Бесполезно плещутся в стылых портах «Осляби» и «Пересветы», выкресты из бывших «Кузнецовых». Да хоть бы посшибались они все бронированными скулами и так в обнимку торжественно ушли бы под свинцовые воды северных морей (ракеты-то все равно ни фига не взлетают).
«Лодки утонули», – остановившись на миг, выдохнут разом карлики. И ну дальше вверх-вниз по лестницам взапуски: «Сегодня играем, что ты большой, а завтра – что опять я!» Стонет ветхий домище всеми своими деревянными конструкциями (когда-то слаженными без единого гвоздика, отчего им теперь не легче), мечтает, чтоб пришли с фронта взрослые… Надавали бы подзатыльников не в меру расшалившимся деткам (пинков под зад чертовым карлам?) и прекратили бы шумное безобразие. Вздохнет тогда полной грудью заслуженное строение, и во всех его покоях воцарится шекспировское «молчание».
Правящий класс?
«КОМПАНИЯ». № 484. 25.10.2007
Давно уже общим местом стали жалобы обывателей на то, что им показывают по телевизору и в общественно-политических изданиях в качестве репрезентативных физиономий эпохи. И правда, обывателя можно понять: с экранов и фотографий в серьезных изданиях на нас смотрят «хабитусы», прямо сказать, не очень…
Попросту говоря, те, кого предъявляют народу в качестве выразителей (поскольку «народ» – молчаливое большинство!) его бессловесных нужд и чаяний, заставляют сердце случайного прохожего кровью обливаться от тоски за человечество. Понятно, что выдвижение массы подобных существ в репрезентативную элиту свидетельствует о крахе человечества как проекта. Или если уж не всего человечества, то, по крайней мере, той его части, которая допустила у себя подобное безобразие.
Кто же они, эти персонажи, угнетающие аудиторию убожеством видеоряда и звукосопровождения? Их можно разделить на две части. Первая, наиболее шумная и, как правило, знакомая публике по именам, – это так называемые публичные политики, особая категория уличных актеров: фигляры, зазывалы и прочие проходимцы. Они – психовампиры в сценическом смысле, то есть питаются энергией толп, жаждущих зрелищ. Поскольку они абсолютно бездарны, то идут не в ТЮЗ, а в политику, и государство обслуживает их сумасшедшее тщеславие, создавая иллюзию, будто они не хуже какого-нибудь Майкла Джексона и у них есть «фанаты» (электорат).
«Конек» этой части – «гражданское общество» и «публичная политика», легитимно дающие им право вампиризировать. Время от времени государство вдруг резко перестает инвестировать в иллюзию их звездности, и тогда они поднимают крик о том, что «политика куда-то ушла из национального пространства».
Вторая же часть прямо противоположна первой: угрюм-бурчеевы, невыразительные и глубоко анонимные люмпены, поднявшиеся до статуса бюрократов в силу особой сервильности, врожденной клановости и беспредельной готовности на любую подлость. Это люмпены, организованные в корпорацию чиновников, чья корпоративность составляет их единственную, но почти несокрушимую силу.
Организованные люмпены зоологически ненавидят политических имитаторов-фигляров из первой группы, поскольку их разделяет противоположный по существу клинический анамнез социально-психологического происхождения.
Время от времени угрюм-бурчеевы предпринимают попытки вытеснить фигляров с политического поля и самими собой наводнить «институты представительной демократии».
С точки зрения шоу-бизнеса, это кончается всегда полным провалом – как в тех жалких полусамодеятельных представлениях, где глупые режиссеры норовят втянуть зрителей в театральное действо.
Бюрократы, в отличие от публичных политиков – «эзотерики», ибо верят в мистерию Левиафана. Они скромно именуют это «государством», но на самом деле подразумевают не эту вполне рациональную штуку, а некий нечеловеческий рок, проявляющийся (о чудо!) на вполне человеческом уровне. Идея бюрократической организации как неумолимой и непобедимой машины – это самая сверхценная идея, которая доступна их уму и в которой они с трепетом приближаются к ощущению «божественного».
Они считают себя слугами этого Левиафана, которых от простых смертных отличает Причастность. Мера же Причастности (степень в благодати) определяется уровнем допущенности к распилу бюджетных бабок.
(Деньги для бюрократа есть эманация «божественного государства», и посему кража из бюджета – это реализация Причастности и форма служения, а совсем не то, что вы думаете).
Христос рассматривал госчиновников (именовавшихся в его хронотопе мытарями) как самую отверженную часть общества, наряду с проститутками, поэтому часто включал их в число своих слушателей.
Огосударствливая христианство, мытари, возможно, пытались посвоему отблагодарить Мессию за снисхождение к их убожеству.
Черная зона
«КОМПАНИЯ». № 485. 29.10.2007
Любители криминальной романтики слышали, что бывают зоны «черные» и «красные». На «красных» правят менты, хозяином является «кум», все подчиняется как бы государственному, как бы абстрактному закону. «Черные» же зоны держат воры. На каждой сидит смотрящий, который отчитывается перед паханом. Там правит воровской закон, который представляет как бы конкретную справедливость…
С одной стороны, менты противостоят беспределу криминала (так они говорят). С другой, – воры противостоят беспределу ментов и государства (в этом суть воровского закона).
С недавних пор некоторым романтикам стало казаться, что современное международное сообщество все больше начинает походить на криминальное. Были до недавнего времени на географической карте две зоны – «красная» и «черная». «Красной», конечно же, был соцлагерь (лагерь, чувствуете?). Ну а «черной», естественно, свободный мир (он почему-то «лагерем» не назывался, хотя бы даже для симметрии).
Но вот воры с воли дали приказ разморозить «красную» зону, устроили лагерный бунт. Власть переменилась. Только против ожидания «суки» и «актив» как были, так и остались главными, а мужиков запихали под нары.
Весь мир стал сплошной «черной» зоной.
На наших глазах стремительно меняется международное право, исчезают независимые критерии справедливости, общепринятым становится двойной стандарт. Воровской закон правит бал. Политические субъекты делятся на «правильных людей» и быдло.
Во главе стоит казначей общака, держатель воровской кассы. Все обитатели «черной» зоны (она же – свободный мир) отстегивают туда со своих доходов (я бы даже не сказал, что это сравнение; скорее, констатация, к которой приходишь, размышляя над судьбой российского стабилизационного фонда).
Во главе стран-зон стоят смотрящие, но лишь немногие из них, урки в авторитете, имеют право собираться и толковать о международных делах. Остальные сидят по углам и ждут решения своей участи.
Конечно, всякий закон, что дышло. Вся юридическая система есть аппарат гибкой интерпретации закона, который претендует на то, чтобы быть якобы абсолютно одинаковым абсолютно для всех. Понятно, что самая непреложная абстрактная справедливость всегда будет заложницей вкусов и идиосинкразий человека в мантии и парике.
Но воровской закон крут своей феодальной непосредственностью. Он различает между субъектами права: одни право имеют, другие – твари дрожащие.
Может, оно так и есть, но ведь случаются иногда и ошибки! Вот Раскольников думал про себя, что может убить старушку, а оказался тварью дрожащей. А представьте, что будет, если, наоборот, в эти твари запишут Наполеона? Кончится ведь все мировой войной!
…И вот лежит наш зачмореный мужик под нарами после длинного трудового дня на лесоповале, отдав ворам свою пайку, и вдруг слышит знакомые голоса. Вроде даже где-то горн проиграл давно забытую мелодию. Радио вдруг издали заговорило голосом Левитана. Мужик осторожно выполз, оглянулся и обомлел. На стенах знакомые лозунги, плакаты, над воротами надолго исчезавшая куда-то надпись: «На свободу с чистой совестью!» Кругом ходят важные урки в мундирах с золотым шитьем в сопровождении шнырей с красными повязками. Мужик в ужасе протирает глаза. Над вышкой флаг развевается, красный! Только, ой… вместо золотой звезды на нем почему-то череп с костями…
Свершилось! Два закона – ментовской и воровской – слились воедино и стали общей правдой. От которой в рамках этого глобуса теперь уже не убежишь.
Рок Октября
«КОМПАНИЯ». № 486. 5.11.2007
Принято все время извлекать уроки из Октября. В педагогическом смысле этот один-единственный день – 25 октября 1917 года по старому стилю, когда крейсер «Аврора» произвел свой (как говорят, холостой) выстрел по Зимнему, – стал кладезем всяческих наставлений, иногда полностью противоречащих друг другу. За 90 долгих лет (!) Октябрь давал одни уроки в Африке, а совершенно другие – например, в Китае.
Что же касается Европы 1930-х годов – той же Испании или Германии, – то там Октябрь преподносил такие уроки, что их по сей день вспоминать можно только с легким смущением. Благодаря «его» наставлениям – или, точнее, педагогике тех, кто наставлял от «его» имени, в Испании республиканцы проиграли гражданскую войну, в Германии на выборах победили национал-социалисты (а большинство немецких коммунистов скопом перешли в их партию), во Франции высокоучительный Октябрь не позволил Народному фронту прийти к власти в 1936-м…
После войны Октябрь в лице состарившегося Сталина, а затем маэстро гопака Хрущева стал вести себя на преподавательской кафедре еще более непотребно. Вспыхивающие и кроваво подавляемые бунты в Восточной Европе, предаваемые левые движения, тайные сговоры с явным противником – все в лучших традициях рафинированного «чекизма».
Проблемы россиян во многом сегодня определяются иллюзией, что эти уроки остались в прошлом. «Наши люди» думают, будто они окончили школу Октября в 1991-м. Ну, может быть, те из них, кто пару раз оставался на второй год, побывали на последнем уроке Октября в октябре 1993-го…
Увы, нет! Это типичный пример ложного сознания. Ни в 1991 году, ни в 1993-м «советская» власть не исчезла, даже несмотря на то, что был расстрелян последний на территории бывшего СССР Совет. (Обратите внимание на симметрию: все началось после выстрела «Авроры», а якобы кончилось выстрелами танковых пушек по Белому – ассоциация с зимой – дому. То есть каждый раз, порывая со старым, «расстреливают» зиму.)