Сам же Фёдор Абрамов, вызванный за трибуну, говорил долго. Рассказывал о том, как создавался роман и что не написать его он просто не мог, и то, что роман был написан, по сути, в пику лакировочным романам о быте колхозных крестьян и что недостатки романа, высказанные читателями, имеются. Рассказывал о том, как родилась фамилия Пряслины… Абрамов был искренен перед своими главными читателями – в сущности, героями его романа, но о реальных прототипах героев романа, как того ни хотели слушатели, он предпочёл умолчать.
Как в «Тихом Доне» семья Мелеховых является центральным связующим звеном романа, так и в «Братьях и сёстрах» во главе повествования находится многодетная семья Пряслиных, в которой Анна Пряслина, мать шестерых детей, как и все другие жители Пекашина, работает в колхозе «Новый путь» с утра до ночи, вырабатывая свои трудодни.
Фёдор Абрамов (в центре) с родственниками Михаилом Максимовичем Какориным (слева) и Константином Афанасьевичем Абрамовым. Карпогоры. 21 июля 1947 г.
Мемориальная доска на доме, где жила семья Михаила Александровича Абрамова, старшего брата писателя. Веркола
В первый год войны погибает её муж, глава семейства Иван Пряслин по прозвищу Ваня-Сила, и все мужицкие заботы по дому ложатся на плечи старшего сына Михаила, которому едва исполнилось 15 лет, как когда-то, уже в реальной жизни, в такие же годы принял на себя заботы старший брат Фёдора Абрамова – Михаил. Разумеется, «Братья и сёстры» нельзя назвать автобиографическим произведением, хотя многие сюжеты из жизни и быта семьи Пряслиных родились в его абрамовском детстве. Так, упористый характер Анны Пряслиной во многом схож с характером Степаниды Павловны – матери писателя, вместе со старшим сыном поднимавшей своих детей.
Семья Пряслиных не теряется в водовороте событий, происходящих в Пекашине, не затмевается образами других героев романа, их взаимоотношениями, а наоборот, создаётся ощущение того, что пряслинская семья, как и семья донского казака Пантелея Мелехова в «Тихом Доне», стала зеркалом тех событий эпохи, в которых ей пришлось жить.
В семье Пряслиных отобразились все тяготы той лихой военной поры, свалившиеся на плечи тех, кто, живя в деревне, при колхозе, должен был не просто помогать фронту ударным трудом, но и выжить сам: пахать, сеять, косить, заготавливать дрова, зимой работать на лесозаготовках…
Все герои романа – единая семья, как слаженный хор, но у каждого в отдельности своя скрипка, своя нота, своё место в общем исполнении. И как слово не выбросить из песни, так нельзя представить «Братьев и сестёр», потерявших хотя бы одного героя.
И в этом – вновь яркий образец великой шолоховской школы литературного мастерства – особый натурализм в описании быта, который не затмевает главного сюжетного стержня, а лишь дополняет его, высвечивая определённые стороны личности в сложнейшей для неё ситуации: у Фёдора Абрамова – в тяжёлом крестьянском труде в апогее трагизма войны, у Михаила Шолохова – в переломные годы крушения идеалов, поиска нравственного причала также в период Первой мировой и гражданской междоусобицы.
Все без исключения образы романа «Братья и сёстры» – собирательные. Они вместили в себя черты характеров тех, кого лично знал писатель, с кем рос и общался: его друзей, близких и родных, простых жителей Верколы и окрестных деревень, тех, о ком ему рассказывали, о ком говорили, и тех, кого он встречал в своих многочисленных поездках по Пинежью.
Вообще тайну реальных прототипов героев «Братьев и сестёр» Фёдор Абрамов откроет не сразу. Причин тому много. Во-первых, чтобы никого не допускать в свою писательскую кухню, а во-вторых, – и это, наверное, самое главное, – чтобы герои не лишились в романе самостоятельной жизни и не стали заложниками судеб реальных людей, что неизбежно сопряжено со всякого рода сопоставлениями, поисками правды и вымысла. А ещё Абрамов очень жалел прототипов своих литературных героев, ведь быть реальным человеком и прообразом литературного героя не так-то просто!
Спустя время, в беседах с близкими, знакомыми, на встречах с читателями Фёдор Абрамов всё же поведает о том, чьи судьбы в меньшей или большей степени повлияли на рождение того или иного героя, да и всей тетралогии «Братья и сёстры». Абрамов в своей статье «Сюжет и жизнь», опубликованной в «Литературной газете» 13 января 1971 года, скажет так: «За каждым героем так или иначе стоит живая натура, живая модель».
Выхватить в человеческой натуре её суть, малую крупицу, из которой могучим кедром вырастет незабываемый литературный образ, – задача, с которой Абрамов справился на отлично. «Почти все писатели имеют прототипов… – скажет Абрамов 6 мая 1974 года на встрече со студентами и преподавателями Архангельского педагогического института им. М. В. Ломоносова, студентом которого когда-то едва не стал сам. – У меня всегда стоит живой человек перед глазами. Но я не беру человека и не описываю – из этого ничего не вышло бы. Беру деталь и отталкиваюсь от этого. История с прототипами сложная. Критики ходят по Пинеге, смотрят и думают: с кого списано? Когда человек хороший, это всех устраивает. Но когда лезут к человеку с недостатками, то это конфуз…»
Однако при всём многообразии образов у «Братьев и сестёр» есть главный герой. Временами он ненадолго теряется в гуще действующих лиц (да и повествование начинается не с него), и всё же его важность в романе после его полного прочтения явно выступает на первый план.
Мишка Пряслин. Он не просто один из главных положительных героев романа, он его сила, его главная нравственная основа, показатель чистоты помыслов, человечности и самобытности восприятия и видения жизни. По авторскому замыслу, Мишка Пряслин лишён мыслей о лёгкой жизни, для него работа не просто необходимость в силу известных по роману обстоятельств, а в этом его исключительность, его внутренний стержень. «Люди должны включить в своё душевное хозяйство пряслинский нравственный комплекс – это для меня несомненно», – напишет Абрамов Борису Лаврентьевичу Кононову 3 сентября 1976 года, тем самым, в первую очередь для себя самого, подчеркнув особенность образа Мишки Пряслина и всей его семьи.
Так кто же он, Мишка Пряслин? Чей реальный образ помог Фёдору Абрамову создать его облик, оживить в читательских умах, да так, что некоторые из них, сопоставляя свои военные и послевоенные судьбы, видели в нём самих себя? И таких примеров было не счесть! Мишка Пряслин поистине стал народным.
Фёдору Абрамову удалось почти невозможное. Наверное, ни одно из произведений, вышедших из-под пера до, да и после «Братьев и сестёр» (если только «Василий Тёркин» Твардовского да стихотворение Симонова «Жди меня»), не содержало в себе столько тождественности между образами героев произведения и читателями. Абрамов действительно угодил в точку. Он не просто всколыхнул читательское сознание тем, что хотел донести, что у самого лежало на душе, но и заставил говорить о том времени, о котором смолчать не мог, о тех, чьим трудом в войну добывался нелёгкий победный хлеб! И ещё, может быть, самое ценное то, что Абрамов сподвиг говорить об этом устами простых людей, тех, кто непосредственно вынес на своих плечах бремя военных и послевоенных тягот, работая в колхозе один за семерых.
Такие, как Мишка Пряслин, взяв на себя хоть какую-то мужицкую работу, были весомой опорой и подмогой в каждодневном колхозном труде. Помню, как мой отец, встретивший войну одиннадцатилетним подростком, не хуже Мишки Пряслина, помогая матери растить двух малолетних сестёр, с утра до вечера вырабатывал в колхозе трудодни: зимой на заготовке дров, а летом на покосах отбивая косы да укладывая стога… И как мне не вспомнить, что уже в пору моего детства с какой-то определённой гордостью говорили в нашей деревне, что лучшие пахари – бабы, ведь их научила этому война.
Образ Мишки Пряслина был настолько близок многим читателям, в чьей судьбе отразилось то время, что были и такие, кто в своих письмах прямо заявлял Фёдору Абрамову: «Я претендую на то, что бо́льшую часть фактов Вы списали с меня», – как это сделал в своём письме от 20 февраля 1971 года житель Петергофа А. А. Пучинский.
По мнению филолога и критика Андрея Михайловича Туркова, Абрамов, создавая образ Мишки, «оказывается на пороге художественного открытия – изображения и исследования одного из героических и типических характеров, выкованных в горниле тех трудных лет»{38}. И с этим не поспоришь.
Сам же Фёдор Абрамов, когда его однажды спросили о прототипе героя пряслинской саги, сказал следующее: «С Михаилом Пряслиным я встречаюсь на своём Пинежье каждое лето. И не только встречаюсь. Но и беседую с ним.
Но, боже мой, как мало похож этот здоровенный мужчина с твёрдым, упрямым взглядом на того совестливого и самоотверженного парня, которого читатель знает по роману! Да и это понятно. Писатель не фотограф. От реального человека он берёт порой лишь какую-либо поразившую его чёрточку, ту “живинку”, без которой любой созданный им образ всего лишь мёртвая и безжизненная схема».
Говоря о своих «встречах» с Михаилом Пряслиным, Абрамов нисколько не интриговал слушателей. «Мишка Пряслин» действительно существовал в натуре, жил в Верколе, и Абрамов, приезжая на родину, встречался с ним!
Михаил Иванович Абрамов знал о своей причастности к образу Мишки Пряслина, на первых порах воспринимая сей писательский «подарок» по-разному, но к концу своей жизни явно смирился с образом, свыкся.
Тогда, в апреле 1942-го, оказавшись в Верколе, будущий писатель, конечно же, не мог не приметить многодетную семью погибшего на фронте Ивана Абрамова, будущего героя романа Вани-Силы, чей дом стоял на деревенском угоре, совсем рядом с его, родительским. Самым старшим тогда в семье и был пятнадцатилетний сын Ивана – Михаил, а самой младшей, шестым ребёнком, родившейся уже без отца, – дочь Татьяна. С него-то, старшего, Фёдор Абрамов и снял внешний образ Мишки Пряслина: крепкого, жилистого, не по годам упористого в труде парня. И каждодневные заботы этой семьи о хлебе насущном, в которой старший сын заменил погибшего отца, так глубинно легли на душу Абрамову, так стали ему близки, что своя пора безотцовщины, нелёгкого детства крепко-накрепко переплелась с судьбой семьи Вани-Силы, а сокровенная любовь автора к своему старшему брату Михаилу не иначе как выплеснулась в романный поклон Мишке Пряслину, ставшему своей матери надёжной опорой, как когда-то и их коммуния сделала невозможное – сохранив семью, выжила в труде.