мы же здоровые ударившись о трамплин всёчества перепрыгнули и добыли MV
исправляя наш неудачный рот мы пришли к многовой поэзии крича толпами и всё разное на пристан’ заплатанную шэлухой встреч на рынок торговат’ сет’ми для поимки дней.
А не читаемая про себя MV миновав замусленые в молче библиотек гроба бежыт раскрасившись на эстрады брат’ приступом окопы сыпат’ конфетти шымоз и взамен словесных трещоток получыт’ ресоры толпы
Зазнавшиеся буквы недовольные их участ’ю горничных душат язык. MV вырывает из строк хрипящего толстяка, развешывает его треугольные флаги, зовёт фонограф измолот’ пластинками грамоту и вывести пятна глаз.
Исправляя наш неудачный рот, мы пришли к оркестровой поэзии говоря толпами и все разное, на пристань заплатанную шелухой встреч на рынок ремесла торговать сетьми для поимки дней.
А нечитаемая про себя MV, миновав замусленные в молче библиотек гроба, бежит раскрасившись на эстрады брать приступом окопы, сыпать конфети шимоз и взамен словесных трещоток получить ресоры толпы.
Ракета готова, жгём фитиль. Счастливой дороги, пока не станешь врагом.
Против Кульбина
Я охотно не выступал бы сегодня, если бы не мой долг бороться за искусство. Я не буду говорить по существу и спорить с доктором Кульбиным, я позволю себе сказать несколько слов по поводу доктора Кульбина и его теоретики – и не только от своего имени.
«Грядущий день и искусство будущего» – так озаглавил свою лекцию Николай Иванович Кульбин. Он прекрасно умеет говорить по поводу и никогда по существу. Я также позволю себе сказать по поводу, а не по существу – я сознаю, что мои слова не подойдут к обстановке, вам хочется улыбок, но я высокого мнения о Собаке308 и буду искренним – есть вещи, по поводу которых нельзя улыбаться – это прежде всего сегодняшние речи о грядущем дне и искусстве будущего. Всё позволительно – пока высказываемое ново. Но как намерения станут старыми знакомыми, они должны перестать быть только намерениями, иначе эта жвачка становится слишком кислой и неприятной. Разговоры о грядущем дне в той форме, в которой их высказывает Николай Иванович, всем слишком знакомы – вот уже два года, как мы слышим их, более того – в Студии импрессионистов <19>09 года они записаны целиком309. Позволительно спросить – что вы сделали за эти четыре года – где золотой век искусства, о котором вы твердите, ведь если есть мастера, они не с Вами и избегают Вас. Вы говорите о будущем, но не знаете, что такое будущее, вас захватило время в цепкие руки и также не уйти вам от него, как от Вашего места – Петербурга болотного. Нам весной приходилось настаивать – что эго футуристы и кубо-футури-сты далеки от Маринетти и с футуризмом общего не имеют. Теперь это утверждение благодаря Чуковскому310, кажется, стало всепризнанным. И вот в надежде, что когда-либо в<ы> признаете или вспомните говоримое здесь, я заявляю от своего имени и группы московских художников – Гончаровой, Ларионова, Ле-Дантю, Фаббри и других: разговоры об искусстве будущего и грядущем дне были хороши и нужны, чтобы доказать необходимость связи искусства с жизнью и разбить оковы филистерства. Теперь будущего – этого грозного врага нет – всё можно опрокидывать, но это излишне, ибо всё опрокинуто. Ныне разговоры о будущем потеряли цену – они бесплодная трата времени, ибо искусству более не нужны. Я утверждаю – что воздвигнутым нами первым тактическим приёмом ныне пользуются для того, чтобы прикрыть собственную никчёмность и неспособность. О будущем гадают, чтобы сделать вид занятых чем-то людей. Но революция только тогда окажется революцией, если вы совершите дела – а где Ваши дела, господа. [Освобождение слова от смысла311 – но вы напрасно придаёте этому много смысла.] Мы заявляем: Подлинная современность требует от нас искусство под углом времени и места не рассматривать, и ясно ныне одно – у нас много было врагов – передвижники, аполлоны и простая публика – на нас набрасывались в исступлении, и мы только смеялись на их неистовства. Но теперь пришёл враг худший и опаснейший – это ты, кто, прикрываясь именем новаторов, кричит о том, что будущее его – художественные нули и незнающие, делающие вид, что понимают теории искусства и искусства. И мы заявляем – нам нет ныне дела до тех стариков, которых мы хулили, – наши усилия опрокинут нового врага – те бесчисленные легионы бездарностей, что именуют себя футуристами, новаторами, заявляют о своих невероятных открытиях и зазывают в свою лавочку публику. Есть вещи, по поводу которых нельзя улыбаться – по поводу лекции и теории Кульбина. Я могу только сказать – перед нами борьба, и вам быть у нас не участниками, а свидетелями её. Ибо нам дороги наши идеи, мы не можем допустить, чтобы их разменивали и щеголяли ими перед толпой. Искусство мужает, но горе тем, кто мнит, что мы за него будем таскать каштаны из огня. [Прочь руки от нас.]
Против Гилеи
Мм. гг.
Нынче нам не придётся выдвигать положений и защищать их, мы единожды позволим себе обратиться к вопросу – что представляют из себя крякающие в болоте утки, которых только что довелось слушать. Нам случалось мимоходом говорить об этом312. Но теперь положение достойно внимания, и крякание слишком назойливо, чтобы о нём не стоило упомянуть.
Деятельность группы Гилея313 на<с> не касалась вовсе, пока это было только морочание публики и кавардак. Но та форма, которую приняла эта деятельность теперь, не только вынуждает цыкнуть на размахавшихся, но просто вредна как для искусства, так и для нашего дела, и заслуживает особого отношения.
Я говорю не в качестве лица из публики, я говорю как мастер, впервые проповедовавший в России футуризм, я говорю к<ак> футурист, как борец за перестроенную жизнь и путник к верховьям умноженного человека. Я говорю не только за себя, но и от имени моих единомышленников – Наталии
Гончаровой, Михаила Ларионова, Левкиевского, Михаила Ле-Дантю и других314. Именно: мы ещё раз настаиваем на том, что говорили ранее, что Бурлюк, Кручёных и прочие ничего общего с футуризмом не имеют. Мы имеем в виду не только итальянский футуризм как таковой, но футуризм как идею выражения в искусстве динамизма и умножения механичности и строгости жизни, как идею освобождённого от земли человека и растущей культуры. Искусство Бурлюка и К° не только не динамично, но культуроборчество некоторых из несколько <более> умных представителей этой группы есть движение в иную сторону – их обувь не башмаки, а промазанные дёгтем сапоги, их храмы не фабрики, полные пляшущей стали, а самые отхожие места, о которых любит писать Бурлюк. На мой недоумевающий вопрос – почему вы именуетесь футуристами, когда вовсе не футуристы, один из них <Д.Д. Бурлюк> отвечал, – потому что нас так прозвали. Вся связь Бурлюка, Круч<ёных>, Хлеб<никова>, Маяк<овского> с футуризмом основана на невежестве толпы. Искусство их академично по существу, беспочвенно, бездарно, их филологические изыскания не обогащают язык, а просто усложняют, давая мириады излишних синонимов. В живописи никто из них не пошёл дальше скверного кубизма, и страсть к кубизму оттеняет [болотную] стоячесть их душ. Перестаньте называть их футуристами, и тогда их именование себя футуристами у них обратится в полное самозванство.
Но это не только самозванство. Их деятельность не просто хлопушки. Это шантаж и шантаж весьма вредный. Мы находим, что нужно не только заметить, что вся деятельность их от работ до нарядов и вида – отрыжка декадентщины, но просто торговля оптом и в розницу наворованными идеями и нечто с искусством даже общего не имеющее.
Художественные произведения всех их, за исключением ценных работ Хлебникова, – вообще на остальных не похожего – безграмотны, бездарны и ничтожны. Бурлюк и иные не принесли ни одной новой идеи или новых положений. Всё, что ими говорится, – опошление слышанного или читанного. В этой области их деятельность также – бездарна, но зато в одном надо воздать им справедливость – в шибкой ругани.
Галдящий Бенуа, мещанский Рафаэль, бездарный Врубель, пошлый Бальмонт, хуже проститутки Пушкин и т. п. – вот вся их деятельность и подвиги. Года два назад они начинали робко, но увидев, что ругань привлекает публику, усердно принялись за неё. Не дав ни одной порядочной мысли, они выдвинули вперёд эту ругань – назвав её громким именем борьбы с прошлым, и на этом сделали карьеру. В истории с Бальмонтом Маяковский также прославился, к<ак> в истории с Рафаэлем и Пушкиным, и Репиным – Бурлюк. Такая деятельность весьма легка. Мы не ценим никого из имён, на которые нападали Бурлюки315. Но если мы хотим побороть прошлое – мы должны перестроить настоящее – переродив психику человека, мы заставим забыть прошлое и славные имена. Для перерождения человека нужно идейное и практическое строительство – это единственный путь, и по нему идёт не только футуризм, но и всякое в будущее стремящееся направление. Бурлюк и другие никакого идейного строительства не дают. Но ругань по адресу личностей и авторитетов – ясно, что она ведёт к обратному. Она ничуть не меняет психики и не сталкивает идолов. Наоборот, она сплачивает для борьбы за авторитет, возвращает к мысли о нём и ещё более укрепляет ругаемого. Следовательно, её последствия дают обратное, чем требуется. Замечу, что мы говорим именно о нападении на личности, а не об идеологической резкости, действие которой иное.
Всего указанного едва ли не знает Бурлюк. Следовательно, его выпады противоречат его словам и задачам и заставляют в них усомниться. Поэтому мы объявляем хамские выходки Бурлюка по адресу авторитетов вредными для искусства и зовём их хамскими.
Но если бы Гилейцы только заблуждались или были бездарны. Нет – один из них <Д.Д. Бурлюк> говорил – за подлинность факта ручаюсь – я в сущности ничего против Пушкина не имею, но ругаю его из тактических соображений. Из каких, мне кажется, ясно. И действовать во вред строительству будущего, провоцировать новаторов во имя тактических соображений – это уже дурно пахнет. Выпады Бурлюка мы можем поэтому назвать не только портящими дело футуризма, но и просто недобросовестными.