Они медленно подвигались между гостями, усыпая пол розами и сиренью. Их выбрали изо всех рабынь за красоту тела и элегантную гибкость походки. Но гости не обращали никакого внимания на рабынь, утонув на раздавленных грудах винограда из Смирны, в котором застревали их руки. Некоторые пичкали себя бананами и засахаренными финиками, следя взором за тем, как проносили золотые, отделанные серебром, кувшины и большие вазы, у которых на боках были вылеплены горы и города с многочисленным населением.
Вдруг сильный шум заставил гостей выпрямиться и повернуть красные лица с округленными глазами по направлению к выходу зала, где какой-то человек отчаянно вырывался из рук рабов.
– Это Сабаттан, молодой племянник Бубассы. Он хочет войти, – крикнул один из рабов.
– Ну так что ж, – ответил Мафарка, кусая банан. – Дай ему дорогу!
– Берегись; это враг! Он утверждает, что у него есть важные вести, которые он хочет тебе передать. Не прикажешь ли обезоружить его?
– Нет! Нет! Добро пожаловать ему, и его спрятанному кинжалу! Во имя Аллаха! Стол накрыт… Пусть он насытится в полное удовольствие!
Потом медленно повернувшись к новому гостю, Мафарка прибавил:
– У тебя был отличный аппетит, когда-то, когда мы обедали за одним столом!
– Спасибо, Мафарка! Я охотно сяду, около тебя, чтобы отпраздновать твое коронование. Я опоздал. Извини, что я так долго блуждал по внутренностям этого Кита прежде чем дойти до тебя.
Сейчас же заклинатели змей вытащили из мешков опасных гадин, которые изумили гостей. Но заклинателей отослали прочь, потому что их одежды были зловонны. Среди всеобщего веселия ввели шута-негра; этот был дряхл; весь в морщинах и казалось, что пальцами смерти сложены складки на его лице. Несмотря на свой возраст, шут проявил неправдоподобную ловкость в подражании хищным животным, охотящимся в лесу, гимнастической ловкости обезьян на ветвях и размашистому бегу жирафф.
Наконец, шут уселся, скрестив ноги и, держа их руками, качаясь взад и вперед, начал:
– Два кортика, которые сталкиваются в подземелии. Что это такое?
Полупьяные от хмеля гости немедленно поддались традиционной игре и, вытянув вперед лица, на которых была написана вопросительно-недоуменная глупость, ждали ответа.
Тогда шут с торжественным жестом пояснил:
– Это значит, что два брата пришли в гости к одной и той же женщине.
Все удовлетворенно откинулись назад, длительно бормоча.
– Человек каждое утро носит в свой дворец сокровища и нагромождает их на террасе, а вечером появляется орел и похищает их. Что это такое?
И когда гости повторили ту же комедию изумленного удивления, шут прибавил:
– Это значит – неверная жена.
Потом была очередь приклеенной булавкой к пергаменту бабочки, которая походила на поэта, жертву своего тщеславия. Но так как рассеянность начала овладевать частью гостей, покорных вину или сонливости, то странный шут, заметив, что все валяются на столе, закончил, лукаво, заявив с таинственным жестом птицелова, что он предложил самый трудный вопрос.
Произошла толкотня. Одни проснулись с суматохой сталкивающихся ваз, из которых стекали плоды и компоты; другие, сваленные хмелем, жаловались, что их топчут. Кружок слушателей сжался.
– Однажды умиравший с голоду волчонок был взят пастухом, который долго кормил его и заботился об нем. И вот волк съедает своего благодетеля. Что это такое?
Молчание в зале стало значительным. Все смотрели в глаза друг другу с возрастающим удивлением, принимая во внимание легкость задачи, которую они, однако, не могли решить. Потом более старые начали шептать на ухо соседям и странное беспокойство понемногу охватило гостей, сидевших возле Сабаттана, который медленно поднялся и, показывая лихорадочным жестом на Мафарку, сидящего на другом краю стола, проговорил:
– Я оглашу имя пастуха и, в особенности, имя волка.
При этих словах Мафарка прыгнул вперед, опрокинув рукой кувшины и блюда, которые подносил ему раб, и выпрямился на столе, как колонна:
– Ты лжешь, паршивый пес! Я не съел своего благодетеля! Я – сын короля и единственный законный наследник короны Телль-эль-Кибира. Бубасса любил меня, сказал ты? Да, да!.. Он любил меня, как ярмо любит быка, как удочка рыбу. Но, впрочем, на что ты жалуешься? Разве я его убил? О, моя доброта была слишком велика, и вы имеете право упрекать меня за это, вы, мои гости, вы, великие граждане Телль-эль-Кибира. Потому что ведь это Бубасса поставил отечество в опасность. Я ограничусь тем, что изгоню его!
– В живот твоих рыб! – пробормотал Сабаттан, которого друзья удерживали за пояс.
– Да, в живот моих рыб! А почему бы и не так?.. Разве я сам не был изгнан в живот Бубассы в продолжении всей моей юности? К счастью, я вышел оттуда, как прекрасный проглоченный бриллиант. Я вышел оттуда с ночными испражнениями, которые теряет его ослабленный и дряблый кишечник. Надо сказать, что он от этого немного прихворнул. Ха, ха!
И Мафаркой овладел сильный взрыв веселости, которая встряхнула всех гостей, разгоряченных вином и пищей.
Самые молодые опрокидывались на спину, чтобы лучше хохотать и держали обеими руками подпрыгивающий живот.
Тем временем вокруг Сабаттана образовалась группа с церемонными и официальными манерами, которая смотрела с враждебной и угрожающей почтительностью на Мафарку. А он тем не менее непринужденно занимался сменой монументальных блюд прислушиваясь к прыгающему и отрывочному разговору, подкарауливая заглушенные полуслова.
Но так как злоба сдавила ему горло столь мучительно, что он не мог более сохранять беспристрастия, он схватил за руки Абдаллу, своего главного капитана:
– Передай мои приказания! – изрыгнул король.
После этого, снова просияв свежей улыбкой, Мафарка, начал спокойно:
– Воистину я вижу, что веселость начинает слабеть. Да не будет сказано, что за моим столом можно скучать! Будьте добры все повернуться к аквариуму и хорошенько вытаращить глаза, потому что спектакль будет достоин ваших знаменитых пищеварений! Сабаттан! Садись сюда, рядом со мной! И подними, как следует веки, окаймленные бахромой, как платье куртизанки!.. Эй, факелоносцы! Выстройтесь справа и слева, чтобы осветить рыб!
В этот момент три чудовищные акулы вышли из черных глубин и, не двигая хвостом, подплыли и ткнулись мордой в стекло.
Все подскочили от страха. Наступила мучительная тишина, прерываемая быстрыми шагами рабов, которые таинственно спешили на верхний этаж. Потом послышался страшный шум в аквариуме, вода которого замутилась.
Все гости воззрились на стекло, но нельзя было ничего различить сквозь газообразный водоворот и красноватые волны, которые эластично колыхались.
Музыканты задыхались от ужаса, держа в руках свои умершие инструменты. И вот, мало-помалу, при свете факелов, вода прояснилась и можно было видеть в глубине большой моток пурпуровых тел, вперемежку со сверкающими спинами рыб. Внезапно, два человеческих тела отделились оттуда, бешено выплывая на поверхность. Это и в самом деле были двое мужчин; в этом не было сомнения.
Оба были голы; один – бледный, гибкий, безусый и безбородый, обладатель женского, хрупкого тела; другой, который медленно следовал за юношей, был толст и на его поношенном лице борода приклеивалась, как морская трава. Ноги пловцов продолжались кровяными шарфами. Они уже достигли поверхности и держались там, лихорадочно дрыгая ногами и стараясь сильными ударами рук держать голову над водой.
Но отделявшее их от потолка пространство, в котором можно было дышать, было лишь в четверть локтя и пловцы каждую секунду хлебали большие глотки воды. На что могли еще надеяться эти несчастные? Куда бежать?.. Но это была по крайней мере отсрочка, временное спасение от беспощадных и неукротимых врагов.
Вероятно, акулы потеряли пловцов из виду, потому что они теперь искали в глубине аквариума, шаря острой мордой по всем углам и ударяя о стены металлическими хвостами, образующими громадные водовороты.
Волнение акул все возрастало; прибой воды ускорял понемногу трагический лет качелей, высоко подкалывая оба тела и стукая их о потолок аквариума. Ужасная альтернатива сжала горло зрителей тоской.
– Ты видишь, Сабаттан? Умереть, утонув, или умереть с раздробленным черепом!.. У твоих двух товарищей есть выбор!.. Ты их узнаешь, не правда ли? Один это Ибраим-Гандакатале, благочестивый советник Бубассы… Надо же было отплатить ему за обед, которым он хотел угостить меня в прошлом году!.. О, этот знаменитый отравленный пилав, которого я, к счастью, сумел избежать! Другой, его сын, Асиака, такой же кретин и преступник, как и старший. Ага! Ты молчишь!.. Абдалла! Позабавься и взгляни на голову Сабаттана!.. Он дрожит!.. Слышишь ли ты, как стучат от ужаса его зубы?
Тогда Абдалла был охвачен порывом бешеной веселости.
– Ну да! Он боится, что и ему уготован такой же конец!.. Это девчонка!.. Ха-ха!
И его широкий взрыв смеха мрачно прозвучал, продолжаясь с перерывом в притворной радости всех остальных гостей.
В этот момент акулы вдруг обнаружили своих жертв и бросились на них с открытыми пастями.
Самая могучая из трех неистовствовала около Гандакатала; она так свирепо бросилась на его огромный живот, что на миг была затоплена потоком внутренностей, в которых ее морда запуталась, как в сетях.
Опустошенный и опавший труп сложился вдвое и упал головой вперед в глубину, протяжно трепыхаясь и подергиваясь, как угорь.
Мафарка следил за ним, бормоча:
– Это именно то, что заслужил прогнивший от зависти предатель, вроде тебя! Надувайся горькой водой, бочонок помета, покрытого медом!
Асиака последовал за своим отцом. Видно было, как он лег на бок и нырял, с открытым ртом, с ногами проглоченными второй акулой; она трясла хвостом и толкала к стенам аквариума эту фантастическую и кровавую тачку. Бесшумно лопнул череп Асиака, как яйцо, о стекло, и его руки открылись, как будто для того, чтобы обнять гостей; а правая рука словно намечала вещее прощание.