<воро>жит на эстраде звуками, [швырять] конфетти шимоз брать приступом, царапать стекла стены окопы и взамен словесных волчков трещоток получить рессоры толпы.
Буквы средство, не более. Но овладев доверием языка они пытаются его задушить. MV шагает к фонографу, избавителю языка от зазнавшегося глаза, зовёт вырывать у букв уже хрипящую жертву, избавить язык от зазнавшихся глаз.
Зазнавшиеся буквы недовольные их участью горничных душат язык. MV вырывает из строк хрипящего толстяка, зовёт, развешивает его треугольные флаги, зовёт фонограф измолоть пластинками грамотность и вывести пятно глаза.
Ракета – [многовая поэзия] – готова, жгём фитиль. Счастливой дороги, пока не станешь врагом.
Вот наше первое открытие – многовая поэзия. Мы пишем её имя на нашем знамени, будем кричать о ней на площадях стонущих под напором толпы, будем бороться за неё, пока она не возмужает настолько чтобы стать нашим врагом. Найден [открыт новый] элемент [что формула] MV не в спектре мобилизующихся туманностей, не в редких [минералах] солях, но в улице [жизни изобильный и особенный уличных] рудах. Мы [выплавили его из уличных руд]. [Мы] слышали говор, смешав с углём честности кряхтя и выпятив зады и накалив добыли смесь в электрических печах всёчества. [Мы получили] розовый метал твёрдый, [вязкий], [розовый] и удельного веса 22. Мы выльем из него много дюймовые орудия, что присев и выпятив зады [будут харкать кровью] заплюют верных [поэзии] одного рта. [Соорудим] плуги что вспашут [искусство] ремесло [и посеют] жатки, которые снимут бешеный урожай [достанут] крупный плод слишком крупный. Мы вытесним им из жизни железо, чугун, платину и сталь
Поэзия одного рта одна не удовлетворяет нас. Груда камней на берегу [моря], из которой ветер извлекает тщетные звуки, покрываемые распустившей слюни бурей. Нужно провертеть дверь в скалах, чтобы смерти ворвались в них, неистово завыли и заглушились в бурливый океан. А поэзии <и> одного рта суждено издавать жалобные звуки, пока не раскидают ногами камни и не задушат верных её. Крысьему калу, им всё ещё забавляются заброшенным кларнетом, которых который не в силах вместить врывающееся в него дыхание жизни, визжит и сопит готовый лопнуть они всё ещё пытаются не выпустить <искус>ство за их заборы, ибо чтобы преодолеть привычность, нужен прыжок, а они не умеют даже ходить. Дыхание жизни требует труб со многими жерлами и клапанами, более широких, чем трубы клоак. Мы создали их. Трамплин всёчества перекинул нас. Сделаны они из MV. Мы добываем MV. Нужно подумать чтобы изобрести
Камни поэзии одного рта одна она не удовлетворяет [нас] сдуваемый ветром [камень] обломок скатывался на дорогу, но не слышит [за гудками и шорохом] покрываемая и прогоняемая шинами. Заглохнет урчаньем извержение, [чтобы] скалы [вспороть и всё покрыл] земля пригнуло город уснул под стёганым одеялом обвала (грохота). Что же покроет блеяние каменных отар?
но прыгнуло извержение
Изнемогшая флейта бессильная вместить смерчи ремесла, визжит перед кончиной готовая лопнуть Смерчи ждут тысячеруких труб которые как щупальца спрута обволокли ухо человечества, более широкие чем стоки нечистот, которые щупальцами обволокли ухо и разбудили мятежи
Да придут тысячерукие трубы тоннели, разинут глотки, щупальцами обволокут ухо и растормошат мятежи.
Мы исправляем наш неудачный рот. Нам дан неудачный рот, [пригодный лишь для жалоб] может лишь нашептывать. И поэзия одного рта только нашептывала. Но мы говорим вместе толпами и все разное. Наша поэзия походит на гул вокзалов и рынков, многогранный и многоликий ропот, куда врываются лучи всех мыслей, сталкиваются, переплетаются, в сети ловят дни.
MV нельзя читать а надо слушать. Ремесло покинув [книги] гроба [читаемые] грабимые в [тиши кладбищ] библиотек в молчании [и воскресшая преображённая идёт на эстраду] бежит на окольцованную головами эстраду звуками исцарапать словами стёкла зданий звуками и [владычествовать над рессорящей толпой] взамен волчков [завладеть] получить рессорами толпы.
Письмо только средство, не более. Буквы рабы, заменившие царя и требующие, чтобы их почитали. MV свободно от власти букв, первый шаг к фонографу, к освобождению поэзии от зазнавшегося глаза, который пора прогнать за его ворота.
Добыв MV мы нашли, что он образует следующие видоизменения.
Вот наше первое прозрение, имя его многовая поэзия. Мы приносим её, мы пишем её на нашем знамени, мы будем кричать о ней на площадях, мы <будем> биться за неё, пока она не возмужает настолько, чтобы стать нашим врагом. Открыт новый элемент не в спектре мобилизующихся туманностей, но в редких солях, но в жизни столь изобильной и особенной. Мы выплавили его [из сернистых окислов] руд смешав с углём честности [и накалив] в электрических [печах нашего] всёчества. Получили металл твёрдый, тягучий, вязкий розовоцветный и удельного веса выше платины. Мы выльем из него орудия, которые, которые повернувшись за вами к ветру, будут харкать, [блевать вниз] под аккомпанемент пропеллеров на верных поэзии одного [голоса] рта.
Мы соорудим из него плуги которые вспашут искусство, и посеем хлеб жизни, для <нрзб.> которые снимут [бешеный] урожай <сам>-миллиард. Мы построим [из него] машины и мы вытесним им из жизни железо, чугун, платину, сталь. Мы возбуждены и никакие рассуждения и призывы не могут успокоить нас. Поэзия одного рта одна не удовлетворяет нас. Она [сидит] на <нрзб.> берегу [океана] вечности сжавшись в комочек, подперев руками голову и глядя на распустившую слюни бурю, из которых извлекает тщетные звуки, а то тщетно кричит. Нам нужны [хоры голосов] трубы, эскадры и аэропланы который сумел бы покрыть рёв океана, [более исступлённый]. Нам нужны [толпы] несчётные толпы которые <нрзб.> упорно шли в океан, гибли пока не образовали моста из тел, по которому наконец перейдут.
А поэзии одного рта суждено всё сидеть на берегу и хныкать от бессилья, пока не придёт час и не раскидают ночами камни последние верные, подлые трусы и убожники, мешки с помётом духа. Им ещё доставляют удовольствие заброшенная флейта гобой, которая не в силах вместить врывающееся в нас дыхание жизни, визжит и сопит, готовая лопнуть. Они всё ещё пытаются заставить искусство держать<ся> в гранях их кругозора, ибо нужен прыжок чтобы преодолеть привычность. Но их ноги больны ревматизмом, который они захватили, издавна дожидаясь погоды. Они не в силах даже ходить. Но мы прошли школу. Наши ноги умеют. Трамплин всёчества нас перебросил на иную сторону.
[Они всегда умели делать только маленькое дело и раздробив жизнь на тысячи однооконных комнат с двойными переборками поживали каждый в своей комнате не зная и не желая знать что делается в доме. Изредка встречались с соседями, сюсюкали и расходились опять. Всякий умел почитать покой другого и протестовал когда его беспокоили чужие. Мы же не можем думать только об одном и делать одно, ибо наше сознание привыкло двоиться, троиться, четвериться, стоиться и требует пищи. Мы срываем крышу, ломаем переборки, чтобы весь муравейник был виден, врываемся в чужие квартиры нарушая покои обедов, сна, <нрзб.> соития и отправления нужд в кафельных уборных. Мы вмешиваемся во всё и желаем во всё вмешаться. Поэзия одного рта вынуждает нас сидеть в комнатах, но наше возбуждение не повинуется и мы покидаем]
Не только поэзию одновременности сочетания звуков родит MV. Но и слова вне время. Голос не говорит обо всём сразу и создал поэзию очерёдности. Особенное сознание не могло представить сочетание звуков и расположило их во времени по очереди создало временное слово. Но мы всёки, свернувшие время с тиранического престола и сделавшие его слугой, можем иногда сами вычистить себе башмаки слов. Право наша чистка будет ничуть не хуже. Вневременное слово, звук, таящий все звуки создававшееся слово новое средство всёческой поэзии, которое мы вводим и утверждаем. Система вернувшаяся к туманности перестроенный мир, вновь таящий неожиданное. Пусть же ухо и мозг воспримут и вырастут до вне<вре>мен<н>ы<х> слов, ибо демократизация нашего века и социальные учения понуждают нас обходиться без слуг
Поэзия одновременности, сочетание звуков и вневременное слово – три машины [которые] выстроены из MV. Мы отапливаем их нефтью напряжения и пускаем в ход. Пусть дрожит дом ремесла
Мы будем готовить MV до тех пор пока не останется баров, не торгующих мешаниной
Не только поэзию одновременья родит MV. Нам мало звуков, которые даёт язык. Нет никаких оснований употреблять их в чистом виде. Азбука подобно проспекту с образчиками красок, но мы краски умеем смешивать. [Мы умеем строить аккорды.] Сколько сочетаний, богатств средств не менее старых пригодных для наших задач. На палитре нашего сознания мы сумеем найти. [Гортанные сливающиеся с [губными] свистящими как поклоны волн с скрежетом песка и в них врываются губные как бульканье занемогшей воды.] Азбука росла рощей дерев, наставительно покачивавших головами. Но деревья пора ломать, чтобы высосать из них тепло и на месте лесов пристроить города. Мы пришли дровосеки всёчества. Наши топоры из MV. Делаем раны в деревьях. Разсчепляем. Из свистящих вырубаем клин вгоняем его в ствол губных. Какой царапающий треск
Довольно отдельных слов и [отдельных] чистых звуков. Будем складывать их, смешаем на палитрах всёчества, получим аккорды, многосмысленные слова и смешанные звуки, ибо у нас не один палец как у верных поэзии одного рта, а много только что отросших. Чванливые куроводы разде<ли>ли п<о>роды загородками и боятся помесей. Но не нам ли ломать ограды. Не нам <ли> кричать, что использовано однообразие барменов и т. д.
Нам мало отдельн<ых> сл<ов> и чист<ых> звуков. У нас не один палец, как у верных поэзии одного рта. Пользуясь MV мы складываем слова в многосмысленные аккорды, [ибо] у нас не один палец как у верных поэзии одного рта, а много, ибо кому как не нам [хулиганам], вторгшимся во владение чванливых куроводов, разломать перегородки, разделявшие породы, перемешать кур, чтобы вышли [новые] помеси, не хуже старых чистокровных М