Но в Верколу в этот год, едва окрепнув, он всё равно вернётся – в августе, всего на две недели, но в самую грибную пору, когда над Пинегой начинают вязать плотное покрывало зябкие осенние туманы, а на лугах, умывающихся под млеющими лучами прохладой солнца, подолгу не отступают холодные ночные росы.
В это лето, ещё до конца не веря в то, что «Дом» скоро опубликуют, его мысли уже теребили, перебирали в душе листы «Чистой книги», в которой не было ещё ни строки написано набело, но уже выверенной в изголодавшемся по ней сознании. И его вновь потянет к себе Сура – родина Иоанна Кронштадтского, куда он отправится на несколько дней в это короткое августовское возвращение на родину.
И всё же в этот год Фёдор Абрамов успел совершить несколько больших поездок по стране, среди которых будут наиболее значимыми и запоминающимися творческая командировка на Алтай (Абрамов тогда доберётся по Чуйскому тракту до самой монгольской границы) и командировка в Армению на празднование 150-летнего юбилея вхождения Армении в состав России, где ему даже удастся выступить перед студентами-филологами Ереванского университета.
По какому принципу проводился отбор командирующихся писателей в Армению – неизвестно, но так или иначе первоначально Фёдор Абрамов в списки не попал. На его включении в состав делегации настояла Мариэтта Сергеевна Шагинян, узнав, что автора «Братьев и сестёр» в этом вопросе обошли вниманием.
Мариэтте Шагинян – поэтессе, чьи книги издавались и переиздавались многотысячными тиражами ещё при царском режиме, члену-корреспонденту Академии наук Армянской ССР, при всём при том ещё имевшей Звезду Героя Социалистического Труда, – было не занимать настойчивости и упорства даже в свои девяносто – юбилей был как раз в этом году. При таких обстоятельствах отказать старейшему литератору, тем более армянину по крови, организаторы делегации просто не могли.
Но и находясь в Армении, Абрамов не был свободен от цензорского понукания. Одёргивали, заставляли выбирать темы для разговора и даже сняли с телеэфира показавшееся цензорам вольным выступление в Союзе писателей.
Несмотря ни на что, Фёдор Абрамов был в восторге от этой поездки. Он отдыхал душой, наполняясь новыми впечатлениями. На время, пусть на короткое, забылись все перипетии с ещё не вышедшим из печати «Домом», отступили далеко на задний план все приключившиеся хвори. Тогда были обретены новые друзья и ценители абрамовского слова – Левон Мкртчан, Леонид Гурунц… Редкие письма Абрамова друзьям, его дневниковые записи зимы 1978/79 года пронизаны восторгом от этой поездки. Его душа ликовала! Воодушевлённый, он даже наметил сделать цикл рассказов об Армении.
Но, к сожалению, всей этой доброй задумке по большей части не суждено было сбыться.
Часть 11. «Ни во что не верю, нигде не вижу проблеска…»: 1979–1981
«Письмо землякам»
Рубеж двух десятилетий принесёт Фёдору Абрамову немало душевных страданий, сердечных мук, от которых он уже не избавится до конца своих дней. И в этой череде знаковых событий последних лет его жизни, безусловно, первым аккордом будет звучать «Письмо землякам», опубликованное 18 августа 1979 года в газете «Пинежская правда» под заголовком «Чем живём-кормимся?». Это было не просто письмо, это был крик абрамовской души, его, как когда-то верно подметила писательница Ксения Петровна Гемп, «раненого сердца», раненного за судьбу своего народа, деревни, за Россию!
Публикуя «Письмо землякам» в «Пинежской правде», Фёдор Абрамов хорошо понимал, что прорвись оно на трибуну малой местечковой прессы, то обязательно будет подхвачено и центральной, которая, конечно же, никогда не напечатала бы его первым.
В общем-то так и произошло: спустя несколько месяцев в сокращённом, урезанном цензурой виде «Письмо землякам» опубликуют в газете «Правда» от 17 ноября 1979 года, что будет больше походить не на поддержку обозначенных в статье проблем, а на своего рода оправдание тех, кто вновь почувствовал силу справедливого абрамовского слова. Впрочем, в «Правде» это было уже совсем другое письмо, да и его внутренний смысл был несколько иным.
И всё же, на что надеялся Фёдор Абрамов, выходя к землякам с «Письмом» колким, во многом обидным? Ведь было уже когда-то «Вокруг да около», доставившее автору массу страданий и микроинфаркт в придачу. Ждал нового «открытого письма земляков»? Или же опять сыграли роль абрамовская наивность и вера в то, что будет услышан, по крайней мере у себя на родине в Верколе?
Нет, абрамовское «Письмо землякам» никоим образом не было обличительным, и уж тем более клеветническим. Но в нём была заложена не только огромная созидательная сила гражданской позиции его автора, но и желание напомнить землякам, что они великая сила и что нужно браться за ум и наводить порядок в своём доме – Верколе, а вместе с ней и в России. Быть за народ и быть с народом – вот главный стержневой корень статьи!
И, что естественно, проявилась обратная сторона медали: Фёдор Абрамов будет корить себя за то, что написал это «Письмо». Корить за то, что не смог в очередной раз удержать в своей душе этот порыв вымученной в сердце правды, выплеснув её на земляков, укорив их первыми за беды, что творились по всей России. Было ли это ошибкой? Возможно, но он не мог иначе!
Спустя некоторое время, выступая в феврале 1981 года в Лужском районе Ленинградской области в совхозе имени Ф. Э. Дзержинского, Фёдор Абрамов так скажет о «Письме землякам»:
«Я призываю: будьте требовательны к себе и, следовательно, будете иметь нравственное право требовать от других… Долг свой писательский вижу в том, чтобы писать прямо и честно, а не приукрашивать жизнь. Поэтому часто обращаюсь к публицистике. Так появилось однажды в “Пинежской правде”, а затем и в центральной “Правде” открытое письмо землякам в деревню Веркола: “Чем живём-кормимся?”. Я писал о крестьянской совести односельчан – всё ли они делают для того, чтобы закрома полнились, чтобы в магазинах страны не переводилось молоко и мясо? Односельчане молодцы, живо откликнулись. Статья обсуждалась в десятках сёл Нечерноземья».
Жизнь Фёдора Абрамова в Верколе с момента публикации «Письма» вновь разделилась на до и после.
Трудно, очень трудно и далеко не за один день рождалось в абрамовской трепетной душе это письмо землякам. Положенное на листы бумаги в родной Верколе в августе 1979 года, оно было задумано задолго до этого. И можно быть уверенным, что Фёдор Абрамов ехал в Верколу уже с мыслью о его создании.
Ещё 5 марта Фёдор Александрович получит от главного редактора «Комсомольской правды» Валерия Ганичева предложение выступить на страницах газеты со статьёй на тему «Односельчане». О чём бы Абрамов мог тогда сказать в этой статье? Но чаяния Верколы, в которой как в зеркале отразились проблемы сотен и тысяч других русских деревень, вряд ли бы обошёл стороной. Но это предложение тогда так и повиснет в воздухе. Почему?
29 марта в письме Михаилу Щербакову в Карпогоры он сообщает:
«“Мамониху” (в это время Абрамов работал над своей новой и, как окажется, последней повестью. – О. Т.) я задвинул пока в ящик стола, а может, и насовсем. Где-то не совсем то получилось, что хотелось. Полтора года упорной работы коту под хвост – вот оно, писательство.
Я снова в идеологическом карантине. Надолго ли?»
Рассказывая о периоде жизни писателя, когда было написано открытое письмо, можно почти со стопроцентной уверенностью сказать, что в то время многие издательства вновь отвергали прозу Фёдора Абрамова. Отказывали по надуманным причинам, из-за «боязни» правдивости его слов, как и в середине 1960-х. Примеров тому много.
Так, 19 июня 1979 года журнал «Север» возвратит писателю рассказ «Старухи» с весьма многозначительной пометкой: «…Ибо вещь эта значительна и надолго. Но в нашем бессильном положении, особенно после неудачи с беловской пьесой, этот рассказ способен застопорить всю публикацию». И даже рассказ «Из колена Аввакумова», всё же пробившийся в печать в октябрьском номере «Севера», претерпел чистку. «Я взял на себя смелость, – сообщал главред Гусаров, – чтоб не дразнить гусей, сократить один небольшой абзац (4–5 строк). Дай бог, чтоб дело ограничилось этим».
И всё же рассказу «Из колена Аввакумова» повезло куда больше «Старух», которые впервые будут опубликованы лишь в третьем номере «Нашего современника» за 1987 год, то есть спустя почти четыре года после кончины автора, через 17 лет после написания. Не состоялось и запланированное на июнь интервью для журнала «Наш современник». Оно случится значительно позже, когда несколько поутихнут страсти с «Письмом землякам», и будет опубликовано лишь в 1980 году. В журнале «Аврора» была отклонена статья Владимира Акимова о творчестве Фёдора Абрамова, но впоследствии всё же её опубликуют в сборнике «Пролетали лебеди», который выйдет в Ленинградском отделении «Детской литературы» и станет единственной книгой Фёдора Абрамова, изданной в 1979 году.
И тут на всём этом фоне «идеологического карантина» вдруг появляется «Письмо землякам», которое взбудоражит не только Пинежье и Архангелогородчину, но и «выкатится» куда далее за их пределы. Стоит сказать, что отношения Абрамова и власти до сих пор вызывают больше вопросов, чем ответов. И возможность публикации «Чем живём-кормимся?» даже в «Пинежской правде» уже порождает вопрос: как такая статья вообще могла прорваться на газетную полосу?
И вот тут феноменальный метод абрамовского убеждения сыграл свою роль. Каким образом он смог убедить первого секретаря Пинежского райкома партии Михаила Поздеева, как говорится, одному богу известно. И даже если допустить, что Поздеев, хорошо понимая всю критическую сочность статьи, всё же пошёл навстречу Фёдору Абрамову и опубликовал статью, то он также не мог не предполагать, какой бурный резонанс вызовет она не только в Архангельском обкоме, но и выше, и уже отгородиться от неё вряд ли удастся.
«Великое счастье – “Письмо” земляки одобряют», – запишет Абрамов в своём дневнике на второй день после публикации статьи. Но уже совсем скоро вся эта радость, душевный подъём и восторг первых добрых впечатлений от одобрения «Письма…» земляками сменится горьким унынием.