И ещё: «Единственная в эти дни радость – мои юные друзья с Моховой. Ух, как они играли сегодня! Диво дивное эти ихние “Братья и сёстры”! Порой мне казалось: их спектакль сильнее даже “Деревянных коней” на Таганке».
Это действительно был удивительный кацмановско-додинский класс товстоноговской кафедры Ленинградского госинститута театра, музыки и кинематографии. Андрей Краско, Наталья Фоменко, Александра Иванес, Игорь Скляр, Сергей Власов, Наталья Колотова, Наталья Акимова, Елена Попова, Александр Чабан, Николай Ежов, Александр Завьялов, Сергей Бехтерев, Игорь Иванов, Владимир Захарьев, Елена Соловьёва, Галина Щепетнова, Лидия Никитина – многие из которых ныне народные, заслуженные, завоевавшие безграничный почёт и зрительскую симпатию ведущие актёры театра и кино, режиссёры, и для многих из них додинская театральная гавань стала единственной на всю жизнь.
А тогда, в 1977-м, они, мальчишки и девчонки, едва примерившие на себя таинство лицедейства, ещё не постигшие во всей мощи актёрского мастерства школы Станиславского, ещё только-только вступали на стезю нелёгкой профессии актёра, требовавшей от них не просто полной самоотдачи, но и совершенного погружения в мир театрального искусства.
– Мы ночевали и дневали в институте, – вспоминает Наталья Валентиновна Акимова, сыгравшая в «Братьях и сёстрах» Лизу Пряслину. – Мы забывали, что за окошком бывает светло. Мы заходили рано утром до рассвета и уходили поздно вечером уже в темноте. Мы не просто учились, мы жили театром. Нагрузки были неимоверные. И такое можно было вынести только по молодости. Мы очень любили своих мастеров. У нас был замечательный курс, и всё же жаль, что многие из ребят так и не встретили своего режиссёра.
– Так всё же почему «Братья и сёстры» Фёдора Абрамова стали дипломным спектаклем курса? – спрашиваю Наталью Акимову.
– Я была в числе учеников, – поясняет Акимова, – и какие там были идеи у мастеров, я, конечно же, не знала. Только вот сейчас припоминаю, что они собирались что-то другое ставить. Нам же дали задание (это было на втором курсе) приносить отрывки из того, что мы читаем. Отрывки с каким-то законченным событием, чтобы была маленькая сцена. Нам разрешалось что-то даже записать, придумать текст в действии. И мы начали носить отрывки из произведений разных авторов. И так возник Абрамов. Изначально приоритета на Абрамова не было однозначно. Один-другой отрывок из произведения этого писателя – и вроде бы всем понравилось, и как-то сразу появилась мысль, что как было бы хорошо с этим выйти на курс. Одним словом, на душу лёг абрамовский материал. Почему? На тот момент было ещё неизвестно. Среди нас были немногие, кто знал деревню, а в общем мы были очень далеки от неё. И всё же Абрамов.
В сдержанном рассказе Игоря Борисовича Скляра, чей образ Юры в «Братьях и сёстрах» восхитил Абрамова, было всё достаточно прозаично, но интересно:
– А что касается того, почему Абрамов, то здесь вообще можно начинать с принципа обучения в театральном институте. Первый курс – этюды, занятия с речью… Второй – выбор отрывков из прозы и выбор именно того, что можно было худо-бедно играть. В общем-то, у любого писателя есть определённые сцены в рассказе или в повести, которые можно сыграть драматургически, в которых существуют событие, интересные обстоятельства и которые впоследствии можно было вынести на экзамен. А у Абрамова таких отрывков масса и в рассказах, и в повестях, и тем более в романах. Конечно, мы очень много читали, и нами мастерам показывались многие авторы от Достоевского до Вампилова, даже киносценарии типа «Доживём до понедельника». Дело доходило даже до мультфильмов! Одним словом, Фёдор Абрамов в приоритете точно не был, и мы «не искали» Абрамова. У нас была иная задача – найти спектакль для учебной сцены, благодаря которому студенту, занятому в нём, будут выставлены оценки по мастерству. По сути, этот вопрос нас начинал терзать с первого курса. И вот в конце 1976 года нами стали выбираться очень удачные отрывки как раз из Абрамова, из его «Двух зим…». Совсем не специально! Всё это происходило очень спонтанно. Так возникла довольно сумасшедшая мысль поставить Абрамова. Все вспомнили о «Деревянных конях», шедших на «Таганке». И даже когда в конце 1976 года нам было дано задание планомерно «смотреть» Абрамова, то последнего романа тетралогии «Братья и сёстры» ещё не было и в нашем распоряжении была лишь трилогия «Пряслины». Вот оттуда планомерно начали выбирать какие-то отрывки, и так потихоньку, шаг за шагом стала создаваться драматургическая основа – сценарий пьесы, или, правильнее будет сказать, – инсценировки. Это очень долгая и кропотливая работа, потому что хотелось сыграть много, а временные и вообще театральные рамки, естественно, ограниченны.
Слушая Игоря Скляра, его обстоятельный рассказ, я начинал понимать, за что этих ребят – студентов ЛГИТМиКа, воплотивших в ноябре 1978 года в своём учебном театре на Моховой улице, 35[7], «Братьев и сестёр», так сильно полюбил Фёдор Абрамов. Было за что! Но в первую очередь за неспешность работы над инсценировкой, за желание продумать всё до мелочей – каждое слово, каждый жест, каждую сцену. Не месяц, не два и не три работы, как это было когда-то с «Двумя зимами…» в Театре им. Ленсовета, да и на других сценах, а больше года каждодневного труда, не жалея ни сил, ни времени, потребовалось им для того, чтобы Абрамов не только принял постановку, но и отныне и навсегда стал их близким другом и наставником. И стоя у могилы одного из авторов студенческих «Братьев и сестёр», Аркадия Иосифовича Кацмана, упокоившегося на Комаровском кладбище, и читая воспоминания другого – Льва Абрамовича Додина, сегодняшнего руководителя Малого драмтеатра – Театра Европы в Питере, поддержавших и воплотивших в свет идею своих студентов поставить Абрамова, я думал, как умело они смогли зародить в своих воспитанниках непроходящую любовь к Абрамову, увидев их жажду познания, пропустив через себя то, что видел и чувствовал сам Абрамов. Именно этот своего рода синтез в искусстве и дал тот самый плод, которым наслаждается зритель уже не одно десятилетие.
А когда было решено попросить у Абрамова разрешение на постановку, то студентами уже был накоплен немалый сценический материал.
«И вот тогда сели, подумали, – вспоминает Наталья Акимова, – и решили послать самых храбрых, самых эффектных девчонок с курса – Лиду Никитину и Шуру Иванес, впоследствии Яковлеву, прославившуюся великолепно сыгранной ролью стюардессы Тамары в фильме Александра Митты “Экипаж”».
А вот о том, как это было, рассказывает уже Лидия Александровна Никитина: «Сначала мы поехали на квартиру, но Абрамова дома не было. Он в это время в Доме творчества в Комарове работал. Мы туда. Приехали поздно. Нашли Дом творчества, поднялись к номеру, где жил Абрамов. Подошли к двери, слышим – душ работает. Выждали время, постучали. Фёдор Александрович открыл дверь и после недолгого объяснения, кто мы такие и откуда, предложил нам прогуляться по парку вокруг Дома творчества. Сидели на лавочках. Когда мы пояснили цель нашего приезда, Абрамов наотрез отказался давать нам разрешение на спектакль».
А вот уже как сам Абрамов вспоминал об этой встрече во время останкинского выступления 1981 года: «Однажды в Дом писателей под Ленинградом приезжают ко мне три девчушки: “Фёдор Александрович, мы приехали за разрешением, хотим ставить Ваших Пряслиных”. Я говорю: а кто это вы? “А мы – студенты театрального института. Мы хотим дипломную работу по Вашим произведениям ставить”. Я говорю: хорошо, а вы деревню знаете? “Нет, деревни мы не знаем, но у нас Сергуня (Сергуня – это студент, очень талантливый студент, как я потом узнал, Бехтерев) каждый год ездил к бабушке в деревню”. А все остальные? Тут меня начинает, понимаете ли, немножко заводить и заводить… А почему вы вообще остановили свой выбор на “Братьях”, на моих произведениях, это же довольно серьёзно? “Вот нам как раз ваши произведения и понравились серьёзностью”. Мне это было лестно, но я сразу же одумался и начал кричать на них, я чуть ли не затопал ногами, потому что – ну что это такое, понимаете ли? Какие-то желторотые соплюхи и хотят играть войну, хотят играть трагедию русской бабы. Да вы что, с ума сошли?!»
«Реакция Абрамова на это прошение студентов была справедливая, но довольно жёсткая, – скажет в беседе со мной Скляр. – А как ещё он мог отреагировать на такое предложение? Вот эти городские мальчишки и девчонки будут играть про конец войны, про трагедию русской деревни? Это чушь какая-то!»
Но отказ Абрамова в разрешении ставить студенческих «Братьев и сестёр» не сбил студентов с толку, не заставил опустить руки. И может быть, это стало ещё одним испытанием на прочность всех этих студенческих «братьев и сестёр», которыми, в сущности, они и стали друг для друга за время учёбы. И может быть, только благодаря именно этому духовному и творческому сближению, острому пониманию самих себя в контексте общего дела они и сумели продержать спектакль в одном-единственном составе, сыграв своих пекашинцев сотни раз за весь его тридцатилетний период существования на сцене Ленинградского МДТ. Они, впервые примерившие образы абрамовских «Братьев и сестёр» ещё на пороге актёрской профессии, день ото дня мужали вместе со своими пекашинцами, росли внутренне, с каждым годом по-своему постигали нелёгкую актёрскую стезю, обзаводились семьями, растили своих детей, завоёвывали зрительские симпатии, сами становясь мастерами сцены и режиссуры. И со студенческой скамьи, как великий ориентир в жизни, в их душах и сердцах навсегда поселилось великое абрамовское слово, давшее зелёный свет не только в профессии, но и в постижении смысла бытия и ещё того, что есть больше, чем дружба, то, чему ещё человек не придумал названия. И их большие портреты на стене коридора квартиры на Мичуринской встречали всех, кто переступал порог абрамовской квартиры. И это было ещё одним знаком единения их с Фёдором Абрамовым. Пусть и образно, но рядом!