Фёдор Абрамов — страница 54 из 91

6 апреля 1971 года Абрамов довольно раздражённо писал Токареву:

«Итак, Владимир Николаевич, вы “единственный автор” инсценировки, а Абрамов тут ни при чём. Более того, Абрамов хочет примазаться к Вам, нажиться на Вашем труде, и вообще, послушать Вас, так Абрамов даже чуть ли не мешал Вам в работе над инсценировкой (это автор-то романа!)…

И вот тут, Владимир Николаевич, я должен прямо сказать, что Ваша инсценировка, её первый вариант… оказался несостоятельным. По крайней мере, с точки зрения языка. Да это и неудивительно. Вы ведь совершенно не знаете ни крестьянской жизни, о которой идёт речь в моём романе, ни тем более живого народного языка (да ещё в его северной разновидности), на который я опираюсь как художник, и надо было обладать поистине Вашим бесстрастием, чтобы взяться за инсценировку такого произведения. Так что нет, не от хорошей жизни, Владимир Николаевич, я “пристроился” к Вам. Как говорится, не было охоты, да нужда заставила.

Да, да, да! Давайте возьмём Ваш первоначальный вариант и последний, тот, что был представлен Малому театру (у меня они, кстати, сохранились) – ведь это просто несоизмеримые вещи! Примеры? Да начнём прямо с первой страницы – со вступительного монолога Анфисы. Вы ведь как его сделали? Две-три строчки сочинили сами, затем поработали ножницами (выстригли кусок из письма автора к другу), потом приписали ещё две-три строчки от себя и всё – готово. Надо ли говорить, что получился совершенно несъедобный винегрет, лишённый всякого языкового единства, и что мне пришлось коренным образом переработать его! И таких примеров множество. Их можно найти на каждой странице, где Вы так или иначе внесли свою лепту.

В своём письме моё участие в работе над инсценировкой Вы со свойственной Вам деликатностью называете “совместным редактированием”. Нет, Владимир Николаевич, это было не редактирование, это была каторга. Я целыми днями в поте лица, при ожесточённейшем сопротивлении с Вашей стороны (заметьте, я всё время воздаю Вам должное) вымарывал, вытравляя из текста Ваши слова и Ваши выражения, столь чуждые всему стилистическому строю моего романа, правил и вписывал заново целые куски в репликах, ремарках, возвращал характерам их изначальное звучание (это уже, замечу в скобках, по части драматургии). А сколько я выбросил, изъял разных сцен и эпизодов, сочинённых Вами в духе плохой брошюры и псевдонародности!»

Но и этому варианту пьесы «Две зимы…» не суждено было оказаться на театральной сцене. Что же не устроило тогда дирекцию театра? Письмо Царёва и Равенских в себе причины отказа в постановке такой версии пьесы, и отправленное ими Фёдору Абрамову письмо говорило лишь о необходимости дальнейшей работы:


«Дорогой Фёдор Александрович!

Получили Ваше письмо и новый вариант инсценировки. Большое спасибо.

Пьеса стала совершеннее по языку персонажей; каждый человек заговорил своим собственным голосом. А слово для актёра – великое богатство. Рука мастера чувствуется и в этой работе очень крепко.

Что же касается перевода романа на язык сцены, перевода прозы в драматургию, то здесь предстоит ещё труд и труд! Пока что инсценировка столь беднее и “прямее” романа, что ставить её в таком виде – значит не уважать и не понимать Ваше творчество.

Будем работать, Фёдор Александрович!

Будем вместе с Вами выстраивать спектакль, который и по духу, и даже чисто жанрово, по принципу одновременности действия, по полифоничности звучания тем и т. д. будет максимально приближен к Вашим “Двум зимам…”.

Выпуск спектакля намечен на июль этого года.

Просим Вас, дорогой Фёдор Александрович, – и настоятельно просим, – до создания окончательного сценического варианта пьесы в Малом театре инсценировку ни в коем случае не считать законченной и соответственно не передавать её никаким другим театрам.

Постановку “Двух зим…” на театре, как Вы знаете, разрешили (и не без скрипа!) именно Малому. Под нашу ответственность – художественную и партийную. И мы крайне озабочены тем, чтобы спектакль состоялся – достойно и без помех».


Могло ли разочаровать Фёдора Абрамова это письмо, в котором ясно говорилось, что пьеса в том виде, в котором она уже во второй раз подана, в театре не пойдёт? Впрочем, для себя Абрамов вряд ли мог поставить этот вопрос именно так. Понятно, что работать с Токаревым ему не хотелось. К тому же в Ленинградском государственном театре им. Ленинского комсомола (в 1991 году театр получил новое название – Государственный театр «Балтийский дом») уже шла работа над третьим вариантом инсценировки «Двух зим…», в основе которого лишь частично лежал второй вариант пьесы. Да, Абрамов нарушил возложенное на него Малым театром обязательство не передавать незаконченную инсценировку другим театрам. Но и Абрамова можно понять. Он устал от неопределённости Малого театра, да и отвергнутый вариант пьесы с его собственными правками уже был сигналом, что данную постановку в этом театре зрители вряд ли вообще увидят, хотя в письме Токареву Абрамов вроде бы и отметил справедливость руководства Малого театра и даже согласился с тем, что пьеса ещё действительно далека от романа и нуждаетсяной, а может быть, и в коренной переработке. И всё же для себя он уже принял иное решение. И, наверное, был прав.

7 января 1971 года в коротком письме Михаилу Царёву и Борису Равенских, словно освобождая себя от ненужных обязательств в отношениях с Малым театром, Фёдор Александрович напишет:

«В ответ на Вашу телеграмму от 30 декабря прошлого года сообщаю, что окончательный вариант пьесы вручён Вашему театру В. Н. Токаревым 29 декабря 1970 года…

Театры других городов страны проявляют большой интерес к пьесе, интерес, на мой взгляд, вполне закономерный, так как роман “Две зимы и три лета” хорошо принят советским читателем и критикой.

Сохраняя за Вашим театром право первой постановки в Москве, я не нахожу никаких оснований препятствовать их желанию поставить пьесу на своей сцене».

Инсценировка, которую готовил ленинградский Ленком вместе с Фёдором Абрамовым, давшим согласие на постановку, была совершенно иной, принципиально отличающейся от той, что готовилась в Малом театре.

«Вариант Малого театра и конструктивно, и сюжетно строился на образе Анфисы, – как следует из письма директора театра Рубина Сергеевича Милонова, режиссёра Геннадия Михайловича Опоркова и режиссёра-постановщика Олега Константиновича Овечкина директору Ленинградского отделения Всесоюзного управления по охране авторских прав товарищу Краморевой Н. И. 3 ноября 1971 года. – В центре же нашего варианта стали образы и судьбы молодых героев романа – Михаила и Лизки Пряслиных, Егорши. Это привело к изменению ряда побочных линий, к необходимости написания новых сцен, к изменению самого конкретного приёма инсценировки».

В ленкомовском варианте пьесы «Две зимы…», по сути, уже четвёртом, Владимир Токарев участия не принимал. Его можно было без проблем убрать из числа авторов инсценировки, если бы, как ни парадоксально, не заступничество Фёдора Абрамова, который изначально был настроен, как мы видим, куда более радикально.

Из письма Абрамова Токареву 6 апреля 1971 года: «Ленинградский вариант даёт мне право вообще отказаться от Вашего соавторства. Да, да! Стоило бы мне только переписать несколько страниц, на которых есть следы Вашей работы, изъять три-четыре куска, написанных Вами и, каюсь, мной недостаточно выправленных, и я бы мог распрощаться с Вами навсегда. Но я этого не сделал. Я не хочу перечёркивать вовсе Вашу работу…»

И когда в сезоне 1971 года спектакль «Две зимы и три лета» уже шёл на сцене Ленинградского театра им. Ленинского комсомола, его руководство по-прежнему считало несправедливым указывать имя Владимира Токарева как автора пьесы.

«Таким образом, по существу, инсценировка театра была создана Ф. Абрамовым совместно с театром. И обе эти стороны имели право ставить вопрос об исключении фамилии В. Токарева из афиши спектакля. Однако по этическим соображениям, а также учитывая, что В. Токарев является одним из соавторов варианта инсценировки, который послужил источником новой инсценировки, театр, и в первую очередь сам Ф. А. Абрамов, не сочли себя вправе ущемлять интересы и авторские права В. Н. Токарева. В результате фамилия В. Н. Токарева стоит на афише как фамилия одного из инсценировщиков романа, хотя это и нельзя считать справедливым» – эти строки из обращения ленкомовцев от 3 ноября 1971 года являются ещё одним ярким примером абрамовского благородства. Согласно инструкции по применению постановления Совета министров РСФСР от 27 июля 1966 года № 623 «Об авторском вознаграждении за драматические и музыкальные произведения», авторский гонорар за инсценировку произведений, охраняемых авторским правом, составлял три процента валового сбора от продажи билетов, из них: полтора процента автору романа и полтора процента авторам инсценировки, то есть по 0,75 процента каждому. Так, Абрамов должен был получить три четверти от суммы сбора, а Токарев лишь одну четверть. Так вот Абрамов отказался от одной четверти в пользу Токарева, тем самым поделив причитающийся гонорар поровну, причём об этом своём решении Абрамов 9 марта 1971 года уведомил и Токарева.

Пьеса «Две зимы и три лета» на сцене Ленинградского театра им. Ленинского комсомола будет идти не один год и соберёт немало оваций благодарных зрителей. А вот отношения между соавторами инсценировки наладятся лишь спустя семь лет, когда режиссёр Эдуард Семёнович Симонян решит поставить «Две зимы…» на сцене Архангельского драмтеатра. Фёдор Абрамов первым протянет Владимиру Токареву руку дружбы в знак примирения, откликнувшись душевным письмом на старый адрес Владимира Николаевича. Абрамовское письмо будет долго скитаться по Москве, пока не доберётся до Кронштадтского бульвара, где теперь жили Токаревы. «Это такая радость, что все недоразумения между нами наконец рассеялись! – напишет Владимир Николаевич Абрамову в ответном письме от 15 мая 1978 года. – Я всегда считал Вас одним из выдающихся прозаиков нашего времени, внимательного и заинтересованного, несмотря ни на что, следил за Вашим творчеством, и наш нелепый конфликт всё это время тяжёлым камнем лежал на моей душе». Нельзя упрекнуть Токарева в неискренности. Ещё 6 мая 1972 года он отправит Абрамову письмо, на которое тот не ответит: «Мы написали друг другу много резкостей и колкостей. Отношения испорчены полностью. Никто на этом ничего не выиграл».