Мафарка: – Я тебя больше не слышу!.. Мать, мать! Говори немного громче!.. Ах, если бы я мог тебя слышать!.. Наклонись, чтобы твой тихий голос достиг меня! Сделай еще усилие! О, мамочка!.. Ты очень слаба, как во время твоей агонии!.. Да, да, я вспоминаю, что ты иногда вздымала грудь и живот, чтобы дотолкнуть до горла твой побежденный и усталый голос!.. И твоя исхудавшая рука царапала твои бедные высохшие груди, чтобы вырвать тяжелое слово, которое ты не могла мне кинуть!.. Ты хотела высказать мне твою боль, страдание и указать точное место, где прятался ужасный, черный скорпион, чтобы я мог его схватить!.. А теперь ты не можешь, ты не хочешь вытащить из глубины твоих внутренностей ужасную, скорбь, чтобы бросить ее мне! Говори! Говори! Говори!.. Облегчи свою грудь!.. Твои губы движутся. Я это вижу! Но твой голос так бледен и далек! (Мафарка бросается, рыдая, на землю). Нет, нет! ты разбиваешь мое сердце! Я не заслужил этого упрека! (Потом сразу выпрямляется, высоко поднимая голову). Но, если ты, мать, мать, не хочешь, у меня есть для тебя нечто другое!.. Да, чтобы утешить твое сердце и рассеять твое одиночество, я несу тебе сына, о, мать моя, слышишь ли ты?.. Сына твоего сына, сына моего чрева!..
Лангурама: – Где он? Где он?
Мафарка: – Это ты меня спрашиваешь «где он»? Разве ты мне уже больше не доверяешь? Увы, ты никого не любишь, кроме него! Ах, будь у тебя хоть одно слово любви, ты бы все-таки могла мне его сказать! Но имей терпение, мать! Ты его увидишь, ты его скоро увидишь! Он тут, на моих руках! Его голос звучит в моем голосе! О, это не слова, не символы! От меня родится сын, сын от плоти и крови. Но бессмертный, знай это, мать! И из глубины вечности ты сможешь видеть его всегда живым перед собой, всегда блистающим молодостью! Осуши же твои слезы! Ты больше не должна плакать! Прибереги слезы ко дню моей смерти, которая уже приближается.
Лангурама: – Что говоришь ты? Что говоришь ты, сын мой?..
Мафарка: – О, мать, благодарю! Твое беспокойство утешает мою агонию. Так, значит, я не потерял твоего сердца!..
Лангурама: – О, оно всегда охраняет тебя! Из очень далека, увы! оно следит за тобой! И я была близ тебя! Ночью я вдруг просыпалась от блеска твоей сабли, там, в пыли вала!.. И я долго не засыпала в глубине своего саркофага, сотрясенного твоим воинственным дыханием!.. Каждое утро, до того, как совсем проснуться, я говорила себе: Придет ли он сегодня? Потом я молилась. Я столько молилась, что ты должен же был придти!..
Мафарка: – Но, увы! Я прихожу для того, чтобы умереть у твоих ног!..
Лангурама: – Мафарка, покажи мне твоего сына! Или ты хочешь позабавиться над бедным сердцем твоей матери?..
Мафарка: – Нет, я не издеваюсь! Я больше не умею играть! Я покорен и склоняю свой лоб ниже твоих священных колен! Я скоро умру, чтобы возродиться в теле моего сына. Я вновь начну мою жизнь в его могучем теле, сверкающая молодость которого убьет всех, удивленных и восхищенных, взглянувших на нее! Я возрождаюсь в нем без угрызений, без тяжелых заблуждений, без первых оскорбительных неудач! Я снова обрету надежду моих двадцати лет в его жилах. Я воскресну в его новом сердце. У моего сына будут мелодичные крылья, чтобы летать по кривой земли. К черту корабли, ползающие по морю! Я хочу, чтобы он летал, касаясь мачт парусных судов, и пел, как птица. Как собираются молчаливые вожди в палатке верховного вождя в утро решительной битвы, – так соберутся небесные ветры под огромными крылами моего сына…
«Что касается меня, я навсегда покинул борьбу!.. Но, о, мать, не считай меня недостойным твоей утробы. Ты видала меня на валу. В пять дней я овладел своей судьбой, вознеся свое имя к звездам. Но я потерял десять лет, топчась в животе Бубассы. И я ношу свое тело, как старый, уже проношенный на локтях и коленях передник. Я – король Африки!.. Ну, и что же?.. Я жаждал иного!.. Ты видишь вот тут, передо мной, мой брат, сердце моего сердца, кровь моей крови, мой брат, скорчившийся от бешенства, весь в язвах и уже сгнивший. И слезы ослабили силу моих молниеносных глаз, на которые мои враги некогда не могли пристально посмотреть!..»
Тут Мафарка почувствовал, как его внезапно подхватил темный порыв ветра и унес вперед. Он стремительно бросился в галерею Подземелья. Сила ветра была такова, что он должен был твердо держаться, чтобы не быть опрокинутым. И так он бежал на неукротимом дыхании, врывавшемся в недра горы. Напор ветра заставил его несколько раз перевернуться под гигантскими сводами, ревущими, как огромный хлев, когда весенние грозы хлещут молниями стада.
Толкаемый вперед призрачными ударами рогов и крупов, Мафарка стукался о грани и шипы стен, скользя по липкой земле, поднимавшейся и опускавшейся непрерывными и продолжительными оползнями и открытыми ямами.
Порой шаги вырывали у земли жалобы и свисты, точно Мафарка ходил по циновкам, сделанным из сплетенных змей.
– О, отец мой! О, мать, с глазами благодетельного дождя, пощадите священную ношу мою!
Внезапно, невидимые руки схватили его мрачный мешок. Мафарка дал ему скользнуть вдоль спины и упасть на широкие плиты, глубоко прозвучавшие, как живая земная грудь.
Тотчас же темный шквал подхватил короля и толкнул его вперед, с ужасающей быстротой, в смоляную черноту, более ощущаемую ртом, чем ослепленными глазами.
Там, под вихрем, бешеной скачки мрак, раздробляясь, рассеивался… Мало-помалу он образовал дымный диск, толщина которого утончилась до того, что стала прозрачной.
Сероватые краски постепенно раздвинулись под струей розовой и зеленой свежести. Это было море, иссеченное самым молодым и самым сильным солнцем.
Потому что Подземелья проходили насквозь горы Тум-Тума и шли вдоль мыса, так что огромная галерея могил выходила с двух сторон на море.
Мафарка очутился в амфитеатре высоких скал, расположенных ступенями в самой глубине залива Агагароха; жадным взглядом король смаковал зеленую поверхность, замазанную маслом желтых лучей, которую ветерок беспрестанно осыпал сахаром. Заманчивый и соблазнительный пирог для дикого голода короля!
Футуристическая речь
– Мафарка! Мафарка!
Мафарка внезапно проснулся под текущей лавой африканского заката. Он долго спал в выбоине неприступных скал, в глубине маленькой бухты, соединенной узким каналом с морем. Алое вскипание валов, которые пылали от сумасшедшего бешенства, сдерживаемые и придавляемые глыбами оцепенения. Прыгающая в открытом море буря.
– Мафарка!.. Мафарка!.. Господин!.. Господин!..
Одним прыжком он вскочил на ноги.
– Эй, кто это зовет меня? Кто там, за мысом?.. Эй, кто зовет меня среди хрипящего воя валов?..
Парусное судно из пурпура и эбена возникло в проходе. Три другие следовали за ним и ныряли носом; они были набиты чернокожими моряками, как бочки, полные виноградом. Человеческие гроздья с тысячами шевелящихся рук. Столкновение голосов и хлопанье валов в красном, дымящемся чане залива. Моряки вопили все сразу, как бесноватые, стараясь перекричать шум моря:
– Господин! Мы, твои братья, твои сыны, твои боевые товарищи, мы пришли предложить тебе… О, нет!.. Умолять тебя принять верховную власть!..
Мафарка неподвижно стоял и, плюнув в море, крикнул:
– Тьфу! Тьфу!.. Прочь, племя прибитых рабов и собак! У меня нет времени спорить со скотами и трусами!.. Ведь у вас самих нет ни мыслей, ни воли!.. вы, которых я всегда видел суетящимися вокруг меня, с деловитой и торжественной торопливостью индюков!.. Прочь!.. Довольно с меня вашей презренной жизни, о, люди, полные недостатков, пороков и медленной проказы, люди, обреченные дряхлости и старости! Я хочу превзойти самого себя, одним усилием моего сердца создав юность более лучезарную, чем моя, бессмертную юность!.. Но к чему я говорю это вам?.. В самом деле, вы виноваты и я сержусь на вас за то, что вы пришли мешать мне здесь, в моем одиночестве!.. И вот я должен бросить мой редкий ум в море, как кота в мешке. Чего вы хотите?.. Моей силы и моего гения?.. Абдалла, ты, право, мог бы избавить себя от этого труда! Ты, да, ты, мой собрат по оружию, ты, молодой и храбрый вождь, которого я любил больше всех!.. Неужели ты не знаешь: кто я?.. Неужели ты думаешь, что я способен услышать ваши просьбы и последовать вашим советам. О, что же тогда у тебя в жилах?.. Да из чего же ты, наконец, создан?.. Из чего, если ты почувствовал необходимость схватиться за меня, словно ребенок за юбку матери!.. Что за душа у тебя, если в ней не появилось желание убить меня для того, чтобы самому занять мое место?.. Разве жизнь уж так длинна, что ты хочешь половину ее бросить к моим ногам? Воистину, я бежал, ибо я боялся состариться, с этим несчастным скипетром в руках!.. У меня был страх перед всепримиряющей старостью и будущей трусостью. Я чувствовал зависть и ревность к тебе, да, к тебе, к твоей ликующей юности, которая рано или поздно превзошла бы меня!..
«Ты меня убеждаешь снова принять скипетр! Скажи лучше: – посох!.. Недурное занятие!.. Пристало ли такому, как я, герою, контролировать упражнения солдат!.. После одержанной победы мое присутствие не имело больше никакого смысла!.. Я гордился, что арабы были моими солдатами, но, чтоб они стали моим стадом!.. Жалкая участь, одна возможность которой навсегда запятнала бы их и мою кровь!.. Нелегко говорить это, Абдалла; их отчаянное мужество я взвесил хладнокровно!.. Вот поэтому-то я и отдаю плоды победы тем, чьи души корыстолюбивы и неповоротливы, тем, кто любит присутствовать при последнем издыхании.
«Я знаю, что меня упрекают за то, что я бросил вас без защиты близ неприятеля, бросил после того, как использовал вас для создания моего величия… Не для того во всяком случае, чтобы хвастаться им, так как я возвращаю вам завоеванный скипетр! Но после того, как я использовал его! Ну, так что ж?.. Я им тотчас же пресытился!
«Или ты хочешь, Абдалла, чтобы я, для укрепления моей воли в сердце моего народа, стал подражать тем глупым татуировщикам, которые терпеливо делают на коже символические изображения после того, как тщательно надрезали контур куском зазубренной в виде пилы раковины? Ты хочешь… Неужели ты хочешь, чтобы я проводил свои дни, изо всех сил стуча жесткой колотушкой по грубым принципам?.. Нет, нет, я не татуировщик, я не резчик по дереву!.. Я люблю, чтобы брызгала кровь под многократными ударами моей секиры, но я не умею вводить в рану маленькой кисточки краску натертых и разведен