Фюрер как полководец — Дмитрий Дегтев, Николай Баженов

«Воля – волей, если сил невпроворот»

Еще до войны Гитлер производил на окружающих впечатление выдающегося человека и природного лидера. По мнению адмирала Редера, познания фюрера, полученные путем интенсивного самообразования, были обширны и разнообразны. Он вспоминал потом: «Его способность немедленно проникать в самую суть проблемы и сводить даже самые запутанные вопросы к общему знаменателю просто поражала. Он мог излагать мысли ясным и доступным языком».

Невозможно отрицать наличие у фюрера таких важных для полководца качеств, как сильная воля, крепкие нервы, острый ум, большие способности в области оперативного искусства и обширные познания в военной технике. Удивительную память на факты и цифры, способность быстро улавливать главное отмечали многие люди. Нередко фюрер вникал во все тактические подробности и разрабатывал мельчайшие детали даже небольших операций. Также не вызывают сомнения способности Гитлера понимать чувства простого солдата и вдохновлять его на подвиги во имя Третьего рейха. Нельзя также недооценивать неиссякаемый энтузиазм фюрера и определенную склонность к риску.

Еще задолго до прихода к власти Гитлер уже обладал обширными познаниями в военном деле и технологиях производства вооружений. Он прочитал много книг по военной истории, а также ознакомился с технической литературой, как немецкой, так и зарубежной. Будущий фюрер не пропускал все новые публикации и увлекался лекциями по военному делу. Память у него была просто феноменальной, позволяя хранить в уме множество мельчайших деталей и фактов. В результате этих поистине феноменальных усилий Гитлер уже в мирное время затмевал своими познаниями многих генералов и адмиралов.

Фюрер имел блестящую способность распознавать достоинства передовых военных теорий, улавливать ценность нового оружия. Он вовремя и одним из первых в мире оценил значение моторизации войск и влияние подвижных танковых соединений на успешное развитие наступательных операций. Гитлер безоговорочно признал теорию генерала Гудериана о решающей роли в войне танковых войск, что в других государствах не признавалось. Во Франции, Италии, Англии и других странах танки и в 30-е годы считались лишь средством поддержки пехоты. Только в СССР, где танковые войска создавались совместно с немцами во времена сотрудничества Красной Армии с Рейхсвером, танковые дивизии сводились в мехкорпуса, то есть в самостоятельный род войск.

Гитлеру удалось преодолеть сопротивление консервативной германской военной верхушки, представители которой, люди весьма не молодые, пытались препятствовать перевооружению войск. Поддержав Гудериана и дав зеленый свет мобильным танковым подразделениям, фюрер фактически стал отцом блицкрига. Ныне, между прочим, этим стратегическим наследием пользуются все армии мира.

Фюрер усиленно продвигал по служебной лестнице молодых талантливых военных, в первую очередь сторонников новых методов ведения войны.

Естественно, были у немецкого верховного главнокомандующего и свои недостатки. В первую очередь это отсутствие скромности. Гитлер в открытую заявлял, что он в гораздо большей степени, чем его генералы, обладал необходимыми для полководца качествами, как то: острый аналитический ум, настойчивость и железные нервы. Он без преувеличения считал себя великим полководцем и потому не терпел никаких поучений. Типичный пример – разговор с Гудерианом, возражавшим против отправки резервов на Западный фронт вместо Восточного: «Вам нет нужды пытаться поучать меня. Я командовал германской армией в ходе войны в течение пяти лет и за это время приобрел больше практического опыта, чем любой господин из Генштаба… Я изучил Клаузевица и Мольтке, прочитал все труды Шлиффена. Я лучше разбираюсь в обстановке, чем вы!»

Начальник ОКХ генерал Гальдер так описал визит Гитлера в штаб-квартиру командования сухопутными силами 19 декабря 1941 г., во главе которых он себя поставил днем ранее. Фюрер обратился к своим штабным офицерам со следующим заявлением: «Оперативное командование войсками – это несложное дело, с которым может справиться каждый. Задача главнокомандующего заключается в воспитании армии в духе национал-социализма. Но я не знаю ни одного генерала, который мог бы сделать это так, как я хочу. Поэтому я решил взять командование армией на себя». Кстати, Клаузевиц по этому поводу как-то сказал: “Военное дело просто и доступно здравому уму человека. Но воевать сложно”».

В начале 1944 г. на совещании, посвященном строительству оборонительных сооружений, Гитлер заявил: «Верьте мне! Я самый выдающийся фортификатор всех времен. Я построил Западный вал. Я построил Атлантический вал. Я израсходовал огромное количество бетона. Я знаю, что такое строительство фортификаций».

На самооценку фюрера сильно влияла пропаганда. Поскольку в прессе и на радио его провозглашали величайшим военным гением всех времен и народов, он в конце концов и сам поверил в это, искренне считая себя новым Александром Македонским или Наполеоном. Впрочем, так оно и было! Последние ведь тоже не были безупречными и здравомыслящими военачальниками и допустили массу ошибок.

По мнению военных специалистов, Гитлер был вполне в состоянии как спланировать целую военную кампанию, так и руководить боями на уровне полка и батальона. Но его способности как командира в области оперативно-тактического искусства на уровне корпус – армия были несколько слабее. Как ветеран Первой мировой войны, в окопах которой фюрер был храбрым солдатом, он хорошо знал вопросы «нижнего уровня» – свойства разных видов оружия, влияние погоды и рельефа местности, менталитет и моральный дух войск. Это, без сомнения, облегчало ему оценку боевой обстановки, которую многие генералы видели только на картах. Фюрер считал, что может спокойно дополнить свой боевой опыт путем тщательного изучения донесений различных военных инстанций и бесед с фронтовиками.

По мнению же некоторых штабных офицеров, этот «взгляд из окопа» часто не позволял Гитлеру оценивать оперативно-стратегическую обстановку в целом. Так, генерал Фромм, командующий Резервной армией, утверждал, что предпочел бы иметь на посту верховного главнокомандующего сугубо штатского человека, нежели бывшего ефрейтора, который к тому же никогда не воевал на Восточном фронте и не понимал специфического характера этого театра.

Фюрер верил в то, что интеллект и знания являются вещами второстепенными. По его мнению, первостепенное значение имеет неуклонная воля и безудержное стремление к достижению цели. Гитлер считал, что воля может преодолеть границы, которые ставит на пути к цели суровая действительность, а конкретно численное превосходство противника, нехватку времени и ресурсов. «Паромы не самое важное, самое важное – воля», – заявил он 20 мая 1943 г. по поводу трудностей в переправе дивизии «Герман Геринг» на остров Сицилия. «Фактор воли» обусловил частое непризнание надежных разведданных о противнике и необоснованную оценку обстановки.

Кроме воли, Гитлер часто уповал еще и на интуицию. Для человека творческого склада ума это было естественно. Как заметил фон Белов: «Каждый художник живет в мире интуиции и ассоциаций». И это не являлось сильным преувеличением. Во многих случаях она действительно была просто поразительной и непогрешимой. Британский историк Алан Кларк даже считал, что «рука дьявола направляла Гитлера»! Генералы Йодль и Рендулич как-то два дня спорили с фюрером по поводу обстановки на Восточном фронте. Последний потом сказал: «Когда аргументы у него иссякли, он сказал: “Бросьте! Я полагаюсь на интуицию”».

Помимо этого Гитлер обладал еще одним качеством, которое позволяло ему мастерски манипулировать подчиненными. Многие генералы, близко знакомые с ним, утверждали, что он обладал магическим даром внушения и воздействия на психику окружающих, хотя никогда не являлся знатоком людей. Много раз советники фюрера и армейские офицеры, приходившие на прием, предварительно вооружались безупречными документами и весомыми аргументами. Некоторые из них шли с твердым намерением убедить его в невыполнимости или неверности того или иного приказа. Однако как только Гитлер начинал говорить, все доводы докладчика рушились как карточный домик. В итоге люди выходили из кабинета словно загипнотизированными или как минимум озадаченными и сбитыми с толку, неуверенными в своих «бесспорных» доказательствах. Если Сталин «убеждал» неимоверным страхом, то Гитлер волей внушения.

Адмирал Редер вспоминал: «Гитлер обладал почти роковым очарованием, удивительной способностью располагать людей к себе… Замечательная способность личного очарования была важным фактором его успеха». Дёниц вообще боялся надолго находиться в гауптквартире фюрера из-за его «экстраординарной силы внушения». Даже рейхсминистр Шпеер, рассудительный и образованный человек, не имевший никаких склонностей к мистицизму, временами находил силу внушения Гитлера «весьма зловещей». Генерал Хассо Мантейфель, который начиная с 1944 г. довольно часто встречался с фюрером, вспоминал потом: «Гитлер был личностью магнетической и, несомненно, обладал даром внушения. Это ощущали все визитеры, явившиеся чтобы убедить его в чем-то. Они всегда начинали бойко отстаивать свои убеждения, но быстро сдавались, поскольку никому не удавалось устоять перед этим неординарным человеком. В итоге посетители обычно уходили, согласившись с мнением, противоположным их собственному». Нередко бывало, что офицер, прибывший, чтобы рассказать фюреру об отчаянном положении на фронте, возвращался уверенный в благополучном исходе событий.

Причем эта харизма действовала на протяжении всей войны. Летом 1943 г. в беседе с фельдмаршалом Роммелем Гитлер признал, что шансов выиграть войну осталось немного. Но даже скептический «Лис пустыни» был поражен настроем вождя: «Какую силу он излучает! И какую веру и уверенность вселяет в людей!» На праздновании Нового, 1945 г. фюрер в течение двух часов неистово заверял окружение в конечной победе Германии. В результате все присутствующие, несмотря на первоначальный скептический настрой, заразились верой в победу и ощутили прилив сил! Один из офицеров ОКХ оберст-лейтенант Ульрих де Мезьер вспоминал о совещании в гауптквартире, проходившем в конце войны: «Гитлер обладал какой-то необъяснимой, я не побоюсь сказать, демонически источаемой им силой, которую нельзя не только описать, но даже понять, и уклониться от влияния которой могли лишь очень немногие люди». В качестве примера де Мельзер называл фельдмаршала Кессельринга, который посетил фюрера 15 марта 1945 г. с докладом о катастрофическом положении на Западном фронте. Гитлер так его обработал, что Кессельринг вышел от него с оптимизмом в глазах, сказав: «Мой фюрер! Я попытаюсь еще раз!»

В 1942 г. фюрер довольно равнодушно воспринял сообщения о первых поражениях немецких войск. Внешне он сохранял полное спокойствие и стремился соответствовать образу не знающего сомнений полководца. Неудачи же списывались на «тупых» генералов типа Браухича, а также снег и трусов союзников типа итальянцев. Даже окружение 6-й армии в Сталинграде и последующие тяжелейшие бои в междуречье Дона и Волги не поколебали Гитлера. Фон Белов вспоминал: «Гитлер считал своим долгом распространять чувство уверенности в победе. Отныне все его поведение, настрой и поступки были нацелены на то, чтобы ни одному из визитеров или доверенных сотрудников и в голову не могло прийти сделать из этого вывод о том, как он сам расценивает военное положение».

И все же Сталинград явно привел к нервному срыву. Как писал биограф фюрера Йоахим Фест: «До этого он лишь изредка утрачивал свой стоицизм, который, как он полагал, был непременным атрибутом великих полководцев, даже в критических ситуациях он сохранял демонстративное спокойствие». Теперь же появившиеся приступы ярости свидетельствовали о постоянном перенапряжении сил. Выслушивая доклады офицеров ОКН, фюрер, не стесняясь, обзывал их идиотами, трусами и лжецами. Как писал тот же Фест, в конце 1942 г. Гитлер «пережил крушение всей своей системы нервной устойчивости, что не проявлялось открыто только благодаря его колоссальной, отчаянной самодисциплине». Однако описания постоянно бушующего, потерявшего самоконтроль фюрера являются преувеличением. Стенограммы обсуждения положения на фронтах скорее свидетельствуют о том, сколько энергии ему приходилось затрачивать, чтобы соответствовать тому образу, который отвечал его представлениям о самом себе.

Наоборот, даже летом 1944 г., когда рушились Западный и Восточный фронты, а противник имел подавляющее превосходство в воздухе, Гитлер проявлял поразительное самообладание и упорство. Окружающие восхищались его способностью сохранять спокойствие в самые решительные и кризисные моменты. Фюрер излучал оптимизм и демонстрировал несокрушимую уверенность в победе даже тогда, когда поражения следовали одно за другим.

Фанатизм как стратегия

Политика, тактика и практическая деятельность Гитлера в конце войны были такими же, как и раньше. Фантасмагорические черты, которые они приобрели, объясняются только тем, что изменилась обстановка на фронтах и в мире. Но сам Гитлер остался прежним. Нацистский режим был до предела догматичен. Он раз и навсегда создавал свою идеологию, политику и практику. Никакие потрясения и внешние факторы не могли ничего изменить. Фюрер не раз говорил себе, что он идет своим путем «с уверенностью лунатика». И действительно, намеренная слепота, тупое упрямство просто поражают, когда рассматриваешь высказывания Гитлера.

В марте 1945 г. статс-секретарь министерства пропаганды Вернер Науман говорил: «24 февраля фюрер сказал, что в этом году мы добьемся исторического поворота. Для нас это реальность. (?!) Откуда она исходит, мы не знаем. Это знает фюрер». И это про 45-й год! Почему же достойный ученик доктора Геббельса ссылался на 24 февраля? Именно в этот день по случаю 20-летнего юбилея принятия программы НСДАП Гитлер обратился с «ежегодным посланием» к немецкой нации, в котором, в частности, отмечал: «Если фронт и родина по-прежнему полны решимости уничтожить каждого, кто только осмелится нарушить приказ держаться до последнего, или того, кто струсит, а тем более саботирует нашу борьбу, то они сумеют предотвратить уничтожение нации… Тогда в конце концов немцы добьются победы».

В конце марта 1945 г. Науману вторил сам Геббельс, крича по радио: «Так же как наш фюрер преодолевал кризисы в прошлом, он преодолеет и этот кризис… Он сказал мне: я твердо уверен, что когда мы бросим в новое наступление армии, мы побьем и потесним врага, в один прекрасный день наши знамена окажутся знаменами победы. Никогда я ни во что не верил так непреклонно, как верю сейчас в победу…»

Верил ли фюрер сам в то, что говорил? Вряд ли. В конце марта 1945 г. в разговоре с генералом Люфтваффе Каммхубером он проговорился: «Война проиграна. Это я знаю сам». Начальник ОКХ Гудериан так отзывался после окончания войны о своем главнокомандующем: «У него была особая картина мира, и все факты должны были вписываться в эту фантастическую картину. Как он верил, таким и должен был быть мир, на самом же деле это была картина совсем другого мира». Впрочем, в разной степени это относится к любому человеку на земле, в том числе и к самому Гудериану. Еще никому не удавалось видеть реальность совершенно объективно и трезво.

^{Гитлер на совещании в штабе группы армий «Висла», 03.03.1945 г.}

^{Слева направо: генерал артиллерии Вильгельм Берлин, генерал-фельдмаршал Роберт фон Грейм, генерал-майор Франц Ройсс, генерал зенитной артиллерии Йоб Одебрехт}

Командующий Западным фронтом, а ранее немецкими войсками в Италии фельдмаршал Кессельринг также отмечал: «Еще 12 апреля 1945 г. во время моего последнего доклада у Гитлера он был оптимистически настроен… Он был прямо-таки одержим своей идеей спасения, цеплялся, как утопающий за соломинку. Он, по-моему, был уверен в успешной борьбе на Востоке, верил в 12-ю армию, в различное новое оружие и, может быть, в крушение вражеской коалиции…» Яркой иллюстрацией «оптимизма» Гитлера является его встреча 23 марта с начальником РСХА Эрнстом Кальтенбрунером, прибывшим для обсуждения вопроса о расширении его полномочий при принятии решений по Австрии. Гитлер встретил шефа имперской безопасности у большого моста в городе Линц на Дунае, который он хотел сделать столицей Центральной Европы. Далее он углубился в обсуждение вопросов о переустройстве этого города. Вряд ли Кальтенбрунера, уроженца Линца, в тот момент сильно волновала судьба родного города. Посему длинные рассуждения фюрера по «столь важному вопросу» вызвали у него только удивление и раздражение. Гитлер, видимо, что-то почувствовал и на полном серьезе заявил своему земляку, что «если бы я не был уверен, что когда-то вместе с вами буду перестраивать город Линц, то уже сегодня пустил бы себе пулю в лоб». После этого фюрер заверил эсэсовца, что у него «есть еще средства и возможности закончить войну победоносно».

Весной 1945 г. Гитлер, находясь «в расстроенных чувствах», принял одно из последних своих важнейших решений. 19 марта он подписал директиву об уничтожении военных, промышленных и транспортных сооружений, средств связи и всех материальных ресурсов на территории Германии, коими может воспользоваться противник. Не следовало оставлять ничего, что могло бы помочь немецкому народу пережить грядущее поражение Третьего рейха. Фюрера совершенно не волновала судьба своего народа после его личного краха. Еще в августе 1944 г. он заявил своим гаулейтерам: «Если немецкому народу суждено потерпеть поражение, то он, очевидно, слишком слаб, он не смог доказать свою храбрость перед историей и обречен лишь на уничтожение».

Фактически фюрер предрекал своей стране гибель в духе Западной Римской империи в V веке. В беседе с Альбертом Шпеером он утверждающе заявлял: «Если война будет проиграна, нация тоже погибнет. Нет необходимости заниматься основой, которая потребуется народу, чтобы продолжить самое примитивное существование. Напротив, будет гораздо лучше уничтожить все эти вещи своими же руками…»

Однако апофеоз войны в стиле камикадзе и самураев оказался несбыточной мечтой. Приказ «о выжженной земле» повсеместно саботировался не только промышленной элитой и местными руководителями, но и военным командованием, не желавшим брать на себя лишнюю ответственность после очевидного поражения. За годы существования Третьего рейха уже было совершено достаточно преступлений и злодеяний, в том числе и против самого немецкого народа.

11 марта 1945 г., в годовщину памяти героев, Гитлер выступил с обращением к Вермахту, в котором утверждал, что «проявляя мужество и стойкость, фанатизм и выдержку», можно «преодолеть все невзгоды». Фюрер в очередной раз ссылался на исторические примеры: вспоминал войну Рима с Карфагеном, героическую борьбу Пруссии в Семилетней войне и т. п. Он заявил, что «Бог не оставит нас без своей милости и благословения», если все немцы будут «фанатично выполнять свои обязанности». Гитлер, видимо, убеждал самого себя в том, что «всемогущий повелитель миров помогает лишь тому, кто твердо решил помочь сам себе». С одной стороны, нелогичность и ирреальность многих высказываний фюрера кого-то поражает, с другой стороны, – а какой у него был выбор? Ведь даже неизлечимо больной раком до последнего дня продолжает верить в чудо. Оцени Гитлер обстановку реально, ему действительно следовало брать пистолет и стреляться. Либо садиться в самолет и лететь в Южную Америку.

Стиль и методы работы Гитлера

Гитлер в конце 1941 г. сказал: «Я теперь размышляю о военных проблемах в среднем по 10 часов в день. Чтобы отдать приказ, мне требуется полчаса, ну, может быть, минут 45, однако сперва следует тщательно продумать предстоящую операцию, и зачастую разработка начинается за полгода до ее начала. Затем иногда наступает момент, когда военные действия на Восточном фронте меня вообще больше не волнуют, поскольку речь идет всего-навсего о неукоснительном выполнении моих приказов; меня также совершенно не интересует, каким образом они выполняются, поскольку я в это время уже занимаюсь совершенно другими проблемами». Впрочем, последующие события заставили его несколько пересмотреть подход к выполнению отданных приказов.

Кейтель и после войны продолжал высоко оценивать стиль работы шефа: «Фюрер всегда смотрел в корень, когда что-либо предпринимал… Он без устали задавал вопросы, делал замечания и давал указания, стремясь ухватить самую суть, до тех пор, пока его неописуемая фантазия все еще видела какие-то пробелы».

Методы убеждения у Гитлера были разными. Широкое распространение получили рассказы о приступах бешенства, «пене на губах», потере самообладания и т. п. Однако в то же время известно, что со всеми он вел себя по-разному. Фюрер безошибочно чувствовал, как далеко можно зайти в разговоре с тем или иным собеседником и в каком месте с помощью взрыва гнева он мог рассчитывать на наибольший эффект.

Этот метод срабатывал не всегда, но исключения бывали редко. Мало кто из немецких генералов мог решиться на открытый конфликт с фюрером. Одним из таких был Вальтер Модель, который всегда открыто отстаивал свою точку зрения. Он пользовался особым доверием Гитлера за умение преодолевать кризисные ситуации на своих участках фронта. Летом 1942 г. между ними возник спор по поводу размещения танкового корпуса в районе Ржева. Из-за неуступчивости сторон дискуссия приняла острый характер. Наконец Модель заявил: «Мой фюрер, вы командуете 9-й армией или я?» Гитлер был поражен столь смелым ответом, но продолжал стоять на своем. Тогда Модель громко произнес: «Я вынужден заявить протест». Гитлеровская свита была испугана и поражена подобным тоном, но, к их удивлению, фюрер вдруг уступил: «Хорошо, Модель, делайте так, как вы хотите, но вы ответите головой, если ошибетесь».

Фюрер был хорошим психологом, так как мог мастерски подстроиться под характер собеседника, которого он хотел в чем-то убедить. Наивысшие шансы добиться своего у оппонентов были при разговоре наедине. Дело в том, что Гитлер поддерживал у своего окружения определенный образ, который давил на него и заставлял устраивать показательные спектакли. Это хорошо подметил адъютант Шмундт, который, к примеру, посоветовал гроссадмиралу Редеру добиваться беседы тет-а-тет.

Упорство фюрера в отстаивании своей точки зрения производило большое впечатление на военных. Манштейн писал в мемуарах: «Почти всегда требовалось много часов борьбы, чтобы добиться от него желаемого или уйти, получив утешительные обещания, а иногда и ни с чем». Бывало, что фюрер обещал пару-тройку дивизий просто, чтоб от него отстали, а потом просто затягивал подписание соответствующего приказа. В дискуссиях и телефонных разговорах со своими военными, длившимися нередко по нескольку часов, Гитлер проявлял незаурядную выдержку, причем самые веские аргументы собеседника рушились как карточный домик. Редер писал: «Он был непревзойденный мастер спора и обмана, а в разговоре буквально сыпал словесными увертками и двусмысленностями, так что невозможно понять его истинные намерения и цели».

Кейтель, длительное время близко общавшийся с фюрером, подметил своеобразный стиль общения верховного главнокомандующего с комсоставом: «В разговорах с чуждыми ему по духу генералами высокого ранга фюрер, по моим наблюдениям, ходил вокруг да около, вместо того чтобы четко сформулировать, чего же он хочет. У меня сложилось впечатление, что, испытывая определенную скованность или смущение, он проявлял неуместную сдержанность, в результате чего генералы даже не схватывали суть или недопонимали серьезность ситуации».

После войны Гальдер рассказал историку Харольду Дейчу историю, показавшую двуличие Гитлера. Он присутствовал при нескольких встречах фюрера с союзниками – Муссолини, Антонеску и Маннергеймом. Каждая начиналась с краткого обзора положения на фронтах, который делал начальник штаба оперативного руководства генерал Йодль. Затем Гитлер давал пояснения, обращаясь по очереди к каждому из присутствующих. При этом каждому он говорил разное, а порой и прямо противоположное. Муссолини при этом сидел скептически, Антонеску, наоборот, был полон оптимизма, а Маннергейм, слегка повернувшись к Гальдеру, бросал на него иронические взгляды.

После покушения 20 июля 1944 г. фюрер, понятное дело, изменился не в лучшую сторону. Гудериан отмечал: «Его твердость превратилась в жестокость, а склонность к блефу сменилась откровенной нечестностью. Он часто лгал без малейшего колебания, полагая, что и другие лгут ему. Гитлер никому больше не доверял. Он часто терял самообладание, был все более не сдержан в выражениях». Впрочем, того же Гудериана «жестокий» фюрер не расстрелял, хотя было за что.

Особенно Гитлеру доставляло удовольствие демонстрировать неосведомленность своих генералов в тех или иных технических вопросах. Сам он знал массу мелких технических деталей, а то, что не умещалось в голове, заносилось в специальный справочник в толстой кожаной обложке, содержавший сведения о десятках образцов оружия и техники. Этот «талмуд», в который постоянно вносились изменения и дополнения, всегда лежал у фюрера на ночном столике. Если во время совещания ему хотелось поправить одного из докладчиков, он приказывал ординарцу принести эту книгу и раскрыть ее на нужной странице. Тем самым он доказывал свою правоту и одновременно узкий кругозор подчиненных. В силу этого окружение Гитлера как огня боялось его исключительной памяти на числа и тактические детали.

Фюрер на память мог выдать такие вещи, как скорострельность миномета, потребность пехотного взвода в боеприпасах в часы, сутки, пропускную способность какой-либо сети железных дорог, выбор наилучшей позиции для 88-мм зенитного орудия и т. д. Он вообще любил всевозможные цифровые данные, касающиеся танков, самолетов, винтовок и даже лопат. По этим вопросам он часто советовался со Шпеером, а также с начальником Управления вооружений ОКВ генералом Буле. Последний даже всегда держал при себе тетрадку, в которую заносил все основные цифровые данные, так как никто не мог знать, что именно могло понадобиться фюреру. Однако если математические расчеты не нравились Гитлеру, он их просто отвергал. Так, в конце 1943 г. начальник Управления военной экономики генерал Томас предоставил ему меморандум, в котором высоко оценивался потенциал советского ВПК. В ответ ему было категорически запрещено впредь заниматься этим вопросом.

Гудериан отмечал еще одну черту характера фюрера. Он был очень смел при разработке своих стратегических планов, каковыми являлись захват Норвегии, план прорыва танковых войск через Арденны. В обоих случаях он согласился со смелыми предложениями своих штабистов. Однако затем при выполнении этих замыслов у него возникала нерешительность в момент появления первых трудностей и отклонений от первоначального плана. Когда в Норвегии серьезно обострилась обстановка под Нарвиком и судьба находившихся там войск повисла на волоске, Гитлер потерял самообладание. И только благодаря смелым действиям генерала Йодля и офицеров штаба оперативного руководства ОКВ удалось спасти положение. То же самое, к примеру, произошло в июле 1942 г. в Воронеже. Первоначальный план операции «Блау» не предусматривал обязательное овладение этим населенным пунктом. Однако престарелый фон Бок, все еще мысливший категориями Первой мировой войны, ввязался-таки в уличные бои, задерживая тем самым поворот танков на юго-восток к Волге. Вместо того чтобы решительно пресечь действия командующего группой армий «Зюд», Гитлер начал колебаться и проявил нерешительность, в результате чего драгоценное время было упущено. Тут вообще удивительно, как он мог доверить решающую операцию человеку, который не смог ранее взять Москву.

Неуверенность гармонично сочеталась с упрямством. Йодль утверждал: «Когда он четко понимал, чего хотел, или когда принимал какое-то решение на свой страх и риск, никакое дальнейшее обсуждение не было возможным». А в спорных ситуациях преимущество отдавалось не рациональным доводам оппонентов, а пресловутой интуиции.

Особое отношение у Гитлера было к разведданным. Он вообще редко руководствовался ими при планировании операций. А если сведения о противнике его по какой-то причине не устраивали, он вообще отказывался их слушать. Начальник разведотдела «Иностранные армии-Ост» генерал Райнхард Гелен указывал: «Наши данные зачастую расходились с оценками Гитлера, принимавшего желаемое за действительное… Выводы, вытекавшие из оценки противника, рассматривались Гитлером в течение времени со все большим ожесточением и агрессивностью, как пораженчество и даже саботаж, как действия против его замыслов и намерений». Самой грубой ошибкой фюрера была недооценка промышленного потенциала США. На совещании в «Вольфшанце» в декабре 1941 г. он заявил присутствующим, что «американцы способны создавать лишь холодильники». В итоге же оказалось, что даже самые смелые оценки германской разведки отставали от реальности. Уже в 1942 г. американская промышленность выпустила 44 000 самолетов, в то время как командование Люфтваффе считало, что будет произведено максимум 16 000…

К концу войны окружающим фюрера людям стало ясно, что он хочет слышать только то, что не противоречило его мнению. Он даже спрашивал, когда ему приносили документы: «Этот доклад приятный или неприятный?» «Неприятные» отчеты даже не прочитывались, а просто отправлялись в архив. «Приятные» отчеты, даже если они были составлены на основе непроверенных сомнительных сведений, только приветствовались. Недостаток военного образования не позволял Гитлеру понять, что самый удачный оперативный замысел может быть выполнен лишь тогда, когда налицо необходимые для этого средства, возможности для развертывания сил и снабжение войск всем необходимым. Он не хотел верить в то, что никакие грозные приказы, воля и фанатизм не могли заменить всего этого.

Решения о проведении тех или иных операций, как правило, принимались без всестороннего изучения экспертами и командно-штабных учений, хотя это было общепринятой практикой. В результате ближайшие сотрудники и высшие офицеры Вермахта, по сути, превратились в советников. Обычно Гитлер соглашался лишь на внесение незначительных изменений. Таким образом, он просто не смог охватить в полной мере тяжелую работу по руководству Вермахтом, которую он сам на себя возложил. Фюрер попросту игнорировал основные принципы командования войсками.

Йодль вспоминал, что «когда фюрер мучился сомнениями, то мог неделями и месяцами обсуждать военные проблемы. Но если ему все было ясно или когда он спонтанно принимал решение, тут же любое обсуждение подходило к концу». Гитлер любил как можно дольше оттягивать всякое решение, которое было ему неприятно, к примеру, оставление Донбасса или Кубанского плацдарма в 1943 г. Это касалось также локализации прорывов противника на тех или иных участках фронта. Начальнику ОКХ приходилось по нескольку дней уговаривать фюрера перебросить войска с менее угрожаемых секторов в те районы, где создалась критическая ситуация. Обычно это приводило к тому, что, во-первых, он давал слишком мало сил, во-вторых, слишком поздно, что в конечном итоге принуждало перебрасывать туда еще больше войск.

Требовались также недели борьбы и дискуссий, если речь шла об оставлении выдающихся в сторону противника выступов в линии фронта с целью высвобождения сил, то же касается и оставления позиций, которые невозможно было удержать. Манштейн объяснял это так: «Гитлер все время верил, что события будут развиваться все-таки по его желанию и что он может избежать принятия решений, которые были ему неприятны, ибо означали признание того факта, что ему пришлось считаться с волей противника». Во второй половине войны основным принципом полководческого искусства фюрера стало правило «Держаться любой ценой».

Он упорно отказывался отдавать приказы о сдаче оборонительных позиций на всех театрах военных действий. Упорная оборона каждой пяди земли стала единственным принципом руководства войсками. Это было связано с его собственным характером, – характером человека, который признавал жестокую борьбу до последнего предела. Если приказ об отходе в итоге и отдавался, то нередко было уже слишком поздно.

Катастрофа под Сталинградом стала одним из переломных моментов Второй мировой войны. Немецкие войска всегда выходили из окружения благодаря умению концентрировать силы и наносить удары в нужном месте. Единственным исключением стал Сталинград.

И вот здесь практически все: советские и зарубежные, современные историки, военные специалисты, немецкие генералы и солдаты, – все считают основным виновником поражения именно Гитлера. Подобного всеобщего единодушия и согласия не наблюдается, пожалуй, ни по какому другому эпизоду войны. Если свести все доводы воедино, то получится, что причиной катастрофы стала цепь роковых решений фюрера, самым главным из которых был приказ Паулюсу о запрете прорыва.

В реальности здесь, во-первых, нарушается принцип историзма, то есть все обвинения строятся на том, что в ноябре 1942 г. было точно известно, чем все закончится через три месяца. Во-вторых, обвинители фюрера исходят из чисто военных соображений, считая, что оборона Сталинграда была в тех условиях бессмысленна. В действительности Гитлер руководствовался целой группой факторов:

1. Стратегические.

Поволжье и одна из его ключевых точек – Сталинград, расположенный в большой излучине, было крупнейшей транспортной артерией Советского Союза. 170 самоходных и несамоходных барж предприятия «Волготанкер» доставляли кавказскую нефть с Каспийского моря в центральные районы СССР. Только в июне 1942 г. по Волге было перевезено 1,3 млн тонн нефти! Чуть меньшее количество перевозилось поездами. Десятки нефтеналивных составов двигались по однопутной железнодорожной линии Астрахань – Урбах, проходящей в степи вдоль Волги по границе Казахстана. Стратегическое значение этой огромной артерии было совершенно очевидно как советскому руководству, так и Гитлеру. Поэтому удержание города на как можно более длительное время имело большое значение для дальнейшего хода военных действий.

2. Тактические.

Фюрер, принимая решения, безусловно, учитывал опыт зимних боев 1942 г. Тогда немцам удалось длительное время снабжать по воздуху, а потом и деблокировать несколько окруженных Красной Армией группировок. Наиболее выдающимся примером был Демянский котел. В итоге линию фронта удалось удержать, а потери Красной Армии были просто огромны.

3. Политические.

В отличие от своих генералов Гитлер, как прежде всего политический лидер, был обязан учитывать не только чисто военные обстоятельства, но и международный резонанс. За событиями под Сталинградом следил весь мир. При этом фюрер понимал, что международное сообщество слабо представляет себе расположение отдельных станиц и поселков, а также траекторию течения реки Дон. Всех интересовало только одно: в чьих руках находится Сталинград. Поэтому удержание этой «крепости» до последнего имело огромное политическое значение.

4. Пропагандистские.

То же самое можно сказать и про общественное мнение в самой Германии. Добровольно оставить Сталинград означало нанести удар по репутации партии, фюрера и всего режима. Важно понимать, что с точки зрения пропаганды даже вероятная героическая гибель 6-й армии приносила гораздо больше дивидендов, чем ее выход из окружения и отступление. Исходя из всего этого становится ясно, что в целом решение Гитлера «биться до последнего» было оптимальным и верным.

Примерно схожими доводами фюрер руководствовался, когда отдавал приказы любой ценой оборонять Донбасс, Крым, Тунис, Днепровскую дугу, Рим, Курляндию, Будапешт и т. д.

Между тем многолетний боевой опыт немецких генералов по ведению боев с численно превосходящим противником как раз показывал обратное. Т. е. локальные оборонительные действия с целью удержания основной линии фронта, на которых настаивал Гитлер, не давали ожидаемых результатов. Сильной стороной германской армии во все времена был маневр, в том числе и в обороне. Этим часто удавалось дезавуировать превосходство противника в силах и наносить ему поражения. При оборонительных действиях велась маневренная война с целью удержания намеченных рубежей в заранее определенных районах. Теперь же все было наоборот. Гитлер попросту запрещал строить оборонительные линии в тылу. В итоге выбитые со своих передовых позиций немецкие соединения не находили себе опоры, чем их отступление только ускорялось. Остановить продвижения противника удавалось только на рубежах рек и то, как правило, с захватом им плацдармов.

Фюрер был не склонен давать указания по оперативным вопросам на длительное время, так как в силу подозрительности боялся предоставлять подчиненным свободу действий. Ему казалось, что те сразу воспользуются этим для оставления тех или иных позиций, что, впрочем, не было лишено оснований. Тем самым, по словам Манштейна, Гитлер «так или иначе, лишал искусство вождения войск его реальной основы».

Достаточно неоднозначные решения принимались и по вопросам развития вооруженных сил. Так, после капитуляции Франции Гитлер дал указание об удвоении количества танковых дивизий и увеличении производства танков до 800–1000 единиц в месяц. Его планы были быстро разрушены артиллерийско-техническим управлением, офицеры которого доложили фюреру, что для реализации программы потребуется дополнительно 100 тысяч квалифицированных рабочих и специалистов. Однако реорганизация танковых дивизий все же продолжилась путем уменьшения в них танкового парка на 50 %.

Гитлер также распорядился удвоить количество моторизованных пехотных дивизий, не предусмотрев при этом условий для производства собственно мототехники. В результате новые соединения пришлось оснащать трофейными автомашинами, которые оказались ненадежными и сложными в эксплуатации. Что касается пехотных дивизий, то их количество постоянно увеличивалось, а численность личного состава, наоборот, снижалась. В результате недополучающие пополнение соединения буквально истекали кровью, а новые формирования несли большие потери из-за нехватки боевого опыта. Однако подобная тенденция сохранялась до конца войны. Причем помимо обычных пехотных дивизий формировались многочисленные авиаполевые дивизии, а также дивизии войск СС и фольксгренадерские дивизии. В результате число воинских соединений, которыми еще надо было кому-то командовать, росло, а их боевые качества, наоборот, снижались.

Не очень грамотные решения были приняты фюрером в отношении воздушно-десантных войск. После больших потерь, понесенных ими на Крите, он сказал: «Дни парашютистов-десантников уже прошли». По мнению генерала Штудента, Гитлер так и не оправился от шока после тяжелых потерь на Крите, поскольку отказался рассматривать вопрос о еще одной крупной воздушно-десантной операции – захвате острова Кипр. Штудент неоднократно пытался уговорить фюрера, но тщетно. Последний не желал верить докладам разведки о том, что в США и Англии уделяется много внимания развитию воздушно-десантных войск. А отсутствие фактов их применения в 1941–1942 гг. только укрепило фюрера в этом мнении. Характерно, что Сталин после безуспешных десантных операций в районе Вязьмы зимой 1941–1942 гг. также отказался от массового применения этого рода войск до самого конца войны, хотя возможности для этого имелись. Только после захвата союзниками Сицилии летом 1943 г. Гитлер приказал принять срочные меры по увеличению численности немецких военно-воздушных соединений, но было уже слишком поздно. Эти войска могли эффективно использоваться только при господстве своей авиации в воздухе.

Тем не менее при всех недостатках Гитлер все же умел добиваться от сражавшихся на фронтах войск сверхчеловеческих усилий, чего не удавалось большинству профессиональных полководцев. Он умело играл на патриотических чувствах, немецкой дисциплине и обещаниях применить «чудо-оружие». В последние два года войны ему удавалось собрать остатки отступавших немецких армий и невероятными усилиями воли продлить агонию Третьего рейха до мая 1945 г., хотя его противники ожидали крушения Германии уже летом 1944 г. А перебазируйся фюрер в Норвегию или в Альпы, эта «агония» могла продлиться еще несколько месяцев.

Немецкие генералы о Гитлере

После войны большинство германских генералов пытались изображать фюрера как бездарного полководца и сваливать на него все поражения и крахи. А генерал Курт Типпельскирх, в целом восхищаясь военными успехами Вермахта, заявил, что во главе его стоял «демон, жаждущий власти и разрушения»[5]. Были и те, кто продолжал безмерно восхвалять его. Фон Зенгер писал: «Искусство стратега дается от рождения, и то очень редко. Оно требует хорошего понимания рода человеческого и знания истории». При этом он, вероятно, не относил к таковым фюрера.

Складывается впечатление, что между Гитлером и основной массой генералитета пролегала некая пропасть, которую ни тот ни другие то ли не могли, то ли не хотели преодолеть. Непонимание фюрером очевидных для них технических вопросов настолько раздражало их, что они заранее отбрасывали возможную ценность его идей. Гитлер же приходил в ярость от нежелания старых генералов воспринимать новые идеи.

Важно понимать, что вину за то, что Гитлер со временем вообразил себя военным гением, несет, прежде всего, его окружение. Еще военный министр фон Бломберг, занимавший эту должность до 1938 г., неоднократно публично заявлял, что «фюрер обладает выдающимся полководческим талантом». И это было задолго до грандиозных успехов Вермахта в 1939–1941 гг. Во время первых военных кампаний количество восторженных отзывов резко возросло. Любой человек, непрерывно выслушивающий в свой адрес только похвалу, через некоторое время станет не в состоянии адекватно оценивать свои возможности.

Большой вклад в создание образа гениального военачальника внесла германская пропаганда. После польской кампании партийные работники и министерство пропаганды ощутили, что армия всячески выпячивает свою роль в разгроме восточного соседа ценой принижения военного гения фюрера и его организаторских талантов. Особенно не понравился нацистскому руководству документальный фильм «Польский поход», в котором роль вождя и его партии была освещена весьма скромно, а на первый план выдвинуто командование Вермахта и Генштаб ОКХ. Личному фотографу Гитлера Генриху Гофману было срочно поручено составить альбомы фронтовых снимков фюрера. Вскоре огромным тиражом был напечатан фотоальбом «С Гитлером в Польше», где на гребне всех событий уже стоял лично Гитлер. Этот альманах продавался во всех киосках и книжных магазинах Германии и пользовался огромным спросом. Сам Гофман на своих фотографиях быстро сколотил состояние. Во время всех последующих кампаний Геббельс и партия уже тщательно контролировали подачу информации и содержание военной кинохроники[6].

После разгрома Франции Йозеф Геббельс публично объявил фюрера «величайшим полководцем всех времен», и далее этот тезис неизменно поддерживался вплоть до 1945 г. По мнению известного германского военного историка Якобсена, после французской кампании Гитлера «все больше стала обуревать безумная идея быть «полководцем», который благодаря своей безошибочной интуиции может совершать то же самое, что и высококвалифицированные генералы и генштабисты». Отныне фюрер видел в генералах только фон для собственных решений, хотя и по-прежнему зависел от своих военных советников, прежде всего Йодля. Фриснер потом вспоминал: «Он чувствовал себя «избранником провидения», и это чувство укрепилось в нем после внезапных успехов в начале войны». После успешного завершения основной фазы операции «Барбаросса» в октябре 1941 г. Гитлер стал сравнивать себя с прусским фельдмаршалом Мольтке. Он заявил своему окружению: «Полководцем я стал вопреки своей воле, я занимаюсь военными проблемами лишь потому, что в настоящий момент нет никого, кто смог бы это сделать лучше меня. Будь у нас сегодня военачальник уровня Мольтке, я бы предоставил ему полную свободу действий». Впрочем, тут не было большого преувеличения. По количеству достигнутых успехов фюрер сильно переплюнул прусского военачальника XIX века.

Однако видение стратегии у них различалось. Мольтке считал, что если война уже началась, то «политика не должна вмешиваться в проведение операций, ибо для хода войны решающее значение имеют, прежде всего, военные соображения, а политические – лишь постольку, поскольку они не требуют чего-либо недопустимого с военной точки зрения». Он также считал, что стратег полностью должен сосредоточиться на военных задачах, забыв политическую интуицию. Гитлер же часто делал все наоборот. На первое место ставились именно политические мотивы, вследствие чего военные никогда не имели свободы действий.

Одним из главных апологетов Гитлера на протяжении длительного времени являлся Кейтель. Он долгие годы не жалел похвальных слов в адрес своего шефа: «Я думаю, он был гением. Много раз он демонстрировал свой блестящий ум… У него была потрясающая память». Фельдмаршал даже пояснил, кто такой гений в его понимании: «Для меня гений – это человек с великолепной способностью предугадывать будущее, со способностью чувствовать вещи, с огромными знаниями исторических и военных событий». Комментируя блестящую кампанию на Западе в 1940 г., он говорил: «Гитлер оказывал свое личное влияние как полководец. Он сам осуществлял военное руководство и нес за него ответственность». После войны, находясь в тюрьме в Нюрнберге, Кейтель продолжал восхвалять шефа: «…Я, во всяком случае, верил в его гений. Мы шли за ним даже в тех случаях, когда объективное изучение и использование нашего собственного опыта войны требовало от нас сопротивления». Он также признавал, что среди прочего фюрер «был так осведомлен об организации, вооружении, руководстве и оснащении армий и флотов во всем мире, что невозможно было заметить у него хотя бы одну ошибку». Кейтель утверждал, что «даже в простых повседневных организационных вопросах вооружения Вермахта и соответствующих сферах я был учеником, а не учителем».

Впрочем, были, по мнению фельдмаршала, у фюрера и недостатки. Он считал Гитлера «демоническим человеком», одержимым неограниченной властью, который доводил до конца все, даже безумные, идеи. По мнению Кейтеля, «этот демон шел вперед к своим целям и преуспевал». Что касается военного искусства, то он полагал, что фюрер умел находить правильные решения оперативных задач и интуитивно ориентировался в запутанных ситуациях, как правило, находя из них выход. Однако ему нередко не хватало практических знаний при планировании операций. «Это приводило к тому, что он либо слишком поздно принимал решение, либо не мог реально оценить тот урон, который мы понесли от принятого им решения», – вспоминал Кейтель.

К положительным оценкам фюрера как главнокомандующего Вермахтом присоединились и другие представители генералитета, например, генерал Йодль и фельдмаршал фон Клюге. Последний даже в своем прощальном письме, которое он отправил Гитлеру перед самоубийством, писал о «гении фюрера». Йодль во время Нюрнбергского процесса воспевал шефа: «Гитлер был предводителем необычайных масштабов. Его знания и интеллект, риторика и воля торжествовали в последние годы в любом интеллектуальном плане».

Генерал Фриснер считал Гитлера весьма незаурядной личностью, хорошо знавшей историю и обладавшей удивительной способностью разбираться в вопросах вооружения. Он также высоко оценивал многие оперативные идеи фюрера. Однако при этом он отмечал, что ему «не хватало масштаба и широты взглядов специалиста, необходимых для реализации этих идей».

Начальник штаба 6-й армии генерал Шмидт вспоминал после войны, что решение Гитлера нанести контрудар по Барвенковскому выступу в мае 1942 г. убедило командующего 6-й армии Паулюса в гениальности фюрера, о чем он многократно и публично говорил.

Официальный историограф Гитлера генерал-майор Вальтер Шерф, которому было поручено ведение военного дневника, видел в фюрере «величайшего полководца и государственного вождя всех времен», а также «стратега и человека непобедимого доверия». Ему вторил и официальный историк Вермахта Шрамм, который утверждал, что, хотя после службы в Генштабе старшие офицеры переставали симпатизировать образу мыслей Гитлера, они подчинялись ему «не просто из повиновения верховному главнокомандующему и главе государства, но потому, что они уважали Гитлера как человека, который, несмотря на все свои ошибки и промахи, обладал большим талантом, чем они сами».

Адъютант от Люфтваффе оберст фон Белов тоже имел довольно много случаев оценить невероятно тонкое чутье и остроту логики фюрера в оценке военной обстановки, в частности во время польской кампании. Белов писал: «Он умел мысленно поставить себя на место своих противников и предвидеть их военные решения и действия. Его оценки военной обстановки отвечали реальности». Рейхсшеф прессы Отто Дитрих так характеризовал фюрера Третьего рейха: «Упорство и побудительная энергия были великими чертами Гитлера как военачальника. Он был носителем революционизирующего духа немецкого Вермахта, его движущей силой. Он воодушевлял его организационную машину». По мнению Дитриха, фюрер справедливо упрекал многих германских офицеров в отсутствии духа импровизации.

Манштейн тоже довольно высоко оценивал своего главнокомандующего: «Он был выдающейся личностью. Обладал невероятным умом и исключительной силой воли… Он всегда добивался своего». Однако фельдмаршал все же был более сдержан в оценках. По его мнению, Гитлер обладал способностями анализа оперативных возможностей, но в то же время нередко не был способен «судить о предпосылках и возможностях осуществления той или иной оперативной идеи». Кроме того, у фюрера отсутствовало понимание соотношения, в котором должны были находиться любые оперативные задачи и связанные с ней пространственные факторы. Он нередко не учитывал возможности материально-технического обеспечения и потребности в силах и времени. Гитлер, по мнению Манштейна, не понимал, что крупная наступательная операция, помимо сил, необходимых для первого удара, нуждалась в постоянном пополнении. Фюреру нередко казалось, что, нанеся один сокрушительный удар по противнику, дальше можно лишь гнать и гнать его до нужного рубежа. В качестве примера можно привести фантастический план наступления через Кавказ на Ближний Восток и Индию, который Гитлер хотел осуществить в 1943 г. силами всего лишь одного моторизованного корпуса. Фюреру не хватало чувства меры для определения того, что могло и что не могло быть достигнуто.

^{Адольф Гитлер и рейхсминистр иностранных дел Йоахим фон Риббентроп. Позади справа от фюрера – начальник управления прессы рейхсминистерства пропаганды Отто Дитрих}

Были о Гитлере и совершенно противоположные отзывы. Так, фельдмаршал Лееб считал, что Гитлер не понимал, как во время войны можно оптимально руководить миллионами солдат, а его главным оперативным принципом, начиная с декабря 1941 г., стало «Ни шагу назад!». «Такое представление и такая ограниченность понимания сущности управления многомиллионной армией в войну были абсолютно недостаточны, особенно на таком сложном театре военных действий, как Россия, – считал Лееб. – Он никогда не имел ясного представления о реальности, о том, что было возможным и чего быть не могло. О том, что было важным или несущественным». Гитлер постоянно твердил: «Слово «невозможно» для меня не существует!»

Генерал фон Бутлар отмечал, что «недостаток военного образования мешал ему понять, что удачный оперативный замысел может быть жизненным и выполнимым лишь тогда, когда налицо есть необходимые для этого средства, а также возможности для снабжения войск, время, географические и метеорологические условия, позволяющие создать основу для его осуществления». Группенфюрер СС Зепп Дитрих указывал: «Когда дела шли плохо, Гитлер становился непреклонным и его невозможно было заставить внять голосу разума». По мнению Гудериана, фюрер считал, что только он являлся «единственным действительно боевым солдатом в гауптквартире», и поэтому большинство его советников были не правы в оценке военной ситуации, а прав был только он. Начальник главного командования Люфтваффе генерал Кёллер указывал: «Фюрер был политиком, который постепенно начал считать себя великим полководцем».

Генерал Мантейфель считал, что фюрер «не имел ни малейшего понятия о высших стратегических и тактических комбинациях. Он быстро улавливал, как передвигается и сражается одна дивизия, но не понимал, как действует армия». Он полагал, что Гитлер обладал стратегическим и тактическим чутьем, но ему якобы не хватало технических знаний для грамотного воплощения своих идей. Генерал фон Герсдорф также критиковал действия фюрера в качестве главнокомандующего: «С того дня, как Гитлер стал главнокомандующим сухопутными войсками в 1942 г., на любом ТВД ни одна важная операция немецких войск не была проведена успешно, кроме взятия Севастополя». А Гальдер вообще называл фюрера мистиком, игнорировавшим правила стратегии! Критически отзывался о шефе после войны и его бывший вице-канцлер, а потом посол в Турции фон Папен: «Его стратегические способности, если и имелись, были совершенно не развиты, и он не был в состоянии принимать правильные решения». Генерал Вестфаль считал Гитлера дилетантом, «которому вначале везло, как всякому новичку». Он писал: «Он видит вещи не так, как они есть на самом деле, но так, как сам желает их видеть, то есть принимает желаемое за действительное… Когда дилетант – человек, удерживающий в своих руках абсолютную власть, движимый демоническими силами, тогда это намного хуже».

Не особо почитал фюрера и шеф Абвера адмирал Канарис. Он считал Гитлера «дилетантом, мечтающим захватить весь мир». Канарис как-то сказал своему подчиненному адмиралу Брюкнеру: «Война, которая ведется без соблюдения элементарной этики, никогда не может быть выиграна».

А некоторые офицеры и вовсе считали Гитлера идиотом. Так, фельдмаршал Мильх уже в марте 1943 г. заявил, что фюрер «психически ненормальный», не приведя, правда, никаких аргументов в пользу этого довода. Фельдмаршал фон Клейст тоже резко высказывался по этому поводу: «Я думаю, что Гитлер был скорее пациентом психиатра, чем генералом». Причем эта мысль почему-то посетила Клейста только после войны. «Я знал его манеру кричать, привычку стучать кулаком по столу, его приступы гнева и т. д. Я не психиатр, и я не мог тогда видеть, что Гитлер действительно был не вполне нормален», – говорил он потом. Примерно в таком же духе высказывался генерал фон Швеппенбург: «Немецкими вооруженными силами руководил человек, который, по мнению даже далеких от медицины людей, должен был определенно лечиться у психиатра, по крайней мере с начала 1942 г.» Правда это «прозрение» у Швеппенбурга почему-то пришло только летом 1944 г., после понесенных им поражений в статусе командира танковой группы «Запад» во Франции.

«Я не требую от людей ума»

Германский генералитет традиционно был обособленной социальной группой, уходившей корнями и традициями в эпоху Пруссии. Офицеры всегда стояли вне политики и только воевали. Политики тоже занимались политикой и не вмешивались в дела военных. Так было до прихода к власти Гитлера.

Фюрер, будучи публичным политиком нового типа и политиком от мозга до костей, с армией тоже стал общаться как с политиками. Гитлер говорил в своем кругу, что генералы не обладают фанатичной преданностью идеям национал-социализма. Его раздражало, что «они по любому вопросу имеют свое мнение, часто возражают, а значит, не до конца со мной». Фюрер был разочарован, что не получает от Вермахта той же слепой веры, которую демонстрировали партийные функционеры.

Однако других генералов в 1939 г. в его распоряжении не было, и войну пришлось начинать и вести с теми, что были. Гитлер говорил: «Я требую от своих генералов и офицеров три вещи. Первое – чтобы они соответствовали своей должности, второе – чтобы они честно докладывали мне о ситуации, и третье – чтобы они подчинялись».

В целом германские военные по своим качествам превосходили всех своих противников. Но были у них и недостатки, в первую очередь узкий кругозор. Как подчеркивал британский историк Лиддел-Гарт: «Немецкие генералы обучались военному делу глубоко и всесторонне, с юности посвящая себя совершенствованию мастерства, но не уделяя особого внимания проблемам политическим. Такие люди обычно становятся чрезвычайно компетентными в своем деле, но напрочь лишаются воображения».

Фюрер испытывал недоверие к аристократии. В частности, он запретил использование на фронте отпрысков бывших царствующих династий. Гитлер давал очень резкие оценки, называя всех старших командиров «умственно отсталыми и неспособными распознать или увидеть за деревьями лес». На одном из совещаний он возмущался: «Ни один генерал никогда не скажет, что он готов атаковать, и ни один командир не начнет оборонительного сражения, предварительно не оглянувшись в поисках более «короткой линии». Даже своим секретаршам фюрер говорил: «С неспособными генералами нельзя вести войну, я должен брать пример со Сталина, он беспощадно проводил чистку в армии». Адъютант генерала Паулюса оберст Адам писал: «Необузданное властолюбие и вечный страх диктатора оказаться оттесненным на второй план или быть как-либо ущемленным, бесспорно, способствовали тому, что он относился к генералам старой школы подозрительно». Генерал Типпельскирх тоже отмечал, что «Гитлер испытывал величайшее недоверие к высшему командному составу и Генштабу».

В первую очередь Гитлера раздражала недостаточная агрессивность генералов. Еще до начала войны он говорил: «Что это за генералы, которых я, как глава государства, должен гнать на войну?! Было бы правильно, если бы мне пришлось спасаться от стремления генералов к войне!» Адъютант фон Белов отмечал, что фюрер постоянно произносил упреки в адрес командования сухопутных войск и его доверие к ним уже в конце 1930-х годов заметно упало. В своей речи, произнесенной 30 января 1939 г. перед высшими офицерами Вермахта, Гитлер сначала обличал «пессимистические элементы», засевшие в военном руководстве, а потом критиковал царивший в этих кругах со времен Шлиффена «интеллектуальный дух». Германский офицер, по его мнению, должен был быть «верующим в национал-социализм офицером». «Я не требую от людей ума. Я требую жесткости», – говорил фюрер.

22 августа Гитлер выступил с речью перед генералами и адмиралами с целью поднять их боевой дух перед предстоящим нападением на Польшу. После нее он пожаловался своему адъютанту Шмундту, что военные ему не доверяют и пытаются держать вдали от командных вопросов и задач сухопутных войск.

Вскоре после начала войны Гитлер стал выказывать генералитету явные признаки неуважения. Так, 5 октября он прибыл в Варшаву, дабы присутствовать на параде, посвященном победе над поляками. Генералы ожидали главнокомандующего в ангаре за накрытым столом. Однако тот только заглянул туда, предпочтя общение с простыми солдатами, после чего направился к своему самолету. В это же время перед началом совещания с офицерами Люфтваффе он говорил окружающим: «Вот идет мой трус № 1 (Браухич), а вот идет мой трус № 2 (Гальдер)». К удивлению Гитлера, ошеломляющий успех польской кампании никак не прибавил решительности большинству его офицеров, наоборот, многих из них устраивала позиционная война на Западе. А к примеру, Браухич и Райхенау вообще открыто высказались против планов наступления на союзников. Фюрер, естественно, расценил все это как нежелание сражаться и предательство.

Для проведения «политико-воспитательной работы» с генералами и офицерами были организованы специальные собрания и встречи, на которых выступали нацистские ораторы Геббельс, Лей и Геринг. Основным тезисом их выступлений было утверждение, что Люфтваффе остается вне подозрений, большинство адмиралов также вполне надежны, а вот на «сухопутчиков» полагаться нельзя. Высшей точкой этой обработки стала речь Гитлера перед представителями командования Вермахта 23 ноября 1939 г. По словам британского военного историка Уилера Беннета, Гитлер настолько «электризовал» присутствующих, что они «все как один сплотились вокруг своего фюрера и выразили поддержку его взглядам, включая тех, кто ранее выражал с ним несогласие по разным причинам». Фюрер утверждал, что все зависит от командиров: «С немецким солдатом я добьюсь чего угодно, если только им будут руководить хорошие командиры». В заключение он пригрозил своим генералам: «Я не остановлюсь ни перед чем и уничтожу любого, кто выступит против меня». По утверждению Гудериана, присутствовавшего на данной встрече, Гитлер сказал следующее: «Генералы авиации, которыми целеустремленно руководит Геринг, полностью надежны; на адмиралов также можно положиться в том, что они будут проводить нужную линию, но партия не может безоговорочно верить в лояльность армейских генералов».

Сам Гитлер считал, что его речь произвела впечатление, на которое он сам рассчитывал. Чтобы довершить начатое, он после совещания вызвал к себе Гальдера и Браухича, чтобы прочитать им лекцию о «духе Цоссена» и о том, что он собирается с ним сделать. Вернувшись с «беседы», оба генерала выглядели смертельно напуганными и готовыми безоговорочно выполнять все, что им прикажут.

Позднее генерал Гудериан довел до сведения фюрера, что многие офицеры весьма недовольны необоснованными нападками на них. Тот уверил его, что все сказанное в первую очередь относится к руководству ОКХ, в т. ч. к Браухичу. Последнего Гитлер вообще считал пораженцем. Однако заменить того своим любимчиком генералом Райхенау Гитлер отказался, так как тот раздражал его своей излишней самостоятельностью. Да и вообще полноценной замены Браухичу просто не было.

В дальнейшем фюрер нередко позволял себе издеваться над военными. Так, в сентябре 1941 г. он обвинил Кейтеля в дезинформации и заявил, что ему приходится работать с болванами. Фельдмаршал был сильно оскорблен и хотел даже подать в отставку либо застрелиться, но Йодль отговорил его. Позднее в своем окружении Гитлер заявил, что у Кейтеля «мозги, как у билетера в кинотеатре». И был, надо сказать, недалек от истины. Во время одного из совещаний фюрер в порыве эмоций сказал: «Кругозор моих фельдмаршалов – размером с унитазную крышку». Сами фельдмаршалы, при этом присутствовавшие, ничего не сказали, и только генерал-оберст Гальдер потом потребовал, чтобы в его присутствии фюрер воздерживался от подобных выражений. И тот, осознав, что зашел слишком далеко, согласился. Этот факт показывает, что при всей своей несдержанности Гитлер все же оставался весьма демократичным.

В конце 1941 г. Гитлер фактически довел до инфаркта Браухича. Начальник Генштаба Гальдер записал в дневнике: «По-видимому, произошел более чем неприятный разговор, в течение которого говорил один фюрер. Он осыпал главкома упреками и бранью и надавал необдуманных приказов». Гитлер постоянно ругался с Браухичем, обвинял его в том, что он «не руководит, а только потакает командованию групп армий» и т. п. В итоге в ноябре – начале декабря 1941 г. здоровье генерала сильно ухудшилось, произошло несколько сердечных приступов и срывов. 19 декабря после двухчасовой беседы с фюрером тот был отправлен в отставку. Тем самым во время кризиса под Москвой Гитлер и ОКВ как бы указали Вермахту на виновника неожиданных неудач на Восточном фронте. Чуть позднее, в январе 1942 г., фюрер говорил: «Если бы Браухич оставался на своем посту хотя бы еще несколько недель, дело бы кончилось катастрофой. Он не солдат, он просто ничтожество и ненадежный человек».

После зимы 1941–1942 гг. недоверие Гитлера к генералитету возросло. Тот же Гальдер в январе 1942 г. писал: «В гауптквартире фюрера вновь разыгралась драматическая сцена. Он высказал сомнение в мужестве и решительности генералов». Впрочем, и самого начштаба сухопутных войск фюрер не особо уважал. По утверждению Шмундта, Гитлер всегда считал Гальдера «выжившим из ума сельским учителем», который «пока выговорит слово, положение на фронте уже изменится».

В сентябре 1942 г. состоялся интересный разговор генерала Шмундта, тогда занимавшего должность начальника Управления личного состава сухопутных войск, с адъютантом фюрера Гюнше. Находившийся в нетрезвом состоянии Шмундт, только что получивший от шефа золотой партийный значок, рассказал Гюнше: «Фюрер требует, чтобы высшие командные посты замещались людьми, которые, во-первых, были бы преданы ему, во-вторых, достаточно гибки для того, чтобы соглашаться с его гениальными идеями и планами, и в-третьих – беспощадны в войне». Он уверял, что Гитлер обманут генералами, которые оказались не в состоянии осуществить его планы на фронте. Откровения главного кадровика Вермахта закончились за полночь пьяными песнями, а также хулиганством – заколачиванием двери комнаты главного адъютанта Шауба.

В начале 1943 г. фотограф фюрера Хайнц Гофман ужинал вдвоем с шефом в FHQ «Вервольф». Тот с яростью в голосе кричал ему: «Мои офицеры – кучка мятежников и трусов. Я больше не допущу их в свой ближний круг… Сначала они трусливо пытаются заставить меня отказаться от той или иной операции, а потом, когда я с успехом выполняю ее, они ставят победу себе в заслугу и просят наград. Если бы я слушал этих господ, мы еще давным-давно проиграли бы войну!»

В начале 1943 г. в связи с участившимися поражениями негативное отношение Гитлера к военным еще более усилилось. 9 марта он сказал Геббельсу, что, по его мнению, ни один из них не говорит ему правды. Все генералы были бесчестными врагами национал-социализма. Кроме того, фюрер указывал, что они плохо образованны и ничего не понимают в материальных проблемах войны. Гитлер упрекал их в том, что они не имеют непоколебимой веры в правильности ведущейся борьбы, не разбираются в современном оружии и неправильно следят за ходом войны на фронтах. В апреле Риббентроп в разговоре с послом в Турции фон Папеном также критиковал генералов, явно наслушавшись предварительно шефа. Он возложил всю вину за Сталинград на ненадежных командиров и некую «буржуазную клику», которая управляла армейскими делами. Рейхсминистр говорил: «Если бы Гитлеру представился удобный случай очистить свою армию от этого сброда, с нами не приключилось бы такое несчастье. Эта буржуазная свора должна быть уничтожена, и чем раньше, тем лучше».

После военного переворота в Италии подозрение Гитлера к военным еще больше укрепилось. Он посчитал это событие классическим примером поведения военной клики, которая без колебаний постарается свергнуть господство партии, как только потеряет уверенность в благоприятном исходе войны, нанеся пресловутый «удар в спину».

27 января 1944 г. фюрер выступил перед генералами Вермахта с большой речью. На ней он, в частности, сказал: «Офицерский состав должен со шпагой в руке сплотиться вокруг меня точно так же, как каждый командир должен ожидать, что его подчиненные в критический час станут за него горой!» Весной, после ряда поражений на Восточном фронте, Гитлер впервые посоветовал своим генералам брать пример с русских. Он прокричал Цайтцлеру: «Мои генералы разучились командовать, в этом все дело! Они могли бы поучиться у русских, как надо командовать!» В дальнейшем подобные поучения, воспринимавшиеся офицерами весьма болезненно, повторялись до конца войны. Даже Берлин фюрер призывал оборонять так же, «как русские защищали свой Сталинград».

Военный историк Кард Деметр отмечал, что «комплекс Гитлера, подозревавшего всех и вся в предательстве, рос в течение многих лет». Стоит ли говорить, что события 20 июля 1944 г. и последовавшее за этим разоблачение заговора легли на благодатную почву и подтвердили, что в значительной степени фюрер был прав.

Как теперь известно, оппозиционные настроения среди германских офицеров возникли еще до начала Второй мировой войны, примерно весной 1939 г. Вообще приход нацистов к власти был воспринят штабными кругами весьма неоднозначно. Сотрудников Генштаба, к примеру, можно разделить на три группы. Первые приветствовали новый режим как средство возрождения престижа и авторитета Германии. Они гордились вновь создаваемой армией, были увлечены новыми видами оружия.

Вторую группу генералов составляли те лица, которые лишились своих должностей при Гитлере, попали в немилость и третировались им. Они считали, что Германия не готова к войне, и отказывались поддерживать агрессивные планы. В третью группу, которая составляла большинство, входили те, кто внутренне не разделял идеи нацизма, но продолжал исправно нести военную службу.

Уже после оккупации Чехословакии наиболее продвинутые генералы примерно поняли, каким путем пойдет их страна в дальнейшем. С началом активных боевых действий число сомневающихся постепенно увеличивалось. Однако до поры до времени недовольство Гитлером не приводило ни к каким реальным действиям против него. Генерал Браухич после войны так объяснил причины этой пассивности: «Я мог бы легко арестовать Гитлера. У меня было достаточно офицеров, чтобы осуществить арест. Но дело было не в этом. Это было бы действием против германского народа. Я хорошо знал, что весь германский народ – за Гитлера. У них было достаточно причин для этого». Военный историк Алан Кларк так описал поведение немецких офицеров: «Некоторые активно интриговали против режима. Другие – почти все – с сочувствием прислушивались к тем, кто интриговал, и ждали перемен фортуны. Большинство же, включавшее в себя обе эти категории, топили свое разочарование в работе».

Постепенно оппозиционные настроения трансформировались в создание различных заговорщических групп. Примечательно, что в эти «объединения» входили даже командующие армиями и группами армий. Но при этом их войска продолжали сражаться точно так же, как соединения, руководимые военачальниками, не причастными к заговору. Роммель по этому поводу сказал: «Конспираторы имели точно те же интересы, как Гитлер». Все заговорщики ставили интересы Германии выше клятвы верности фюреру.

Отношение некоторых офицеров к Гитлеру кардинально изменилось уже в ходе войны. Типичный пример – тот же Роммель. Он начал уважать и почитать Гитлера еще в 1935 г., когда тот объявил о денонсации Версальского договора. Тогда Роммель видел в фюрере «объединителя нации» и спасителя Германии. Первые разногласия с верховным главнокомандующим начались у него во время Африканской кампании. Роммель постепенно начал осознавать аморальность нацистского режима, а также жажду Гитлера популярности, его «страсть к убийству и разрушению», «жажду мести и полную безнадежность». Будучи человеком смелым, фельдмаршал отличался независимым поведением и не боялся высказывать фюреру неприятные для того вещи, а также открыто требовать принятия нужных решений. Популярность Роммеля в немецком народе была очень велика. Однако мнение некоторых исследователей, что он якобы мог, в случае чего, заменить Гитлера и являлся его «реальным соперником», является сильно преувеличенным.

После поражения в Тунисе отношения между фюрером и Роммелем стали постепенно охлаждаться, причем многие в окружении Гитлера открыто настраивали его против строптивого фельдмаршала.

Роммель примкнул к заговорщикам, однако активного участия в подготовке к путчу Штауффенберга не принимал, созерцая происходящее со стороны. На совещании, состоявшемся 17 июля 1944 г., за три дня до взрыва в «Волчьем логове», фюрер резко оборвал фельдмаршала: «Будущий ход войны не ваша забота. Лучше займитесь фронтом вторжения». После этого их взаимное недоверие еще больше усилилось. В беседе с генералом Шпейделем Роммель сказал: «Этот патологический лжец совсем лишился разума». Затем уже за неделю до своей гибели он сказал своему врачу: «Боюсь, что этот безумец принесет в жертву последнего немца, прежде чем встретит собственную кончину». Роммель был типичным представителем германского офицерства, который с энтузиазмом воспринял блицкриг, однако оказался совершенно не восприимчив к навязанной фюрером идее тотальной войны на уничтожение.

К лету 1944 г. в заговор против Гитлера была вовлечена большая группа военных, причем от лейтенантов до фельдмаршалов. «Покушение привело к весьма опасному явлению – недоверию, в особенности к высшим военачальникам», – отмечал генерал Фриснер. Начались аресты, разжалования и казни. Только среди офицеров ОКХ и ОКВ были приговорены к расстрелу 60 человек. Вообще же за участие в покушении на Гитлера были казнены двадцать генералов, еще 49 покончили жизнь самоубийством, дабы избежать репрессий. Кроме того, 36 генералов были расстреляны за «оппозицию режиму». Нередки были также случаи ареста офицеров и генералов, которые вовсе не были оппозиционерами, а просто оказались не в состоянии удержать фронт и выполнить приказы фюрера. Попутно началось своего рода тасование командующих группами армий.

Гитлер объявил, что отныне его не интересует «проклятая ранговая иерархия». Он считал, что в рядах Вермахта есть офицеры, подобные «маленькому майору» (имея в виду Ремера), которых можно поставить «во главе важного дела вместо какого-нибудь генерал-лейтенанта или корпусного командира… толку будет в десять раз больше». Он в ярости обзывал генералов «трусами» и «бесхребетными свиньями без каких-либо идеалов». А заговорщиков – «сволочами» и «подлейшими тварями из всех, когда-либо носивших солдатский мундир». Везде и всюду теперь мерещились враги и предатели. На одном из совещаний Гитлер говорил Йодлю: «Чего тут ожидать от фронта, если в тылу важнейшие посты заняты настоящими диверсантами и государственными преступниками, если в службе связи и квартирмейстерском управлении сидят люди, совершившие государственную измену… У нас под носом сколотилась шайка, которая непрерывно испускала яд, а в шайку входила организация генштабистов – генерал-квартирмейстер, начальник группы связи и прочие». Фюрер считал, что поражения на фронте и успешные действия союзников объясняются постоянными предательствами и изменами, которые разлагали армию. В Вермахте «совершалось непрерывное прямое предательство», – говорил он.

Теперь же, по мнению Гитлера, должен был наступить перелом в войне, так как на место предателей на ключевые посты были поставлены верные ему генералы. Однако это была уже осень 44-го…

В самом конце войны в бункере рейхсканцелярии фюрер по настоянию Бормана продиктовал письмо фельдмаршалу Кейтелю, в котором объяснил свое видение причины поражения в войне. В нем, в частности, говорилось: «Неверность и измена на протяжении всей войны разъедали волю к сопротивлению. Поэтому мне и не было дано привести мой народ к победе». Гитлер обвинял генералов в том, что они «в ошибочном направлении вели это великое оружие (Вермахт), сопротивлялись его стратегии, подрывали его политику и устраивали заговоры».

Тут надо сказать, что обвинения фюрера не были безосновательными. Предательство и измена действительно имели место. Стоит напомнить о преступной линии поведения руководства Абвера во главе с Канарисом и Остером, которые в течение длительного времени информировали разведслужбы противника обо всех важнейших планах нацистов и сорвали дипломатические инициативы Гитлера в Испании, Италии и др. Нельзя забывать также об источниках советской разведгруппы «Дора» в Швейцарии, которая через своего агента Ресслера получала ценнейшую информацию из высших командных инстанций Вермахта. По некоторым данным, этим предателем был начальник Управления военной экономики и вооружения ОКВ генерал Томас. Поведение ряда немецких генералов в плену (в частности, Паулюса), вступивших в «Союз немецких офицеров», также было предательским по отношению к Гитлеру. При прощании со своим личным пилотом Хансом Бауром фюрер с горечью сказал: «На моем могильном камне нужно было бы высечь: “Он стал жертвой собственных генералов”».

Однако в целом фюрер все же преувеличивал масштабы «измены» и «саботажа». Предательство отдельных групп офицеров в конечном счете не оказало серьезного разлагающего влияния на Вермахт, солдаты и командиры которого, несмотря ни на что, продолжали биться до последнего.

В ходе войны Гитлер по своему усмотрению повышал и понижал в званиях офицеров в зависимости от обстановки. После окончания летней кампании 1940 г. он произвел в фельдмаршалы сразу двадцать генералов. Никогда в Вермахте не было сразу столько носителей этого высокого звания. Позднее звание фельдмаршала получили еще несколько человек. Гитлер успешно применял римскую политику «кнута и пряника», что позволяло ему крепко держать в руках большинство генералов. Когда военачальник вел себя хорошо и общение с ним доставляло фюреру удовольствие, его награждали похвалами, орденами, повышением в звании, а в некоторых случаях и материально. По приказу верховного главнокомандующего многие военные получали дополнительные, не облагаемые налогами подарки, денежные выплаты и премии. Иногда размер поощрения доходил до 250 тысяч марок. Подобные выплаты в свое время получили Редер, Лееб, Рундштедт, Мильх, Кейтель и Клюге. Некоторым генералам и фельдмаршалам были пожалованы рыцарские имения. Так, Клейст получил «участок» стоимостью в 480 тысяч марок, Кейтель – 739 тысяч, а Гудериан – 1,2 млн марок!

Вместе с тем проводились и массовые увольнения генералов после тех или иных поражений. Так, после поражения под Москвой из Вермахта были уволены в общей сложности 185 генералов, в том числе главком сухопутных войск Браухич, командующие всех трех групп армий Восточного фронта Лееб, фон Бок и Рунштедт, командующие армиями Штраус, Гудериан, Гёпнер, Фалькенхорст, Штюльпангель, Кюблер и т. д., несколько командиров корпусов и дивизий. Некоторые из них потом были прощены и получили новые назначения, большинство же так и осталось не у дел. Массовыми чистками фюрер убил двух зайцев: во-первых, обновил кадры более молодыми генералами, во-вторых, нашел козлов отпущения за поражение.

В дальнейшем увольнения продолжались регулярно. Командующий группой армий «Митте» в 1941–1944 гг. менялся три раза, группы армий «Зюд» («Б», «Дон») – пять раз. В общей сложности Гитлер отправил в отставку трех начальников Генштаба, 11 из 18 фельдмаршалов сухопутной армии, 21 из 40 генерал-оберстов.

Ну а каково же было отношение самих немецких генералов к своему главнокомандующему?

Большинство немецких генералов были преданы Гитлеру и сохраняли традиционную для германской армии верность присяге, значительная часть их активно содействовала политике Гитлера. В то же время на протяжении всей войны со стороны генералитета сохранялось и скрытое недоброжелательство по отношению к верховному главнокомандующему. Понятно, что все это отразилось и на послевоенных мемуарах, в которых генералы пытались выставить Гитлера «маленьким ефрейтором», который мешал работать настоящим профессионалам. Особенно это было характерно для потомственных военных аристократов, называвших его также «австрийским ефрейтором», подчеркивая тем самым не немецкое происхождение диктатора.

Отношение военных к фюреру не исчерпывалось однозначным «да» или «нет». С одной стороны, постепенно вырисовывалось недовольство и сопротивление, с другой – повиновение, фанатизм и упорная готовность идти до конца. Типичными представителями последнего «направления» были фельдмаршалы Шёрнер и Модель.

Начальник оперативного управления ОКХ генерал Хойзингер утверждал, что «Гитлер в беспримерной степени злоупотреблял нашей традиционной верностью», так что «многие из верных ему генералов были надломлены тщетностью своих попыток наставить его на правильный путь». Немецкие генералы пытались отстаивать свои убеждения до тех пор, пока позволяли пределы, установленные долгом и военным подчинением. Фюрер, в свою очередь, мастерски использовал эту преданность делу, веру и вышколенную столетиями дисциплинированность.

Генералы не понимали, что своими критическими замечаниями и наставлениями вызывают у Гитлера обратную реакцию. Он воспринимал все это как попытку поставить под сомнение его компетентность, а также как «оппозиционные настроения» и предательство. Фюрер считал, что война не время для дискуссий и споров, а время стойкости и фанатизма.

В 1939–1943 гг. Гитлеру были нужны такие яркие личности, как Гудериан, Клейст, Манштейн, Роммель и другие, чтобы одерживать громкие победы. С осени 1943 г., когда Восточный и Средиземноморский фронты рушились под напором Красной Армии и союзников, фюрер стал все более опираться на таких людей, как Модель, Фриснер, Шёрнер, Дитрих и им подобных, которые умели предотвращать катастрофы или ликвидировать их последствия, организовать упорную оборону. Эти люди не обладали столь большими талантами, как их предшественники, зато редко обсуждали приказы Гитлера и беспрекословно воплощали их в жизнь. В результате на смену прежним военачальникам, выдвинувшимся еще во времена Рейхсвера, постепенно приходили выдвиженцы, проявившие себя на полях сражений в 1941–1943 гг. Они не обладали дворянскими титулами и своим карьерным ростом были целиком обязаны фюреру.

Модель славился своей «эластичной обороной» и «блуждающими котлами», а Шёрнер по кличке «кровавый Франц» – жестокостью, военно-полевыми судами, расстрелами и фанатизмом. Именно эти люди в 1944–1945 гг. стали опорой и надеждой Гитлера.

Неким исключением был только фельдмаршал Рундштедт, которого фюрер считал стариком, несколько раз отправлял в отставку, но потом почему-то опять возвращал на высокие командные должности. Кейтель вспоминал: «Гитлер очень уважал Рундштедта. Он был единственным генералом, к которому Гитлер относился с большим уважением, лично встречая у двери при встрече. Такая честь оказывалась только Рундштедту, внешняя вежливость означала огромное уважение Гитлера к способностям Рундштедта». И это при том, что фельдмаршал не был каким-то там подхалимом или фанатиком. Наоборот, он позволял себе часто критиковать фюрера и проявлять самостоятельность в принятии решений. Когда Кейтель в июне 1944 г. высказал Рундштедту недовольство ходом сражения во Франции, тот наорал на ближайшего помощника Гитлера: «Если вы считаете, что можете командовать лучше меня, так валяйте сюда и сами расхлебывайте это дерьмо!» Во время одного из следующих звонков на вопрос Кейтеля: «Что делать?» – тот ответил: «Что вам делать? Заключайте мир, идиоты! А что вам еще остается?» «Обезьяна» передала все сказанное фюреру, после чего Рундштедт был уже второй раз за войну снят со своей должности. Однако вскоре фельдмаршал по поручению Гитлера возглавил «суд чести» над заговорщиками, а в сентябре вернулся на Западный фронт в качестве главнокомандующего сражавшимися там группами армий. Несмотря на частые разногласия с фюрером, Рунштедт прокомандовал немецкими войсками вплоть до 8 марта 1945 г. В этот день он получил Мечи к Рыцарскому Кресту с Дубовыми Листьями и снова отправился в отставку. Этот случай пребывания на высоких командных постах в течение почти всей Второй мировой войны стал уникальным для гитлеровских генералов. К тому времени все, с кем Гитлер проводил польскую, французскую и балканскую кампании, были давно уже уволены.

В конце войны командующих уже меняли как перчатки. Как писал генерал Меллентин, который в 1945 г. был отстранен от должности начальника штаба группы армий «Г» на Западе: «В этот период войны Гитлер и его приближенные организовали форменную травлю, повсюду выискивая козлов отпущения, на которых можно было бы свалить ответственность за промахи Верховного командования».

«Интересно» складывалась судьба некоторых любимчиков фюрера. Волею судьбы многие из них закончили жизнь трагически. Например, фельдмаршал Вальтер фон Райхенау, убежденный нацист, поддержавший Гитлера еще в начале 1930-х. 12 января 1942 г. у него случился то ли инфаркт, то ли инсульт. После пяти дней безуспешного лечения в Полтаве его попытались перевезти в Лейпциг, но при посадке там самолет потерпел аварию. Находившийся без сознания фельдмаршал получил еще и черепно-мозговую травму, после чего отошел в мир иной.

^{Гитлер и генерал-фельдмаршал Вальтер фон Райхенау. Восточный фронт, осень 1941 г.}

Весной 1944 г. в «Бергхоф» был приглашен обожаемый фюрером генерал Дитль, командующий 20-й горной армией. После беседы тот вылетел на самолете на рассвете, несмотря на утренний туман, и в итоге разбился. Через две недели погиб в авиакатастрофе еще один любимец Гитлера командир 1-й танковой армии генерал Ханс Хубе. Фельдмаршал Модель застрелился, а генерал Венк попал в автокатастрофу. Правда, последний не погиб, а лишь получил тяжелые травмы.

Вторая мировая война дорого обошлась германскому генералитету. Из примерно 1500 генералов и адмиралов, принявших в ней участие, 223 генерала сухопутных войск погибли, 64 покончили жизнь самоубийством, 33 были приговорены к смертной казни за военные преступления союзными судами. В Люфтваффе погибли 20 генералов, 15 застрелились, четверо были казнены за военные преступления после войны. В Кригсмарине погибли в общей сложности 18 адмиралов!

Глава 3. Здоровье фюрера: мифы и реальность

Предыдущая Стр. 2 из 22 Следующая