Почему в Китае? Дело в том, что почти в любом другом месте убийцы Евлоева будут подвергаться опасности захвата спецслужбами США, для которых они представляют юридический интерес как возможные свидетели в будущем. (Впрочем, возможно именно это соображение как раз и не позволит Кремлю отпустить их с того, что в свое время принято было называть «постом обреченных».)
Отдельно следует высказаться о заявлении ингушской оппозиции в отношении Руслана Аушева. Решение дезавуировать собранные с таким трудом и опасностями 80 тысяч подписей в поддержку требования вернуть Р. Аушева на президентский пост может показаться на первый взгляд странным и ошибочным: заявление ингушской оппозиции как будто перечеркивает все эти усилия и демонстрирует неуважение к поставившим свои подписи.
Но это именно на первый взгляд!
Рано или поздно эти 80 тысяч «подписантов» задали бы себе тот же самый вопрос, который авансом озвучила в своем заявлении оппозиция: почему не видно Руслана Аушева, который в прекрасном интервью, данном «Новой газете» сразу после заноса собранных подписных листов в Кремль, обещал: «Если народ будут бить – я буду с народом».
Вот вроде бьют… Точно, бьют! Убивают!
За неимением под рукой самого Руслана большинство из тех, кто за него подписывался, неизбежно обратило бы свое негодование на тот самый оргкомитет, который и втянул их в кампанию сбора подписей за человека, впоследствии обманувшего ожидания.
Оппозиция проявила неожиданное и нестандартное политическое чутье, отмежевавшись от ключевой харизматической фигуры, вокруг которой она до сих пор выстраивала собственную значимость. И в данном случае совершенно неважно, чем объясняется затянувшаяся пауза в реакции Р. Аушева на трагические события: форс-мажором или какими-то иными причинами… Оппозиция воспользовалась этой паузой и тем самым создала совершенно новую политическую обстановку с очень важными последствиями.
Ведь Руслан Аушев упомянут в этом заявлении не один! Вместе с ним дезавуирована вся ингушская номенклатурная обойма, к которой активные силы общества были вынуждены так или иначе апеллировать. Это значит, что в лице руководства оппозиции на сцену выходит новое поколение публичных политиков, которые не имеют завязок с московской бюрократией и переросли роль организационных и технологических менеджеров протестных мероприятий.
Заявление оппозиции при всей его провоцирующей неожиданности – это политически точный ход, который превращает всех выращенных доселе Москвой знаковых номенклатурщиков Ингушетии в банальных аутсайдеров.
Преступная расправа над Магомедом Евлоевым в историческом смысле оказывается не менее инструментальной для судеб Кавказа, чем вся российско-грузинская война, одним из следствий которой она стала (ибо без ажиотажа и «мутной воды», сгенерированных этой войной, вряд ли бы Зязиков-Медов решились бы на такое откровенное преступление).
Мученическая смерть Евлоева находится парадоксальным образом и в прямой связи с признанием Москвой независимости Южной Осетии и Абхазии. Ведь это признание создало политический фон для требования выхода из состава России, которое оппозиция выдвинула сразу после убийства оппозиционера.
Магомед Евлоев своей смертью открыл дорогу к необратимым изменениям на Кавказе. Он был из числа тех, кого киллеры в погонах с ненавистью и страхом называют «молящимися». Он стал, иншаАллах, шахидом. Да примет Аллах его жертву и да введет его в Свой рай.
Аллаху Акбар!
В «Компании» со временем
Эти колонки публиковались в течение более полутора лет в журнале «Компания», выпускающимся Издательским домом Родионова. Они представляют собой реакцию на знаковые события и проявляющиеся тенденции в режиме реального времени.
Мужик на амвоне
«КОМПАНИЯ». № 461. 30.04.2007
Умер человек, хоронивший российских императоров. Скорее всего, он и сам считал себя кем-то из их числа – «царь Борис»!
Имя первого секретаря Свердловского обкома парадоксальным образом – а все значительное в России парадоксально и неожиданно – стало символом России постсоветской и посткоммунистической. Даже партийно политкорректное уничтожение Ипатьевского дома лишь установило на будущие времена устойчивую ассоциацию Ельцина с исторической русской властью («то ли он украл, то ли у него украли…»). Разумеется, это следствие изощренных политтехнологий: нынешняя Россия, как мы смутно догадывались все эти годы, не стала по-настоящему ни постсоветской, ни посткоммунистической. Но театральный эффект от «броневичка» марки Т–72 был убедителен.
Этого эффекта хватило, чтобы пометить целое поколение «наших людей» – не так сильно, конечно, как их метила сталинская эпоха, но уж посильнее, чем брежневская, длившаяся вдвое дольше…
Но вот что удивительно: весь ельцинизм, несмотря на свою эпохальность, никогда не обладал собственным содержанием. Он с самого начала являлся только вынужденным и обусловленным ответом Горбачеву. Горбачев был европоцентристом – Ельцин, руководствующийся своими бонапартистскими амбициями, в ответ сделал ставку на американцев. Горбачева в большую политику ввела Маргарет Тэтчер, и поэтому он всю свою политическую карьеру провел под знаком союза с Великобританией и Германией. Ельцин же летал через Атлантику с «подскоком» в Дублине, что само по себе можно расценивать как антибританский демарш. Правда, для сохранения равновесия (во всех смыслах) Борис Николаевич все-таки не вышел из самолета на встречу с ирландским премьером.
Внешнеполитические установки, как изначально ведется в российской истории, продиктовали и фундаментальные перемены во внутренней политике. Горбачев делал ставку на первых секретарей, которых он хотел освободить от идеологического балласта и ввести в клуб международной элиты. Ельцин в ответ возглавил «дворцовый переворот» третьих секретарей и знатных комсомольцев – тех самых «румяных комсомольских вождей», олигархическую подоплеку которых еще в далекие 1960-е годы угадал прозорливый Евтушенко. Разумеется, поскольку ельцинский набор был, что называется, «плоть от плоти» высшей номенклатуры, последнюю не сгноили в ГУЛАГе, а вывели в категорию «конструктивной оппозиции» и немножко поделились результатами приватизации.
И в административно-политических играх Ельцин лишь парировал – правда, остроумно – горбачевские задумки. Был у Михаила Сергеевича свой карманный лидер на будущую партию реформ – Руцкой. Борис Николаевич переманил летчика к себе в вице-президенты, а потом нейтрализовал, как засланного казачка (вообще, в ельцинскую эпоху выходцам из ВВС досталась роль трагических, а иногда и жертвенных оппозиционеров).
Отсутствие независимого политического контента привело к тому, что содержанием ельцинизма стали квазивизантийские интриги и питающие их денежные потоки. Знаменательно, что в послеельцинский период главное детище Бориса Николаевича – «семья» – не только не захирело, но, наоборот, налилось новыми финансовыми соками. Настолько, что полузабытый страной Ельцин совершенно неожиданно мог бы оказаться через несколько месяцев серьезным электоральным фактором. Не оказался. Ипатьевский дом наконец-то перестал существовать не только на физическом плане, но и в невидимом мире. Может быть, это знаменует начало чего-то подлинно нового.
Конец Вавилона?
«КОМПАНИЯ». № 463. 14.05.2007
Под специфическим углом зрения становится понятно, что вся история человечества имеет религиозный смысл. Она повторяется вокруг одних и тех же сюжетов, и актерами мировой драмы оказываются потомки легендарных или мифологических персонажей. По крайней мере, они могут выступать от имени этих сакральных «брендов». Так, Европа – это, в конечном счете, Рим. А Рим был основан Энеем, троянцем, бежавшим из Малой Азии на Апеннины после поражения, нанесенного его городу греками. Троянцы, же в свою очередь, – это мифологические потомки пророка Ноя, покинувшего Атлантиду перед известным библейским потопом.
С другой стороны, Карфаген, воевавший с Римом, – это тоже дальний отпрыск Атлантиды, ибо основан финикийцами, которые, как считают некоторые историки, представляют собой осколок атлантов, создававших свои колонии в Средиземноморье.
Таким образом, римо-карфагенский конфликт – это повторение в реальной истории легендарного противостояния Ноя со своим народом, не желавшим его слушать. Карфаген проиграл, и с тех пор до 1945 года Европа не знала иноземного победителя, который бы навязал ей тиранию и плен. Гунны, Чингисхан, турки не проходили в лучшем случае дальше Балкан и Карпат. Там же примерно остановился и Советский Союз, если считать его не столько частью Европы, сколько правопреемником Золотой Орды.
В 1945 году Европа пала под ударами иноконтинетального могущества. Америка в сознании многих европейцев – новый Карфаген, сквитавшийся с Римом за уничтожение своего предшественника.
Другие же называют США Новой Атлантидой (любовно), или Новым Вавилоном (осуждающе). Вавилон, кстати, имеет тот же финикийско-атлантический генезис, что и Карфаген.
Соединенные Штаты в современном мире действительно воплощают этот древний загадочный бренд морского могущества с почти магическими возможностями. Подобно Атлантиде, Карфагену и Вавилону они сочетают демократию с рабовладением; подобно им управляются торгово-финансовой знатью. Подобно им, опять-таки, они готовы приносить в жертву Молоху бесчисленное количество детей во имя сохранения своих ценностей и своей власти (по данным ЮНЕСКО после 1945 года от американского оружия в мире погибло свыше 25 млн. мирных граждан).
Для Европы в 1945 году началась эпоха цивилизационного плена, о самой возможности которого она ранее не подозревала, и к чему не была готова, вопреки всем кровопролитным воинам между европейскими народами.
Наверное, такая ситуация была бы безысходной, но тирании фатально спотыкаются о неожиданные препятствия, которые вовремя не принимали в расчет. Могущественные потомки атлантов, владевшие тайнами неба, уничтожили единственный в то время на земле храм единобожия в Иерусалиме и увели в рабство духовных наследников Ноя (через пророка Моисея), чтобы приобщить их традицию к своему магическому арсеналу.