Наконец, Брафан-эль-Кибир, стоя в стременах, очень высоко поднял свое копье к свежей розе зенита и открыл громадный рот, издавая могучее львиное рычание:
– Вперед!.. Вперед!..
Тогда фронт трех армий, соединенных край с краем, дрогнул во всю свою длину ста тысяч локтей и ринулся с криками, копьями и зазубренными саблями. Дрогнул над писком кур, детей и женщин.
Рысь скоро сменилась галопом.
Правое крыло, предводительствуемое Муллой, состояло из белых лошадей, тонких, как антилопы, сверкающих под водопадом хвостов и грив. Это крыло бросилось вперед, как большая горизонтальная струя.
Левое крыло, под командой Рузума, все состоявшее из черных лошадей, заклокотало в своем первом порыве, как колоссальный смоляной дым, закругленные крупы и шеи которого образовывали катящиеся и сжатые шары.
Проскакав тысячу локтей, Мафарка свернул направо, таким образом приближаясь к фронту кавалерии.
Внезапно узнав гривы своих друзей, Небид громко заржал.
Так как все лошади Брафана, Рузума и Тулама отвечали на этот призыв лихорадочными и пламенными приветствиями, Мафарка-эль-Бар снова повернул Небида и направил его к высокому мысу Фульгама, куда он надеялся увлечь все три армии.
Но он изменил намерение, видя, как сзади него оба крыла до такой степени удвоили скорость, что начали вертеться, отступая к своему центру. Эскадрон, который там находился, должен был замедлить галоп и вертелся на месте, как стержень понемногу закрываемого веера.
Мафарка подумал, что эти две массы воинов могли просто-напросто перерезать друг друга.
Поэтому он продолжал галопировать перед центром, все ускоряя аллюр своего жеребца, сходившего с ума от хруста сухих трав. У Небида были скачки и движения пантеры, особенно когда он описывал желтые росчерки и арабески из поднятой пыли.
Мафарка зачастую должен был закрывать глаза, чтобы не быть ослепленным, и, наклонившись над загривком, он слушал монотонный и безжизненный хруст кустарника, который топтал Небид, и вдалеке шум обвалов, производимых песчаными откосами, которые рассыпались под тяжестью.
Иногда, оборачиваясь направо или налево, он видел, как движется профиль этой фантастической кавалькады, точно волнистая вершина леса, наполовину погруженного в океан золотых песков.
Затем фронт кавалерии негров спустился по склону долины; оба крыла, казалось, топтались на месте, подобно волнорезам спокойной гавани под яростью волн, забежавших с простора.
Но можно было угадать их возрастающую быстроту по шуму, наполнявшему горизонт. Ураган дыханий, хриплые крики вождей, шум сталкивающихся щитов и лязг копий, грохот земли хрипевшей, как при трагическом распарывании живота.
Чистокровные лошади увлекали за собой загнанных норовистых кляч, потому что все, и люди и животные, чувствовали над собой зловещую тень Гогору, черной богини битв, которая двигалась длинными прыжками, топча фиолетовые горы Баб-эль-Футука.
И негритянские всадники, в своих траекториях потерянных молний, робко поворачивали глаза, чтобы увидеть, как далеко за ними поднимается желтый и прямой, как торс обелиска, торс богини, под огромным и угловатым кубом головы.
Ибо она не могла согнуть ни спины, ни одеревенелой шеи, и богиня бежала со всех ног, согнув колени, тряся многочисленными обвислыми грудями, подобными колоссальным тыквам на темно-красном сверкании облаков.
Гогору, прижав локти к бокам, с распростертыми руками, мягко качала своими тяжелыми песчаными кистями в такт мерным движениям своих тяжелых коленей.
Мафарке не было до нее никакого дела, так как он был занят вычислением угла, который образовывался двумя крыльями ужасной кавалькады. Этот угол был еще тупой, но он все более приближался к прямому. Мафарка говорил себе, что когда наконец угол станет острым, он сам легко может оказаться в западне, построенной только что собственной хитростью.
Тогда он бросил в ухо Небида целый шквал раздирающих криков и со всех сил укусил коня в шею; после погрузил руку в кровоточащую рану и потер кровью щеки Небида.
Чудное животное опьянившись, метнулось, подобно рессоре, но слишком сильно и потому нырнуло в илистую почву трясины, куда глубоко погрузились передние ноги.
Мафарка тотчас же высвободил из стремян свои ноги и постарался поднять Небида, лаская его трепещущую шею. Потом он бросил пригоршни песку по ветру, и ветер тотчас схватил песок, раздул и забавно завертел его вдали словно гигантский волчок.
Кружась, он бежал к рядам негров, которые все поглощали в неистовом беге. Долго видел Мафарка, как черные генералы с огненными султанами неслись галопом на краю массы. Потом они исчезли в спирали кавалькады, которая поглотила их прожорливым клокотаньем быстроты, обладавшей хищным и кругообразным жестом циклонов.
Наконец Мафарка смог снова сесть верхом и пустить в галоп Небида, сильно пришпоривая его. Но было поздно: он почувствовал, что погиб!..
В самом деле, оба крыла, и черное, и белое, которые в настоящую минуту кидались друг на друга, с неопределенным побуждением, были на расстоянии какой-нибудь тысячи локтей.
Негры Рузума, внезапно галлюцинированные, зарычали: – Эль-Бар!.. Эль-Бар!.. Море!.. Море!.. – они приняли негров Муллы, на их белоснежных лошадях, за черные утесы, торчащие из покрытого пеною моря, воображаемый запах которого уже опьянял всадников и лошадей.
Потом обе бурные массы, будто во сне, стали бросаться, как слепой колосс, на сумятицу криков, которые, как им казалось, неслись издалека. Всадники лежали на шеях лошадей. Туловище рвотой голоса было устремлено вперед, к голове лошади; безумие, втекая в ноздри, влекло лошадей к роковой скотобойне.
Обе колонны неслись, как два чудовищных обломка в океане пыли, и их зловещая щетина копий была похожа на сломанные мачты.
Мафарка слышал, как вокруг него хлопают и разрываются голоса, словно паруса во время кораблекрушения.
Все-таки у него еще оставался выход. И он ухватился за него.
Когда строй первого эскадрона рассыпался во вращательном разбеге, стараясь миновать бугристый гребень одного холма, Мафарка заметил за неровностью почвы пространство локтей в сто, усаженное кустарником; там ехали только три всадника.
Повернув Небида к этому месту, Мафарка пустил коня, как стрелу под градом взметенной пыли и камней.
Нельзя было терять ни мгновения, чтобы пройти между ними!..
К несчастью, через двадцать шагов эта последняя надежда исчезла при громком крике ярости, потому что три всадника инстинктивно прижались друг к другу.
Где пройти?.. Мафарка наклонил туловище вперед, сунул голову в гриву лошади, шею которой он резко сгибал, и ринулся на живот самого большого из трех негров. Горизонтальное копье последнего прошло над спиной Мафарки, который, схватив пояс негра в тиски правой рукой, выбил противника из седла.
С грохотом, как большой мешок с камнями, негритянский кавалерист упал.
Свобода и победа!..
Мафарка-эль-Бар сразу остановил Небида и завертел его на месте.
И тогда сердце короля от торжествующего восторга встало на дыбы вместе с великолепным черным жеребцом, который стоял, подняв передние ноги к небу, и уже вдыхал горячее безумие неминуемой резни.
Мгновения, предшествующие ужасному столкновению, показались бесконечными и удушливыми Мафарке, который, наконец, наконец!.. вздохнул всей грудью.
Его глаза были полны радостных слез и наслаждались этой трагедией, в которой было сто тысяч действующих лиц.
Оба крыла бесчисленной кавалерии сомкнулись одно с другим, оглушительно шумя.
Сначала это было качание ночного океана, в котором чудесным образом рождались среди толчков и завываний бурунов вулканические острова. Видно было, как, там и сям, кипели кучи крупов, подпрыгивающих под мрачным покачиванием обезглавленных всадников, которые протянув руки, плавали в водовороте на лошадях.
Потом образовалось чудовищное нагромождение лап и грив, которое долго билось в безвыходной тесноте копий и вдруг рухнуло от усталости, как большая постройка рушится в озеро смолы.
Но так как африканская ночь опускала на пустыню свои крылья серого ужаса, гигантские и слепые могильщики с лицом в саже бросились рысью со всех мест горизонта.
Их мантии из серой и желтой шерсти зловеще хлюпали, пока все бежали на очертания гекатомбы, изрыгая на умирающих проклятия и плевки. Иногда, словно для мрачного напоминания, они конвульсивно трясли подбородками и железными бородами: тогда огромными пригоршнями они поднимали красный песок последних сумерек и кидали его на эту неизмеримую падаль.
Тем временем, там, далеко, перед темными горами Баб-эль-Футука, дым котлов с ядом корчился, весь розовый, как баснословная змея, открывая очень широко свои глаза наивных звезд.
Собаки солнца
В полдень следующего дня Мафарка болтал со своим братом Магамалом на внешней террасе цитадели; оба лежали, вытянувшись на животе, на пурпуровых подушках, упираясь подбородками на ладони. Их взгляды были устремлены отвесно на шелка моря, где парусные корабли, накренившись на бок, парус по ветру, казались неподвижными на цветущих волнах, словно бабочки, впитывающие цветочную пыльцу света.
– Мы подобны этим парусным кораблям, стремительное движение которых не обнаруживается ничем, только слегка пеной, которую они тихонько отодвигают носом. Я должен бы быть доволен собой и горд своим могуществом, в один день уничтожившим две огромные армии Брафан-эль-Кибира и Тулама… Но, увы! Разве солнце видит толпу, лежащую в пыли, которую поднимают наши шаги, и города, сметенные нашими руками??.. А мы забываем любовь и благословенные губы женщин! Мы забываем пиры, освеженные спокойными улыбками, для хриплого восторга власти. Что останется от нас после того, как солнце поглотит нас, как дождевые лужи?
– О, ничего, брат, но я нахожу, что ничто не сравнимо с радостью рассечь сердце наших врагов, как спелый гранат, и смаковать его зерна одно за другим! Поцелуи приторны…
– Ты прав! Но не будет ли у тебя когда-нибудь тоски по мирной молодости, протекшей под веером музык и ароматов?.. Посмотри! Там, в том дворе, видишь, негритянка на корточках чистит апельсин… Как красна кожица в ее руках!.. Там, там, возле этой сверкающей воды, прыгающей в маленьких каналах, которые выложены голубым фаянсом, среди лиловых ирисов! Да, это ирисы и дикие миндальные деревья!.. Мои ноздри представляют себе их кислый, розоватый и чистый аромат!..