Тут большей частью жил он, дни за днями
В довольстве и веселье провождал
И, говорят, гуляя меж ручьями,
Отца и мать нередко навещал,
С их душами беседовал словами
И их ответ отчетливый слыхал,
И вздохи их печали, и живые
Повествованья про дела былые.
И долго, одолев судьбы уроки,
Жил Джирафоне. Но пришла чреда,
Исполнились должайшей жизни сроки,
И он расстался с миром навсегда,
Вручивши Алимене вздох глубокий.
Когда сочлись и для нее года,
Ее в прекрасном месте положили
Близ Джирафоне, и в одной могиле.
В пространных землях Прунео остался
С Тиронией. И десять принесла
Она сынов, и всякий красовался
Обычаем, делами без числа;
Когда же каждый браком сочетался
И численность их рода возросла, —
Во Фьезоле гражданствуя богато,
Над всем соседством жили таровато.
Скончался Прунео, с слезами боли
Он всей округой был похоронен.
Осталось сыну каждому по доле,
Какой один Атлантом взыскан он, —
В благоустройстве и на вольной воле.
Был каждый в равной мере наделен,
И завсегда они все родом целым
Владели тем обширнейшим уделом.
Но Фьезоле узнало разрушенье,
И римлянами все разгромлено;[285]
Отхлынуло тут к Риму населенье,
И только племя Африко одно
Все собралось в разбитом укрепленье,
Что Прунео построено давно.
Все, как могли, получше разместились,
Построили дома и в них укрылись.
И Фьезоле уже не обновлялось[286],
Когда Флоренцию построил Рим,[287]
И населенье знатное осталось
В плену, не возвратясь к домам своим.
Оно по большей части разбредалось
И расселялось по местам чужим,
Как племя завоеванное, жило
И помощи ни в ком не находило.
Но понемногу гнев угомонился,
С теченьем времени и мир настал.
Народ, опять свободный, воротился
И римлянам о зле не поминал,
И в мощную Флоренцию вселился
Род Африко, пришел меж них и стал,
Радушно принят в местном населенье,
В почете жить, в любви и уваженье.
А чтобы не было и подозренья, —
Весь род же был когда-то оскорблен, —
И чтобы дать живые побужденья
Любить страну, где стал любимым он,
Расточены все были уверенья,
Роднились с ними там со всех сторон,
Их как сограждан глубоко любили
И всячески, как было должно, чтили.
Так рос народ, богатство и убранство,
Флоренция мужала и росла,
Царил покой и быта постоянство.
Но, — эта грань из многих книг светла, —
Уже туда явилось христианство,
Когда орда Тотилы все смела,
До основанья крепости сломила,
Жгла, рушила, народы полонила[288].
Потом свирепый повелел Тотила
Во Фьезоле всю крепость обновить
И кликнул клич, чтобы туда, как было,
Кто хочет — вновь перебирался жить,
Где Фьезоле прикрытие сулило,
За коим безопасным можно быть,
И клялся вечной потрясать войною
Враждебный мир со всей его страною[289].
На это, полный гордого презренья,
Род Африко вернуться не желал,
Но перешел опять в свои именья,
На прежний холм, где древле пребывал,
Где каждый уж имел свои строенья, —
Воздвигли укрепленья здесь и вал
Защиты ради, коль дойдет до спора,
От фьеэоланцев и от их напора.
И долго это пребыванье длилось.
Но добрый Карл Великий[290] поспешил
Италии на помощь, обновилась
И ожила страна, он защитил
То обновленье. И соединилось
Потомство Африко, и собран был
Совет родов, что здесь в округе жили
Как беглецы. И тут постановили:
С посольством в Рим к ногам отца святого
И короля великого должна
Явиться весть — отчетливое слово:
Их дочь повержена, разорена,
Лежит в пыли, нет гражданам покрова,
Насильственно покинута она,
Жилищ и дел не возвести из праха
И не избыть от фьезоланцев страха.
Но это все подробно в должном месте
Описано[291], — я кратко передам.
Флоренция пред папой в этой вести
Предстала — сострадательным очам.
Великий Карл, с победой в поле чести,
Не медля к нашим подошел местам,
Флоренцию воссоздал он из пыли[292],
Она ж потом к его служила силе.
И вот с другими вместе возвратились
Потомки Африко здесь обитать
И постепенно всюду расселились,
Так обо всех мне и не рассказать.
Но мужи именитые явились
Из них повсюду, — их мне не назвать,
Как и других, что были вслед за ними,
Незнаемы собратьями своими.
Так пусть и остается это дело, —
Желанной пристани достигнул я,
Куда морями дальними летела,
Влюбленностью пылая, мысль моя.
Мое перо покою захотело,
Свершил я волю, сердца не тая,
Одной, кого ослушаться не смею,
Кого зову владычицей моею.
Итак, труда венчая окончанье,
Тому его хочу я принести,
Кто дал мне мощь, и вспомоществованье,
И слог, и ум — стихи мои вести? —
Амуру, — лишь ему я в послушанье
Хочу пребыть, как был, в своем пути,
Благодарить посильным приношеньем,
Но предварить особым извиненьем:
Амур-владыка, царственный от века,
Кому с его величьем мощных сил
Всегда послушно сердце человека,
Против кого никто не властен был, —
Хоть низкому тяжка твоя опека,
Покамест и его ты не сломил,
Раз пожелав — и тем полней ты властен
Над духом, что высокому причастен, —
Ты тот, кто волен, если пожелаешь,
Великое к свершению привесть!
Ты тот, кто мир иль бой ниспосылаешь
Своим рабам, — венец ли или месть!
Ты тот, кто их сердца преображаешь,
Чтобы порой навек к отцу вознесть!
Ты тот, кто в оправданье, в осужденье
Даруешь мощь или уничиженье!
Я — из числа рабов твоих раб верный,
И мне сложить поручено тобой
Повествованье это, и в безмерной
Покорности, как донною одной
Мне внушено, свершил нелицемерно
Я это дело, вдохновлен тобой,
Как разум мой возмог в смиренной части,
Мне данной от твоей высокой власти.
Но я молю, как должно в этом деле
И правильно, мне милость оказать, —
Чтоб эту книгу никогда не смели
Невежды те негодные читать,
Что и не захотят, как не хотели,
Тебя в твоем могуществе познать.
Уверен я, что в честь твою писанье
Всегда в них встретит только порицанье.
Оставь ее воспитанным душою,
Кому ты знак на лица положил,
И кротким ангельски перед тобою,
Где ты в сердцах царишь во славе сил:
Для них не будет быль твоя дурною,
Но хвал достойным все, что ты явил.
Прими же их, владыка. Пред тобою,
О нежный, дай мне вечно быть слугою. —
«Добро пожаловать, слуга послушный,
Приверженнейший изо всех людей,
Ты, что вложил весь пыл свой прямодушный
В свершенье этой книжечки моей.
В ней то, чего желал я; и радушно
Ее я принимаю; место ей
Даю среди других повествований,
Среди моих великих всех деяний.
И слышал я, и дам я совершенье
Всему, чего ты у меня просил.
Уберегу я книгу от прочтенья
Того, кто никогда мне не служил;
Я не боюсь: их суете — презренье,
Им не умалить мне присущих сил;
Но имя пусть мое в молчанье строгом
Блюдут они. Ты ж оставайся с богом».
ДОПОЛНЕНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ БОККАЧЧО К «ФЬЯММЕТТЕ»
{1} Кадм был сыном царя Агенора, правившего Сидоном[295]. У него был брат по имени Феникс и сестра по имени Европа, которую похитил Юпитер, обернувшись быком. Царь Агенор послал Кадма и Феникса на поиски их сестры Европы. Отчаявшись найти ее, Кадм прибыл в Беотию, где возле грота сразился со змеем и одолел его. Там же посеял Кадм зубы змея, из которых взошли вооруженные воины; едва лишь выбросила их земля на поверхность, как они поубивали друг друга.