«Ты будешь питаться змеями, потому что они содержат ферменты очень продолжительной жизни!.. Ты будешь питаться водными гидрами, потому что их тело обладает удивительной способностью воспроизводиться!.. Газурмах! Вот ты и непобедим!.. Ты не будешь знать неизлечимых ран и ты находишься в безопасности от козней, потому что я избавил тебя от темной болезни полного сна!.. Газурмах! У твоего разума нет упрощенных и грубых лепестков, которые запутывают капустные листья и тупоумные мозги!.. Так что сон никогда не сможет всецело овладеть тобою!.. Он придет и дрожащими бархатными пальцами закроет дверь твоего высшего духа. Он скользнет в твою голову тихими, однообразными, размерными шагами!.. Его ласковые, светящиеся руки, звучащие, как арфы, потушат один за другим огни твоей ясновидящей воли. Но он внезапно заблудится в лабиринте твоего черепа и остановится, задыхаясь, слишком слабый для того, чтобы двинуться дальше, и удовольствуется тем, что распространит свое дыхание вокруг изолированных очагов твоей мысли. Об эту невидимую преграду будут толкаться голоса, свет и воспоминания!.. Так легкий туман, родившийся с первыми проблесками дня, покрывает равнину, прячет луч выходящего солнца и подбивает ватой колокольчики стад!..
«Твои мускулы не ослабнут! Ты не упадешь, как сидящие люди, которые вдруг засыпают. Я достроил твои руки так, что они могут действовать автоматически, как руки обезьян-тихоходов и лапы рукокрылых летучих мышей, которые все крепче цепляются за ветку по мере того, как их охватывает сон. Чем крепче ты заснешь, тем точнее ты будешь отвечать на внезапные предательские перемены ветра ударами крыльев, о герой без сна!..
«Ты познаешь таким образом новое сладострастье, которое я изобрел для тебя; сладострастье довести до восхитительной судороги наслаждение всего твоего тела, когда оно погружается в сон. Ты сможешь размерять по своему желанию это наслаждение мускульной усталости и ты всегда, днем и ночью, будешь защищен своим сознанием!
«Этим будут удвоены твоя жизнь и твоя завоевательная сила. Ты не будешь делать вид, что ежевечерно умираешь, а твое тело, не ведающее ежедневной идеи смерти, не будет стариться! При заходе солнца ты почувствуешь, что твои руки медленно цепенеют. Тогда ты приспособишь твою волю в каждом из твоих членов так, в такой последовательности, что они будут передавать друг другу бодрствующее сознание, как воины, которые передают друг другу грозное оружие по мере того, как одни сменяют других для караула.
«Я так хорошо построил кулуары твоих вен, что сон будет скользить под сводами мускулов, начиная с левой ноги, пытаясь охватить затем бедра, грудь и голову. И голова немедленно заселится пестрыми сновидениями, но сон не сможет сесть на твоем лбу, высоком плоскогорье твоей жизни. Он только пройдет мимо, этот демонстратор картин, этот странствующий рассказчик, этот гадальщик, Сон, этот хищник с бархатистыми шагами, этот бессвязный бенджоист! Он тотчас же вернется по правой стороне твоего тела к твоей правой ноге, где побежденный, заснет до завтра…
«О, как радостно родить тебя таким прекрасным и чистым от всех пороков зловредной самки, которые предрасполагают к дряхлости и смерти!.. Да, ты бессмертен! О, мой сын! О, герой без сна!.. Чтобы ты мог рассечь могущественное дыхание самума, как осетр поднимается по большим рекам против течения, я округлил твои грудные мускулы, как два щита из гиппопотамовой кожи. Они будут оказывать сопротивление давлению твоих легких, как две бронзовые двери сопротивляются ударам и толчкам возмутившейся толпы!.. И ничто не сможет их переступить!.. Твоя грудная кость настолько крепка, что будет лишь слабо вибрировать под ударами крупов и морд львов твоего сердца, ворочающегося между железными ребрами… Но не доверяй безмолвию моря и его летаргическому сну крокодила, блаженно погрузившегося в тине ущелий… Знай, что море внезапно проснется при твоем воздушном пролете и раз! ударом молниеносного хвоста оно, огромное, кинется в небо с открытыми челюстями!..
«Для того, чтобы ты мог сделать запасы еды в себе самом и не охотился за рыбами, я построил твой живот, в виде купола над обширными амбарами твоих внутренностей и многочисленными правильно расположенными проходами. И я закончил свое произведение тем, что сцепил в одну гибкую колонну твои позвонки!..»
Когда Мафарка произнес эти слова, то точно волна жизни пробежала с головы до ног гигантского новорожденного, задвигав его мускулами, которые выступили под грубой кожей. Газурмах сделал чувственное движение и его глаза метнули дикий взгляд к невидимой точке, туда за скалы.
Мафарка, ужаленный странной ревностью, обернулся. В полумраке между двумя рифами, он узнал большие темные глаза Колубби, блестевшие, как драгоценные камни. Она исподтишка выслеживала вылупливание Газурмаха.
Король почувствовал, что все внутри него закипело от нестерпимой злобы. И, взяв камень, он швырнул его в лицо женщины, но она ловко уклонилась и, отдаваясь волне, как качелям серебряного света, удалялась, плывя на боку и насмешливо распевая песенку:
– О, я прощаю тебе, Мафарка, то, что ты хотел раздавить камнями мать твоего сына!.. Это мой сын, ты ведь понимаешь это, раз его первый взгляд был брошен на меня. Я таяла от наслаждения под грубой лаской его глаз!.. Это также мой возлюбленный и я отдавалась всем его прихотям в этом первом взгляде!..
И она по-своему объяснила первое движение Газурмаха. Мафарка с ужасом и с отвращением увидел, что Колубби лежала на волнах, на спине, с запрокинутой головой, и ее щеки были судорожно искривлены и отражали пожар страсти. Ее порозовевшие ноздри трепетали, а грудь задыхалась! Только руки ее плыли, отбрасывая далеко отяжелевшие от наслаждения волны.
И пронзительным голосом, то горестным, то бархатным, как пение флейты в лесу, она опять начала:
– Да! Я вкусила божественную радость, которой издавна и всегда жаждала моя душа!.. Я видела того, кто одновременно и мой сын и мой любовник!.. Его первый жизненный жест я выпила, как пьют из самого вымени коровы, для того, чтобы навеки освежить душу!.. Я хочу облегчить от тяжести его силы! Я его мать и его любовница!.. Это также мой сын, как и твой!.. Мафарка! Мафарка!.. Поговорим о нашем сыне!..
– Замолчи, жадное животное!.. Что ты хочешь знать?.. О, ты не могла бы услышать меня твоими тонкими ушами, подобными бедным раковинам, оглушенными ужасным криком похоти… У твоего тела есть только голодные рты!.. Если я предложу тебе героическую идею, признайся, тебе захочется пососать ее, как сахарный тростник!..
Но Колубби не слушала его и Мафарка замолчал, видя что она плывет среди скал, лежа на боку и расталкивая воду томным движением ног.
В эластичной прозрачности волн она грациозно расстилала свое блистающее фосфорическим светом тело; ее стан был стройным стебелем цветка; это лицо, чудесно оттененное розовым светом, в распростертой листве ее шевелюры. Издалека, ее голос и, быть может, руки роняли, как листву, слова:
– Ты знаешь, что мои глаза близки к идеалу!.. Ты знаешь, что мои ласки порождают сладострастье в кусте нервов, как запах порождает воспоминание, как мрак питает горький вкус мести… Если ты убьешь меня, я возрожусь, буду возрождаться непрестанно в сердце твоего сына, как нечистый яд ужаса и любви!..
Эти слабые слова грубо ударили по лицу Мафарку.
Все закачалось вокруг него и закрыв глаза он почувствовал, что его ноги поднимаются выше головы; потом земля разверзлась и ускользнула из-под ног, как будто он после обеда накурился гашиша.
Когда Мафарка снова взял вожжи своей воли и сознания, его глаза, помимо его воли, плакали, и все внутри его дрожало от восхитительной горечи и нежности, потому что радость и страдание сжигали и леденили его жилы. Неподвижно, опустив усталые руки, смотрел он на сына, который тянулся вперед, с глазами, устремленными туда, на рифы, за которыми только что исчез силуэт Колубби.
Потрясающие завывания гиен заставили короля подскочить. Эти завывания, казалось, исходили из глубины Подземелий. Это был едкий и металлический, замогильный крик, как будто выходивший из-под земли.
Монотонный лай, усиленный мраком, порою погасал, расплавляясь, в гуле черных эхо; потом он трагически вздымался и надувался как будто для того, чтобы наполнить пустоту звучных галерей. Вдруг свежий взрыв серебристого смеха успокоил лай и был слышен только красивый смех женщины. Это была опять Колубби! Мафарка, вздрогнув, узнал ее голос… Что делала в Подземелье эта хранительница шакалов?..
Он ответил сам себе, прыгнув вперед и бросившись по коварному следу лая, вновь начавшего мрачные рулады. Злоба и страх поднимали ноги Мафарки, которые так яростно спешили что он почти мгновенно очутился под большими прохладными сводами. Жалобный ветер толкал его из прохода в проход, и вдруг топорщившиеся крики остановили короля. Да, да! Безобразные животные, возбужденные опьяняющим запахом смерти, были действительно в священных Подземельях. Без сомнения, они душили друг друга от ярости, стараясь в то же время взломать крышки саркофагов.
Мафарка решил, что жесткое дерево должно было непременно уступить их усилиям и его сердце в слезах увидело в страшном отчаянном видении кроткое каштановое лицо мумии матери, разодранное свиною мордою гиены.
О, бедные! Священные повязки, с их ржавчиной соли и слез, развязанные на смиренном и покорном теле матери!.. Видение предстало так отчетливо, что Мафарка не мог удержаться и, несмотря на слабость ног, бросился во мрак, собрал свои силы и, ощупывая, карабкаясь и ползя на четвереньках, шатался, как пьяный, каждую секунду чувствуя, что его голова, тяжелая от страдания, влекла и толкала его вперед.
Его ноги натолкнулись на кричащую кучу вонючей шерсти… Уж не заблудился ли он?.. Он топтался в зловещей чаще мастиковых деревьев и карликовых пальм. Но сердце увлекало его вперед и сверхъестественная ловкость удерживала его тело от падения, несмотря на то, что оно страшно скользило по грибовидной темноте, шатаясь между живыми кудлами корней, плывя и гребя в густом, тяжелом и безмолвном мраке.