Страшные крики пронзили мрак, сгустившийся после бегства молний.
Мафарка тотчас же подпрыгнул в ужасе, так как увидал необъяснимое зрелище. Лиловая тень бежала по берегу, вдоль волн. Это была женщина. У нее была свита животных, которые скользили в уровень с землей, и кричали и скрежетали. Мафарка обернулся. Нет, нет! Это была не галлюцинация. Огненные Струи, как и он, видели, что прошла странная женщина.
Они взбесились, конвульсивно жестикулируя, корчась от беспокойства. Ах, проклятые дымные шевелюры! С гневом откидывали они их назад, чтобы рассмотреть то, что делается в темной пропасти. Что там происходило? Вытянувшись вперед, Огненные Струи лихорадочно спорили, задыхаясь от досады, при виде того, как там дальше, на вершинах скал, их кровавые сестры тоже наклонялись и, наверное, тоже различали что-нибудь в глубине этого трагического залива.
Но Ураган, махая ослепительно блестящей рукой, обрадовал их. Женщина и звери исчезли. Видно было, как первый корабль медленно тонул, лапами вверх под двумя другими, которые лезли на тонущего, яростно кусая и топча его.
Дымный ветер прыгал повсюду, бесясь, что ничего не видит. Ветер со всей мочи взметал в заливах и рейдах безумные души утопленников, крутил их, как орлов, посаженных в железные клетки. Он поднимал их очень высоко, вертя их на конце вытянутых кулаков наподобие пращи и кидал их в голову Мафарке. И последний чувствовал, как проходили эти отягченные кричащими и бешеными душами буруны.
– Я завидую вам, тонущие, вам, матросы, которые только что в последнем усилии отдали душу!.. Я завидую вам всем, кто зубами защищал от смерти свою шкуру!.. Что касается меня, я жалко умру, как женщина, давая жизнь моему сыну… Я завидую вашим искривленным, скорченным лицам, смятым сладострастной лаской смерти!.. Ваши руки уцепились за сетку, как клещи краба за скалы… Вы вонзили зубы в теплую, горячую и соленую утробу парусов!.. И вы умерли как герои на поле битвы. Великолепная жертва!.. Сто, тысяча!.. Десять тысяч!.. Кто может исчислить жертвы?.. Вот выкуп, предложенный Урагану, чтобы усмирить его гнев, о, мой сын, и расположить его к кротости для тебя!..
Внезапно образ Газурмаха вспыхнул в мозгу Мафарки. Был ли его сын жив и здоров, в безопасности на сваях, вбитых в расщелины? Не последовал ли он приглашениям изменников-ветерков?.. Не выпрыгнет ли он из утробы скал преждевременно, как жалкий недоносок?..
Мафарка тревожно ускорил свой бег к верхушке скалы; наконец-то он смог узнать профиль могучих крыльев, свесясь над краем бездны, и радость разлилась тысячью потоков лавы в его застывших жилах. В бешеном галопе Мафарка перепрыгивал, как гимнаст, через большие костры, Огненные Струи которых складывались одна на другую, плача на агонии чудных головней, которых они покрывали мягким шарфом дыма.
Мафарка танцевал и издевался над Огненными Струями:
– Ну, ну! не надо плакать!.. Ибо близок божественный час, который остановит землю, как сердце, застывшее от радости… Ах, запляшем вместе!.. Выпрямьтесь, Огненные Струи, и подайте мне руку!.. Устроим хоровод, чтобы отпраздновать рождение Газурмаха!..
И он изливал неразборчивые слова:
– К небу! К небу! Выше! Еще выше! Скачи, мое сердце!.. Ты не знаешь? Я кидаю тебя изо всех сил моего голоса далеко, очень далеко, и для этого раздуваю легкие!.. Ах, ах, мое возлюбленное сердце, резиновый мяч, скачи вновь и вновь!.. Будем веселиться!.. Что же делать, как не играть у колыбели моего сына?!.. Он скоро, скоро родится!.. О, мое сердце! Скачи! Ты устало?.. Нет! Я отрываю тебя и бросаю высоко, как бедуин, который бросает в небо заряженное ружье и живого перепела, а потом, поймав оружие, стреляет по птице и никогда не промахнется!..
Мафарка высоко прыгал и падал на корточки. Кидался в огонь, бил ногами золу и снова прыгал вперед. И кричал ожогам, трясясь, как ребенок:
– Нужно же мне поджарить тело для зубов гиен и шакалов!..
При этих словах, он вдруг застыл и насторожился, прислушиваясь к отдаленному зловещему вою. Потом, отбросив прочь подозрение и стоя перед костром, медленно произнес:
– Ах, как хорошо вертеться подобно быку на твердом вертеле великолепной идеи, среди облизывающихся языков огня!.. В сущности, это чудное упражнение для воли, претерпеть без крика умелую варку, освежая лоб и осушая пот!.. После такого упражнения я воистину буду достоин передать сыну душу!.. О, как будут мне благодарны шакалы за то, что я проварил до конца мою смачную падаль!..
«О, шакалы!.. О, гиены!.. О, свиные морды, чующие падаль! Подождите же!.. Вот вам мое тело, в котором течет богатая кровь! Завтра вы будете грызться над моим разорванным животом, выгибая косматые спины цвета серой грязи!.. Я уже вижу как блестят надо мною подобно плевкам ваши беспокойные глаза; я уже слышу как ваши катаральные голоса омерзительных стариков скрипят, словно блоки над иссохшими колодцами!.. Подождите же!..»
И Мафарка бросился вихрем к маленькой бухте. Он бежал по извилистым и скрытым тропинкам скал; и его ноги делали невероятные прыжки и ударялись о гранит, звучавший в музыкальных глубинах своих:
– Газурмах! Газурмах! Я иду к тебе отовсюду! Тысячью дорог, как богатая и щедрая кровь устремляется по бесчисленным венам к сердцу, как поток лавы устремляется через кратер вулкана!..
Мафарка увидел перед собою гигантский профиль клетки и крылья сына, подобные шипам колоссального цветка, чей мрачный чернозем обрабатывали волны, эти странные ночные садовники.
Но внимание Мафарки было привлечено нежным и бархатистым мерцанием, и король последовал за ним вдоль скал.
Когда он очутился под лесами с позвонками из несмоленых снастей, он узнал Колубби, стоявшую неподвижно, как лиловый дым, среди нагроможденного стада спящих, сытых гиен.
Мгновенно охваченный глухою яростью Мафарка бросился на нее, но с легким шелестом оторванного листка она соскользнула со скалы и была вне достижимости. Тогда он начал бранить ее:
– Назад, мрачный сторож гиен!.. Уходи со своим стадом подальше отсюда! Я тебе не позволю увидеть моего сына!.. Он принадлежит только мне!.. Это я сформировал его тело. Это я его рожаю одним усилием моей воли!.. И я не звал тебя на помощь!.. Для того, чтобы мой сын увидел свет, мне надо быть одному! Уходи!.. Я не хочу, чтобы ты запачкала взглядами его буйную молодость! Уходи прочь!.. Закрой лицо и не раздевайся!.. Спрячь от меня груди!.. Твоя кожа так прозрачна, что я вижу, как в твоих сосках бьются две змеи, бьются, как в маленьких шелковых мешочках!.. Ты сердишься? Ты досадуешь?.. Скоро ты заплачешь?.. А что мне за дело до слез! Они не кровь твоего скрюченного сердца! О, нет! Это слезы оплодотворяемых растений!
И его грубый голос толкался о резкие шквалы ужаса, потрясенного нагроможденными в заливе волнами. Точно огромный караван верблюдов, кипящий в горном проходе. Крупы были тесно сжаты, и верблюдовожатые цвета пены там и сям спрыгивали в толкотне, среди гортанного рева и хруста растаптываемых тел и писка птиц, которых трясло в клетках!
– О, вонючее и шумное море, загроможденное человеческой жизнью, потеющее и кричащее о торгашестве и скряжничестве людей!.. Море, раздавленное скрытным тщеславием мореходцев!.. Я желаю, чтобы ты было вскоре осушено жадностью их торгашеских душ!.. Я не вручу тебе сына, как тюк хлопка или мешок муки!.. Нет, он будет смеяться над тобою, летя во весь дух, с устами обращенными к звездам!..
Колубби исчезла, там, среди давки орущих валов и их движений бурнусов, торчащих на ярмарке.
Рождение Газурмаха, героя без сна
Мафарка тотчас же поднялся по веревочной лестнице и достиг края каменного основания, на котором покоилась железная клетка. Потом он влез между прутьями до уровня головы Газурмаха. И долго висел Мафарка, держась руками за кольца сваи, смотря с улыбкой сверхчеловеческой радости на гигантскую мускулатуру сына, который, казалось, спал под тяжелыми тигровыми шкурами. Только два крыла выступали, широко расстилаясь над стальной решеткою, сплетенной из бамбука и нервов гиппопотамов. Эта ткань, имевшая на солнце оранжевый блеск, казалась в полумраке потухшей и охровой. Вдруг Мафарка с удивлением почувствовал, что непреодолимая тревога щиплет его руки и, позабыв про бездну, над которой он висел, он чуть-чуть не разжал их, чтобы дотронуться до сына. И Мафарка подумал:
– Его лицо жестко, но не будет ли и оно страдать от пощечин бури?
Он прогнал этот коварный страх, шепча:
– О, мой сын! Прости мне эту, недостойную тебя, слабость!.. Вот наконец я освобождало тебя от коры, прекрасный плод моей воли!..
Сильным движением он сорвал тигровые шкуры и тотчас же произошло чудо. Ветры, более гибкие и ловкие, чем рабы на пиру, сняли с моря мрак, как пустую маску, и прогнали далеко, за ворота горизонта тяжелые облака, шатающихся пьяниц. Возбуждающая и истерическая нежность убедительной музыки обласкала тогда дрожащими перстами атмосферу, пришедшую в экстаз.
Мафарка с распростертыми объятиями, глядя на сына, слушал музыку. Луна, точно соловей с перламутровым оперением, прыгала по легким тучам, и пела со сладкими переливами и руладами голубых жалоб. А под ней, море в большом заливе, казалось, состояло из неизмеримого леса, деревья которого были одной высоты.
Это была фантастическая мостовая, образованная из ветвей, вздрагивавших от беглых взглядов ветерка!.. Можно было догадаться, что она полна птиц, поющих хором, соперничавших в легкости и в веселии; их музыкальные лапки мелодично бегали сверху вниз по звучным ступеням безмолвия.
– О, сын мой! – воскликнул Мафарка. – Ты могуч и прекрасен!.. Я благодарю мою священную Гордость, потому что моя рука не отступила перед выполнением поставленной задачи!.. Я боялся, что не сумею придать своему лицу черты идеальной гармонии. Я задыхался от волнения, смотря тебе в лицо, и кончил тем, что стал сомневаться в моем творении!.. Я смог нарисовать твои широко рассеченные ресницы, твой прямой нос, широкие и проворные ноздри, твои толстые и дерзкие губы и ширину твоих челюстей. Наконец, я сумел построить твои огромные крылья цвета охры и ржавчины, могущие укрыть сто воинов!.. Ты, без сомнения, прекраснее, чем что бы то ни было на свете!.. Ты одним великолепием тела только что успокоил, и усмирил ярость моря, и обратил в бегство этот торф грязных и липких облаков!.. Посмотри на луну, как она опьяняется, глядя на тебя, в то же время распевая в хрупких ветвях облаков во весь свой сверкающий голос, струящийся серебристым каскадом!..