283. Они соберутся за нами сюда и, покончив дело с землёй, мы устремимся в звёздные пространства. Здесь на Гауризанкаре футуристы говорили – Debout sur la cime du monde nous langons encor une fois le defie aux etoiles284. Мы скажем: мы пришли опрокинуть [землю] её для новых обетований и новых небес.]
Я кончил и готов был уходить с друзьями, [но чувствуя, что нужно вызвать толпу на слова и сказать заключительное] но у порога повернулся и приказал кельнеру – дайте стакан вина —
[Моё последнее слово за тех, кто уготовил нам путь. [Презирая женщину, я пью за неё, ибо она хотя] За женщин, возвеличивающих одежду и культуру тела, зачем это не занимает меня, за жрецов преображённого человека – парикмахеров, косметиков и портных. Им хвала, уготовившим путь раскраски.]
Вот взошла фотосфера и рвёт облака. Да здравствует раскраска, [вклиняющаяся в вашу ночь] сверлящая туман вашей низости. Молодые, сильные, готовые на подвиги и победы, за мной285.
Поклонение башмаку
Мм., гг., вернувшись домой после дня трудной, но скверно оплачиваемой работы, вернувшись ночью в сырой подвал, я нахожу большое общество, один Господь Бог ведает, зачем пришедшее сюда. Я, бедный чистильщик обуви, скажите, что я могу дать вам, что может вам дать моя профессия, ибо издревле вы пробегаете мимо меня, изредка останавливаясь, чтобы мои святые руки, чёрные и грязные от мазей, одели ваши башмаки в зеркала, забавно отражающие небо, вереницы зонтов и тростей. Бросая мне гривенник или пятак, никто из вас не задумывался над моим ремеслом или жизнью, и вот теперь, когда я, когда-то нахальный мальчишка, впрочем, «Новое Время» меня именует так и теперь286, потом вечно недовольный от безденежья мужчина, любивший выпить и поразвратничать, когда я стар, и не сегодня-завтра умру287, вы пришли сюда выслушать меня и наградить хлопками и шиканьем за долголетний труд во всех концах земли на экваториальных пристанях, спиной к хмельному океану, на тротуарах субтропических городов, размякших от солнечных приставаний и под небом серой от вечного геморроя погоды. Но я устал и хочу спать. Поэтому я прощаюсь с вами и ухожу в объятия сна. Да не смутит вас, что слово сон не женского рода.
Кто ты, светлый юноша, и зачем ты пришёл сюда?
Я, светлый юноша, посланник судьбы и навещаю тебя в одну из последних ночей твоей жизни как знак, что судьба не покинула тебя и под конец шлёт тебе награды. Посмотри на себя, как ты преображён. Твой белый хитон и золотая корона лучшая награда за твои дела. А я пришёл, чтобы выслушать твою исповедь.
Благодарю тебя. Тут, когда я ещё не ложился спать, было множество народу, но я не хотел говорить с ними288. Но ты, светлый юноша, был мне другом, садись, посланник судьбы, выпьем пива, покурим, и я тебе расскажу кое-что.
Людям кажется, что я выбрал профессию чистильщика обуви случайно, только для того, чтобы сколько-нибудь заработать на пропитание и притом будучи неспособным к более порядочной работе. Так и сейчас им кажется, что я читаю доклад только для того, чтобы сколько-нибудь заработать на пропитание, и выбрал этот лёгкий способ наживы, будучи неспособным к более порядочной работе. Но они заблуждаются. Влечение к человеку, обуреваемость городами, исступлением, бунтом против земли и верности руководили мной. На башмак презрительно смотрят, но ведь это великая красота, великая идея, до конца, без уступок, без компромиссов, воплощённая в жизнь. Мало того – я бы сказал, что все сегодня намерения и искания наук, намерения и искания искусства всёков, футуристов, викторианцев289 и многих иных, нынешняя эстетика, жажда свободы, успехи авиации, расцвет танца [дунканизм290, система Далькроза291] и увлечение ритмом, борьба с землёй и любовью, стремление преодолеть земное тяготение – всё это заложено в башмаке. Словом – башмак – и ничто иное, как именно башмак, механический, миллионами изготовляемый – символ нашего дня со всеми его совершениями и делами. И в веках, через тысячелетия у вспоминающих о двадцатом веке должен явиться призрак не аэроплана, не радия, ни футуризма, ни ницшеанства, ни толстовца, ни беспроволочного телеграфа, ни двигателей внутреннего сгорания, ни Райта292, ни Кюри293, ни Маркони294, ни Дизеля295, Минковского296, ни Уливи297, ни Маринетти или Толстого, а Башмака и Ильи Зданевича, поэта, его нашедшего и определившего свой час. Теперь я, выбрав профессию чистильщика обуви, и я тебе далее покажу, что она не менее важна и более священна, чем профессия башмачников. И как некогда, когда на земле существовала подлинная вера в бога – его служители были в рубищах и лохмотьях, нищи и бедны, но мудрыми и восторженными, так и ныне я и мои соратники нищи и бедны, но мудрые и восторженные. Наш восторг – за человека, за бег его моноплана, что вот отделился от земли и сверлит нёбо небес. И вместе наша печаль.
Но я вижу, ты не доверяешь, ты сомневаешься в моей правоте, ты сомневаешься, что башмак символ сегодня, а Зданевич останется в веках? Так слушай, я разъясню тебе это. Я скажу о том, что ведают башмачники и ведаем мы. Я поведу тебя по лабиринту мысли к той вершине, откуда рвётся лава моего учения.
Делается так. Убивают животных весёлых и любивших и сдирают с них кожи. Затем приходят кожевники – кожу мнут и дубят, обделывают и отправляют на фабрики, где далее станки срабатывают обувь, рассылаемую по магазинам. Её покупают чистую, блестящую и носят. Земля грязнит. Прибегают к помощи мазей и поручают нам или нашим соратникам, прислуге, возродить обувь до чистоты. Так повторяется всякий раз, как Солнце, закутавшись в огненный плед, выходит на горизонт. Но вот обувь стареет – теряет форму, каблуки снижаются, приближая пятки к земле, протираются подмётки, приближая к земле ваши подошвы. Обувь испорчена, надевают новую пару и опять сказка про Белого бычка… А вот что таит эта сказка. Нашими днями руководит искание измены, ветрености, непостоянства и новизны. Освободимся от всего нежеланного и уничтожим всё, что заграждает путь. Это искание не ново. Оно возникло в человеке с его вступлением на землю, но ныне, когда мы близки к преодолению последних окопов, возросло и кричит и томит, обуревая сердца. Ты знаешь, что человек не был собой, пока жил как животные в рамках, выпиленных землёй. Вот почему – синонимы – человек и борец, синонимы человек и рост. Начинается состязание с землёй. Человек обогащает себя, прибавляя новое, не дарованное землёй. Земля перестраивается им, земля из матери становится врагом, а после рабой. Вся механическая культура, технические усовершенствования и изобретения – во имя преодоления границ, положенных землёй.
То же в душе. И главная свобода, которой добивается человек, поныне достигнутая сегодня, поставленная на очередь – свобода от любви. Любовь привязывает – этим сказано всё. Любовь – самое ненавистное из даров земли. Маринетти утверждает, что земля этой гадости не изобретала, что любовь выдумали поэты, но я не верю ему. Любовь – это привязь, чтобы человек не убежал298, паралич, который вдруг сковывает и сваливает наземь. И чтобы человечество было подвластно ей навсегда или, по меньшей мере, тысячелетия, земля хамски связывает с ней существование самого человека. И были невольно под гнётом и сейчас под ним. Но близок час механического человека, близок час разрушения последних заторов, когда круг нашей свободы обретает радиусом бесконечность. Любви суждено погибнуть, и впервые тараторят об этом машины нашего дня. Они, освобождающие нас телесно, уже поднявшие на 6100 метров над землёй – последний авиационный рекорд – освободят и душу. И притом окончательно – вот задача нашего дня.
Быть может, мы когда-нибудь и ползали, но теперь стоим. Ноги держат нас над землёй, пока руки борются с ней. Ноги страж и одновременно корни. Вот почему любовь так любит ноги, как самое близкое в земле, вот почему любовь, по словам Паллады299, начинается с подошв. Вот почему наш день, обуреваемый агонией любви, открыл ноги – вспомните современные женские моды с их разрезами, вышивками на чулках и браслетами, и даже румынская королева Кармен Сильва300 написала о ногах статью. Но заметь, как только ноги передвигают человека, то поочерёдно отделяются от земли – буквально – всякое движение связано с освобождением от земли и наоборот. Запомните это положение, господа. Внесите в это освобождение ног от касания с землёй рисунок и ритм, и получите танец. И я утверждаю, что сегодняшний интерес к танцу столь напряжённый и породивший множество школ и теорий, вызван тем, что наша эпоха под знаком освобождения от земли. Запомните и это, господа. Итак, человек начал освобождаться от первого шага. Но отделить на время ногу недостаточно, нужно чтобы вообще кожа не касалась земли. И вот – правда путём желания избавиться от камней, от боли и неудобств – человек приходит к обуви, первоначально простой и самое важное в которой – подошва. Так создана была вещь, постоянным слоем лежащая между человеком и землёй. Вот отчего проповедники опрощения и возврата к земле начинают с хождения босиком.
Обувь всегда и везде – великий символ и фетиш. Служители обуви всегда священнослужители и жрецы. Снимая её, я угадываю дрожь, бегущую по пальцам, и внезапную лихорадку, а глаза вспыхивают от миража далёких дней, когда всякая пядь добывалась лагунами крови. И по ночам, когда туфли отдыхают до зари, мой мозг посещают кошмары и кажется, что всё напрасно, погибло, ничего не осталось от изумительного строительства, и так нанизывается на ночь, пока не придёт деловой день.
Однако продолжив исторический обзор, я покажу тебе, почему современный башмак особенно прекрасен и велик. Ибо в нём обувь, пережившая множество обликов и докатившаяся до наших дней, соединилась с механической культурой, а ты помнишь, что я говорил о последней.