Вскоре он вышел оттуда сам, довольный, и быстрым шагом пошёл к моей машине, бренча ключами, которые я ему дал. А пацаны побежали дальше. Денежку им передал Левитан по факту, потому что этой шпане аванс давать никогда нельзя…
— Ну, — гаишники тем временем снова переглянулись. — Ладно, но ты не забудь за нас словечко замолвить.
— Не забуду. Лучше побыстрее, Тимофей Палыч ждёт, — я показал рукой куда-то в сторону.
Уазик ГАИ с мигалкой отъехал, резко развернулся на дороге и встал перед вишнёвой девяткой. За отсутствие талончика техосмотра братку придётся платить.
Ну а Костя спокойно завёл мой «марковник», подъехал ко мне и сразу перелез на пассажирское место. Я сел за руль, ну а Режиссёр тем временем понял, что сопровождения не будет. Он тронулся с места, и мы поехали за ним, не вплотную, но и не отдаляясь.
Гаишники уже прессовали братка, один уже смотрел багажник. На лобовом стекле девятке белела забытая кем-то тряпка.
— Хитро ты п-п-придумал, — сказал Левитан, глядя назад.
— Разобрался с тем быком? — спросил я.
— В н-нокаут, даже н-не увидел. А п-па-пацаны не растерялись, д-даже к-кроссовки снять хотели, п-прогнал, а то б-бы потом искать их с-стали. Но здесь, — он сглотнул, поморщился от досады, но в глазах стоял весёлый огонёк, — з-здесь не к-ка-как в Шерлоке Х-холмсе вышло.
— Не спорю.
Ехали дальше, вслед за девяткой, не скрываясь, а он не обращал на нас внимания, наверняка думал, что угроза ушла. Но, когда он доехал до двухэтажного дома и вылез, мы тоже вышли.
Он нас узнал сразу и рванул в подъезд, мы следом. Он тренер, а мы молодые, и скорость у нас была равна.
Почти перехватили его на втором этаже. Он, похоже, ещё на ходу достал ключи, даже успел открыть первую стальную дверь. А вторую деревянную, открывающуюся внутрь, он захлопнул перед самым нашим носом, но я просто пнул её с разбега.
Она открылась и врезала ему по лбу. Барсуков упал и растянулся в коридоре, очки слетели, портфель откатился в сторону.
— Ну здорово, Режиссёр, — я вошёл в квартиру и огляделся, пока Костя на него насел, чтобы мужик больше не бегал. — Так это и есть твоя студия? Да, вижу. Ну, тем хуже для тебя, гад.
Глава 7
Мы посадили Режиссёра на стул в кухне, вставили ему кляп из найденного на полу носка и крепко-накрепко перевязали бельевой верёвкой и скотчем с ног до головы. Думаю, Костя, который мне помогал, придушил бы Барсукова прямо на месте, с таким видом он привязывал его за шею. Я тоже был не против, мне вообще сразу захотелось прикончить упыря, едва мы увидели эту студию.
Не знаю, что было хуже всего. Может быть, дорогая камера на треноге, направленная на кровать. Может быть, профессиональное оборудование для монтажа, экраны и коробка с кассетами, какие-то пустые, какие-то уже записанные. Или фотки в альбомах, отсортированные, готовые к отправке. Или компьютер, самый навороченный из тех, что можно купить на сегодняшний день. Может быть, принадлежности и маска у кровати, которую Режиссёр надевал, если участвовал в съёмках лично, чтобы не светить лицо…
Нет, всё-таки хуже всего была стоящая на тумбочке у кровати ваза с конфетами. Даёт им сладости? Ну надо же, какой заботливый, гад, угощает после всего. Никогда нельзя брать конфетки у незнакомых дядей, как говорят детям, и вот эта студия — один из примеров, почему.
Барсуков приводил сюда тех, кто никому не расскажет об этом. Кто-то побоится, кому-то не поверят, кто-то просто не знает, куда пойти, да и многие даже не хотят никуда идти, ведь думают, что уже увидели всю суть взрослого мира и что им никто не поможет. Да и сказать такое страшно, ведь ровесники могут выдать клеймо, с которым придётся жить всю жизнь.
Бесправные, уличные, из неблагополучных семей, а против них — прилично выглядящий усатый дядька-спортсмен со связями, похожий на бизнесмена. И казалось ему, что ничего ему за это не будет.
Может, так и было бы, если бы не один бывший следак, который снова ведёт это дело, но в этот раз не так, как написано в уголовно-процессуальном кодексе. Главное — Режиссёр никогда больше не будет ничего снимать. Не через несколько лет, а уже сейчас он ответит за всё. Хоть это успокаивало, что не зря мы им занялись.
Попался на горячем, на него указали, он сам привёл нас в это место. Вот мы и работаем. Раз он попался, мы используем его на всю катушку. Вот как отец моей второй жены, когда разделывал барана, использовал с него вообще всё, даже кровь и кишки шли в дело. Ничего не пропадало у бережливого Василия Фомича.
Вот и у нас ничего не пропадёт с этого барашка, с этой дрянной овцы будет не только шерсти клок. Заодно нужно обезопасить себя, действовать трезво, чтобы и тех, кто хуже, тоже привлечь к ответу. Есть же ещё маньяк, возвращения которого в город я жду, а он настоящий зверь, умный и жестокий. Так что попадаться нам нельзя.
Сначала надо подготовить место преступления, чтобы всё было указывало на того, кто действует против нас. Нужно создать возможную связь нашего врага с этим гадом, связь, которая здорово пошатнёт позиции любого, кто хочет нам навредить. План накидывался на ходу, но его основы мы обсудили ещё утром…
Этот дом — старый бревенчатый барак, обшитый досками, но с центральным отоплением и водопроводом. Состояние у него уже не очень, дом в советское время явно планировали к расселению, потому что он покосился с другой стороны.
Кто-то уже переехал, кто-то живёт до сих пор, возможно, здесь живут алкаши и им пофиг, лишь бы крыша над головой была. Поэтому Барсуков здесь и устроился, чтобы никто не мешал ему. Слышат ли соседи, что здесь происходит, или нет? Ну, какая-то звукоизоляция есть, именно в самой студии стены обшиты, но я думаю, что даже если что и проникало наружу, всем окружающим было плевать.
Но это нам на руку, никто и не услышит, что случится сегодня.
Открыл холодильник, нашёл там водку. Притом что сам Барсуков не пил, понятно, для кого он её держал, чтобы выпили и были послушными. Достал, поставил на стол. Режиссёр начал что-то мычать.
— А мне уже неважно, что ты скажешь, — произнёс я, глядя в его выпученные глаза. — Уже слышал. Так что сдохнешь молча.
В первой жизни наслышался от него всякого, хватит. А он обречённо взвыл, когда заметил две вещи: мы в перчатках и без масок. Перчатки нитяные, руки в них не потеют. Мало ли, пригодятся, в квартире-то легко оставить отпечатки и потом забыть про них, здесь много подходящих поверхностей.
А у Кости внешность запоминающаяся, он снимал очки, когда бил бандита у киоска, но сейчас сверлил ублюдка единственным зрячим глазом, надев их на себя. Ещё крутил в руке вилку с многозначительным видом, отчего ублюдок затрясся.
Так, деньги Барсуков здесь не хранил, зато я нашёл ружьё, старую вертикалку ТОЗ, в масле, патронтаж и охотничий нож. Сгодится в трофеи, надо будет убрать подальше, как-нибудь придётся пустить в дело. Видеооборудование дорогое, но придётся его оставить, пусть будет частью вещдока. Да и на продаже такого грабители и палятся.
Проверив всё, я набрал номер с мобилы.
— Глеб, адрес запомни, — сказал я, когда там ответили, и назвал адрес. — Там магазин рядом, езжай туда, я тебя встречу. И подскажи, сам знаешь кому, пусть позже подтягивается.
— Всё там есть? — спросил он с тревогой.
— Увидишь.
Режиссёр смотрел на эти приготовления с ужасом, наверняка думал, что мы его сожжём на этих плёнках, но пусть думает что хочет, мне на него плевать.
В этот раз он не режиссёр, а актёр, и роль эта будет у него последней.
Я вышел, что отогнать «марковник» подальше. Припарковал я его удачно, с торца дома, где есть окна только двух квартир: студии Режиссёра и первого этажа. Заглянул в окно на первый, но там не жили, уже всё заброшено, осталась только ржавая солдатская кровать и сломанные табуретки. Дом на отшибе, машину могли увидеть, но если жильцы не обращали внимания на то, что здесь творилось, то и эту тачку не «заметит», а алиби мы себе сделаем.
Перегнал поближе к магазину в квартале отсюда, там же увидел, как в эту сторону ехал Глеб на красной девятке. Машину он оставил рядом с моей.
— Так, надо алиби, — сказал я, пожимая ему руку. — Будет такое: ты работаешь против атамановских, сегодня опрашивал меня и Костю в качалке, искал моего брата, мы всё подтвердим, да и парни тебя там увидят.
— Какое алиби? — Глеб поморщился. — Для чего оно? Сначала надо убедиться, что он действительно… ну, ты понял. Седов приедет через час, если…
— Пошли, убедишься. Надень у входа, — я протянул ему перчатки.
Глебу хватило и минуты, что сделать выводы. Оглядел всё, проверил, молча подошёл к Режиссёру и начал бить, тот аж упал со стула. Бил недолго, но больно, потом выпрямился, отпил водки прямо из горла и посмотрел на меня:
— Как ты такой спокойный, Лёха? Меня трясёт! — он поднял руку. — Я бы его кулаками забил.
— А я тоже злой. Но в нашем деле чем меньше эмоций, тем лучше результат. А этот пусть ждёт, — я кивнул на Барсукова, которого Костя поднял вместе со стулом и поставил на место, — и помаринуется, — я наклонился к нему и прошептал: — Знаешь, в такие моменты жизнь перед глазами пролетает, я сам это видел. Но ты второй шанс не получишь. Это я его получил, чтобы у таких, как ты, его не было.
— Я вам заплачу, — простонал тот неразборчиво через кляп, но я всё же понял.
— Приступаем? — спросил я Глеба.
Мы продолжали приготовления. У нас есть опасные враги, против которых надо строить оборону заранее, и эта студия — один из её рубежей. Если у кого-то из бандитов будет связь с этим гадом, это здорово выбьет почву у них из-под ног.
Глеб выдохнул, пришёл в себя и достал из кармана пакетик с окурками. Необычные, с цветными фильтрами и коричневой бумагой.
— Это Поджига курит такие, — пояснил он. — В кабинете у нас сидел, дымил как паровоз. Я и набрал.
— Долго его прессовали?
— Не, адвокаты припёрлись и до начальства нашего добрались, велели отпускать. Но запугали его конкретно, — он усмехнулся.