесть ее всю, потому что я уже насладился такою же сегодня утром и не хочу портить себе удовольствие повторением!..
Мафарка не заставил себя упрашивать и, взяв в руки мнимую рыбу, жадно проглотил все… Потом он стал шумно дышать… Пришлось открыть все окна.
– Слишком жарко!.. Еще слишком жарко!.. Сегодня вечером нет воздуха в городе!.. Нет воздуха на море!.. Этот залив узок!.. И многое он еще бормотал в сладострастном бреду, кидаясь на молодых служанок, которые с игривыми шутками сторонились от него. А неистовство Мафарки все росло и росло…[50] Вдруг он яростно прыгнул к демону, рыча: – Твой дворец принадлежит мне!.. Прочь!.. Если ты не уберешься отсюда, я разорву тебя!..
[Его член удлинился столь удивительно и был так агрессивно напряжен, что] испуганный демон удрал из своего дворца и не посмел туда вернуться.
Последние слова были заглушены бесчисленными раскатами хохота: точно лавина камней в гулкой пустоте шахты.
Брафан-эль-Кибир лежал на животе, поставив локти на циновку, и растянув рот до ушей, надрывался от веселого смеха, тряся разноцветным садом своих колыхающихся кудл. Его подбородок привскакивал в ладонях при каждом взрыве смеха, который потрясал его могучую спину огромной, черной ящерицы.
Но вдруг он вскочил одним прыжком и насторожился, прислушиваясь…
Все смолкли, чтобы тоже послушать. Смутный шум доносился с противоположной стороны лагеря.
Почти тотчас же в конце дороги, под горами Баб-эль-Футука, охряные бока которого были покрыты черноватыми муравейниками, показался пляшущий силуэт всадника, скачущего во всю прыть.
– Ведь это армия Фарас-Магаллы? – спросил Брафан-эль-Кибир.
– Да, – отвечал Мулла, – я вижу его старшего капитана, Гакора, который мчится к нам… У него хорошая лошадь!..
Перед палатками поспешно приготовили проход, расставив телеги.
Ржание растаяло в вихре озаренной солнцем пыли, в стуке стремян, в глухом треске кожи щита… Едва только прекратился этот шум, как атлетическая фигура Гакора вырисовалась в треугольном отверстии. Грудь капитана задыхалась, а черные плечи, облитые потом, блестели на солнце.
– Великий вождь негров! – сказал Гакор. – Фарас-Магалл кланяется тебе и ждет твоих приказаний.
– Ты скажешь Фарас-Магаллу, что великий вождь негров кланяется ему и приказывает стоять, не двигаясь, с армией, перед селением Баб-эль-Футук!
Отдав это приказание, Брафан-эль-Кибир повернулся к рассказчику, который продолжал:
– Удовлетворив с два десятка служанок и почти столько же прекрасных рабынь, Мафарка, чувствуя себя усталым, захотел поспать на свежем воздухе и велел приготовить себе ложе на террасе, которая возвышалась над молом гавани. Парусные суда, прикрепленные канатами, почти касались стен дворца и их, выступавшие из-за балюстрады, бушприты образовывали таким образом живописный навес из цветных парусов и ароматного дерева над импровизированным ложем. Мафарка сладострастно растянулся на нем…
Тут рассказчик с непристойными подробностями передал сцену укладывания Мафарки, смешную ошибку матроса, привязавшего канат к спящему и, таким образом, увезшего Мафарку в море; рассказал о том, что случилось в море, как Мафарка пристал к Телль-эль-Кибиру, где, благодаря непомерному любопытству короля Бубассы, сумел заковать последнего в цепи и занять его место. Весь этот рассказ был построен на смешных для негров подробностях, тесно связанных с знаменитым кушаньем.[51]
– А что сталось с конем? – прервал Брафан-эль-Кибир.
– Он носится по пустыне в поисках за своими отрезанными частями… О, вы, наверное, уже видали при наступлении вечера, как он прыгает на арку горизонта, потрясая своей огневой гривой и заливая долины потоком крови, которая брызжет из живота!.. Кажется, его особенно притягивают большие лагери кавалерии, которые он старается обскакать, прочерчивая красный круг неиссякаемым фонтаном крови, всюду несущей заразу и смерть!..
Берегись, великий вождь негров, потому что это животное, взбесившееся от раздирающей боли, не знает препятствий в своем неистовом разбеге! целые армии погибали, и люди, и кони, через несколько часов после того, как ужасная лошадь с разрезанным животом пробегала перед фронтом!.. Вы может быть скоро увидите ее там, на извилистой линии берега!..
При этих словах все воины негры бросились в беспорядке, высовывая свои курчавые головы в треугольное отверстие палатки. Но они видели только пылающее солнце, склонявшееся над золотым дрожанием моря.
– О, еще не время! – успокоил немедленно присутствующих Мафарка. – Да и, кроме того, я знаю верное средство для того, чтобы отвести его колдования!.. Надо шумно петь и плясать, пить крепкие, опьяняющие напитки, потому что эта лошадь боится там-тама, а запах алкоголя обращает ее в бегство!..
Тогда Брафан-эль-Кибир, подняв руки к небу, вскричал:
– О, я отлично сумею расторгнуть эти смертельные чары!.. Мулла, вели привести сюда всех священных танцовщиц!.. Потом, скажи Туламу, чтобы он выбрал в своих стадах черного козла с длинной бородой. Его шея должна быть украшена голубыми и зелеными стекляшками! Надо водить его с одного конца лагеря на другой, чтобы все демоны, которые сидят под палатками, бросились в его тело… Когда он будет полон демонов, мы зарежем это животное… А пока пусть принесут этому нищему поесть!
Мулла сейчас же вышел из палатки, отдавая приказания. Слуги засуетились вокруг Мафарки. Брафан крикнул им:
– Принесите мне двадцать кувшинов наполненных ромом! Остальные распределите между солдатами. Пусть они пьют и свободно веселятся с женами до вечера!..
Гам распространился по неизмеримому океану крупов, между прыгающей веселостью грив. Тем временем Мафарка-эль-Бар, присев на корточки между цветными мисками, не поднимая головы, съел полное блюдо пилава, большой кусок галагуа и ломоть свежего кокоса.
Свет начал уменьшаться в палатке; медленно вошли танцовщицы, грустно и монотонно бренча раковинами. Все они были одеты в темные платья с ярко красными вышивками; они шли, волоча ноги и мягко изгибая томные торсы, шаг за шагом, за старой негритянкой, которая руководила, исступленная и торжественная, делая знаки палочкой из слоновой кости. Старуха направляла движения этой человеческой змеи, у которой она являлась капризной головой; эта змея образовывала яйцевидные орнаменты, арабески и большие эластичные круги.