– Ты? – удивился Габриэль, когда вместо Паркера ему открыл Джеймс.
В глазах поплыло, и он потерял сознание. Очнулся Габриэль уже в ванной. Вода была зелёной с голубым оттенком и резко пахла травами. Паркер поддерживал его голову, а Джеймс осторожно массировал тело, болевшее так, словно в нём не осталось ни одного целого места.
– Хорошенько же тебя отделали, – сочувственно сказал Джеймс.
Габриэль не ответил. Действие адреналина, который помог ему не замечать боль вплоть до самого дома, закончилось, и у Габриэля не было сил даже на разговоры.
– Ничего, завтра будешь как огурчик.
Травяная ванна настолько расслабила тело, что оно словно бы растворилось в воде. Веки стали тяжёлыми и закрылись. Время остановилось.
…Габриэль пришёл в себя на полу в спальне. Он лежал обнажённый, животом на простыне, а Джеймс вправлял ему суставы и обрабатывал многочисленные, но неглубокие раны. Состояние транса практически вернуло Габриэлю силы.
– Как ты здесь очутился? – спросил он Джеймса.
– Тебе нужна была помощь, – ответил тот.
– Но как ты узнал об этом?
– Знать – это часть моих полномочий.
– А если бы меня убили?
– Тебя не убили, и довольно об этом. Сейчас тебе стоит поспать.
Джеймс помог Габриэлю перебраться в кровать. Затем он произнес что-то неразборчивое, и Габриэль погрузился в глубокое забытьё.
Всю ночь ему снилась битва с драконом, и этим драконом был он сам.
Утром его разбудил густой, терпкий дым, которым Джеймс окуривал комнату. Несмотря на то, что сон длился всего несколько часов, Габриэль чувствовал себя свежим и хорошо выспавшимся.
– Как спалось? – поинтересовался Джеймс.
– Ещё не знаю.
– Выпей, – жрец протянул ему чашку с густым травяным отваром.
Напиток был до ужаса горьким. К тому же он обдал всё тело волной холодного огня, иначе это ощущение и не назовешь.
– Дьявол! – выругался от всей души Габриэль.
– Я вижу, ты идёшь на поправку.
– Завтрак готов, господа, – доложил Паркер.
– Хватит разлёживаться, – сказал Джеймс.
– Я не хочу есть.
– Через минуту ты будешь готов проглотить быка. Вставай.
Габриэль нехотя встал. Конечно, боль совсем не исчезла, но стала терпимой.
– Надеюсь, ты уже понял, что этот брак – настоящая катастрофа, – спросил Джеймс после еды.
– Катастрофой его делаю я. По твоему, кстати, приказу.
– Ты всего лишь создаёшь условия, при которых проявляется истинная природа вещей.
– Да, но это вызывает слишком сильную боль.
– Боль вызывает как скальпель хирурга, так и инструмент палача. Всё дело в том, какой смысл несёт в себе эта боль.
– В таком случае я – подручный палача.
– Скорее, ты – ассистент хирурга. А вот любой другой на твоём месте был бы уже палачом.
– Не вижу разницы.
– Это потому, что ты не видишь альтернативы. Поверь, она намного ужасней того, что делаешь ты.
– Давай обойдёмся без философии.
– Думаю, ты уже достаточно силён, чтобы идти к ней. Собирайся. Сейчас ей нужно, чтобы рядом был настоящий друг.
– Настоящий друг. Какая ирония.
– Не лишай богов чувства юмора. Это единственный грех, который они не прощают.
Кэт выглядела ужасно. Её прекрасные глаза были красными от слёз, а веки опухли. Под глазами были большие чёрные круги. Скорее всего, она проплакала всю ночь.
– Милый Ланцелот, я так хочу умереть! – сказала она и заплакала, едва он вошёл в дом. – Они смотрели на меня, как будто я прокажённая… А Артур, видели бы вы его глаза. Он меня ненавидел! Почему вас там не было! Только вы могли бы меня защитить!
– Мне очень жаль, милая Кэт. Клянусь, я больше не буду бросать вас ради дурацких сражений с мифическими драконами.
– Клянётесь?
– Клянусь.
– Но скажите мне, почему? За что? В чём я провинилась перед богом или людьми?
– Иногда господь нас наказывает, просто шутя, как Иова. В нём не больше любви или справедливости, чем в булыжнике на мостовой.
– Не говорите так, Ланцелот!
– Вы уже вызывали врача?
– Я не хочу никаких врачей.
– Нельзя быть такой беспечной.
– Полно вам. Это мог быть мимолётный недуг, из которого совсем не стоит делать трагедию… Представляю, как меня сейчас обсуждают эти светские гусыни.
– Они всегда будут вас обсуждать, а если перестанут – закроют перед вами двери. Так устроен свет. И поверьте, если вы не будете давать им повод, они найдут его сами.
– Но ведь это ужасно!
– Не спорю, но такова жизнь.
– А Артур. Если бы вы слышали, что он мне наговорил! Вместо того чтобы поддержать. Ведь я ничего же не сделала. Я же не специально…
– Он слишком серьёзно относится ко всей этой мишуре. К тому же он один раз уже стал жертвой любви и боится, что судьба вновь сыграет с ним шутку.
– Но почему это всё надо вымещать на мне?!
– Вы – ангел, поэтому пьёте из той же чаши страдания, что и сам Спаситель.
– Но что с вами, Ланцелот? – спросила сквозь слёзы Кэт. Немного успокоившись, она заметила, что Габриэль бледнее обычного. Его разбитые губы были опухшими, а руки покрыты мелкими ссадинами.
– Дрался с очередным драконом.
– Вам надо быть осторожней.
– Я обещал, что больше не буду. Ради вас.
Она улыбнулась.
– Знаете, Ланцелот, с вами мне так легко… Ещё утром я хотела умереть, а теперь чувствую себя так, словно вновь вернулась к жизни. Сейчас вчерашнее происшествие мне кажется ничего не значащим пустяком.
– Вы правы. Это действительно ерунда, о которой все очень скоро забудут.
– Скажите, Ланцелот, а вы когда-нибудь любили?
Габриэль не ответил, но его глаза были красноречивее любых слов.
– Какая она была?
– Такая же прекрасная, как вы, – вырвалось у него.
Кэт вспыхнула.
– Расскажите о ней.
– Тогда мне приходилось жить у одного человека под чужим именем. Она была его дочерью. Мы встретились и сразу же полюбили друг друга, как в сказке.
– Если вы так любили, почему вы один?
– Она умерла. У нас было всего несколько месяцев.
– Вы опять меня расстроили.
– Я сходил с ума оттого, что она должна умереть, но один человек объяснил мне, что жизнь состоит не из долгих лет прозябания, а из ярких, живых мгновений, которые только и имеют значение. Мы любили, зная, что у нас совсем нет времени, любили так, чтобы ни одна секунда не пропала зря…
– Я думала, что Артур меня любит, – нарушила молчание Кэт.
– Он любит вас.
– Вы так говорите, потому что он ваш друг.
– Я так говорю, потому что в это верю.
– А я, мой доблестный Ланцелот, перестаю в это верить. Это так ужасно.
– Не говорите так, сударыня! – слишком горячо произнес Габриэль. Он и сам уже начал сомневаться в любви Артура, но была и другая причина, в существовании которой он боялся признаться даже себе, особенно себе.
Брэмстоун принял Габриэля, лежа в постели. Он умирал, и счёт уже вёлся на дни или даже часы. В комнате стоял неприятный запах, поэтому, несмотря на холод, окно было открыто.
– Извините, граф, что принимаю вас в таком виде.
– Если кому и стоит извиняться, так это мне за то, что беспокою вас в таком состоянии.
– Вы очень любезны, граф. Вы отвлекаете меня от страданий, к тому же я всегда рад вас видеть.
– Вы очень добры ко мне.
– Если верить слухам, вы уже испытали чудесный порошок.
– Вы как всегда правы.
– Скажите, граф, я вам угодил?
– Могли бы и не спрашивать. Вы в очередной раз доказали, что добились совершенства в своём деле. Если честно, не хотел бы я стать одним из ваших подопечных.
– А зря.
– Зря?
– Я, мой друг, всего лишь инструмент, и инструмент, как вы сами только что заметили, превосходный. Другими словами, я всегда поступаю наилучшим образом. Причём я ни разу ещё не выступал от своего имени. Как я уже вам говорил, человек, готовый заплатить огромные деньги за мои услуги, в любом случае сделает то, чего желает. Но, выбери он плохой инструмент, и, как знать, возможно, это принесет страдание совершенно посторонним людям, или заставит испытывать неоправданно сильную боль. Я же оберегаю людей от лишних страданий.
– Вас послушать, так ваши подопечные должны быть вам благодарны за то, что именно вы имели с ними дело.
– А разве не так? Даже если взять ваш случай. Несколько курьёзов, а вы никогда не думали, что могло бы произойти вместо этого, не будь моих волшебных средств?
Габриэль внутри весь похолодел, представив такой поворот событий.
– Вот видите, хороший, непредвзятый инструмент без лишней жестокости – это благословение. Проклятием же служит рука, сжимающая плохой, поломанный или не предназначенный для выбранных целей инструмент. Представьте себе врача, который пускает кровь, вскрывая вены ржавым куском железа.
– С вами трудно не согласиться.
– Но вернёмся к делу. Как повёл себя ваш друг?
– Ужасно. Он накричал на девушку, затем всю ночь нарывался на неприятности.
– И вы ему в этом помогали.
– Я не мог оставить его одного.
– Чувство вины не самый лучший советчик, поверьте мне, мой друг.
Утомившись от разговора, Брэмстоун закрыл глаза.
– Поведение вашего друга, граф, – продолжил он после длительной паузы, необходимой ему, чтобы собраться с силами, – подтверждает нашу теорию. Он не смог простить своей невесте не этих благоуханий, а того, что она вышла из образа, который он нарисовал себе в воображении. К сожалению, мы устроены так, что лелеем свои химеры и никогда не прощаем тех, кто открывает нам глаза на действительность. Что ж, мы нашли его больную мозоль и попробуем наступить на неё ещё пару раз. В коробочке на столе лежат две пилюли. Они легко растворяются в любой жидкости. Подмешайте их во время очередных светских мероприятий в чай или вино юной даме. Думаю, этого будет достаточно.
– Что я вам должен?
– Я буду признателен, если вы замолвите за меня слово.
– Перед кем?
– Перед тем, кто скоро меня будет судить.