– А как поступают с любовником? - поинтересовался Маурисио Каирес, на которого слова Насиба произвели большое впечатление.
– С мерзавцем, который запятнал честь мужа? - Он кинул мрачный взгляд и, подняв руку, коротко и глухо рассмеялся. - Его хватают несколько здоровых сирийцев, спускают с него штаны, раздвигают ноги... и муж хорошо отточенной бритвой... - Насиб опустил руку и сделал быстрый жест, дополняющий остальное. - Неужели? Не может быть!
– Именно. Кастрируют, как борова...
Жоан Фулженсио провел рукой по горлу.
– Но это невероятно, Насиб. Правда, каждая страна имеет свои обычаи...
– Черт знает что, - сказал капитан. - У вас, должно быть, немало кастратов... если учесть, как горячи эти турчанки...
– Но кто велит лезть в чужой дом и воровать то, что принадлежит другому? - вмешался Маурисио. - А потом, честь семьи...
Араб Насиб торжествовал, улыбаясь и приветливо поглядывая на посетителей. Ему нравилось быть хозяином бара, где ведутся такие интересные разговоры и споры, где играют в триктрак, шашки и покер.
– Пойдем сыграем... - предложил капитан.
– Сегодня не могу. Много народу. К тому же я скоро ухожу, пойду опять искать кухарку.
Доктор играть согласился, они с капитаном уселись за столик. Ньо Гало присоединился к ним, он решил сыграть с победителем. Пока встряхивали кости, доктор стал рассказывать:
– Подобный случай произошел с одним из Авила...
Он спутался с женой надсмотрщика, но муж узнал...
– И кастрировал вашего родственника?
– Кто сказал, что кастрировал? Муж ворвался с оружием в руках, но прадед успел выстрелить первым...
Компания стала понемногу расходиться, наступал обеденный час. Направляясь из гостиницы в кинотеатр, появились, как и утром, Диоженес и чета артистов. Тонико Бастос поинтересовался:
– Она только для Мундиньо?
Капитан, игравший в гаман, отозвался, чувствуя, что теперь он в какой-то степени ответствен за поступки Мундиньо:
– Он не имеет с ней ничего общего. Она свободна, как птичка, и если вам угодно...
Тонико присвистнул. Супруги поздоровались с ними. Анабела улыбнулась.
– Пойду-ка и я поприветствую их от имени города.
– Не путайте город в ваши грязные делишки, бездельник вы этакий.
– Осторожно: у мужа, наверно, есть бритва... - сказал полковник Рибейриньо.
Но они не успели подойти к артистам: появился полковник Амансио Леал, и любопытство пересилило - все знали, что Жезуино после убийства укрылся у него в доме. Утолив жажду мести, полковник спокойно удалился, чтобы избежать ареста на месте преступления.
Он прошел, не ускоряя шага, через весь город, в котором, как всегда в базарный день, царило оживление, явился в дом своего друга и товарища времен борьбы за землю и послал известить судью, что предстанет перед ним на следующий день. Он, безусловно, знал, что будет немедленно отпущен с миром и станет ждать суда на свободе, как это обычно бывало в подобных случаях. Полковник Амансио поискал кого-то взглядом и подошел к Маурисио.
– Могу я поговорить с вами, сеньор?
Адвокат поднялся, и они направились вдвоем в глубь бара. Фазендейро сказал что-то Маурисио, тот кивнул и вернулся за шляпой.
– С вашего разрешения я ухожу. - Полковник Амансио раскланялся. - Всего хорошего, сеньоры.
Они пошли по улице Полковника Адами: Амансио жил на площади, где находилась начальная школа.
Наиболее любопытные встали, чтобы посмотреть, как они идут по улице, молчаливые и серьезные, точно сопровождают религиозную процессию или покойника.
– Хочет нанять Маурисио для защиты.
– Ну что ж, это дело верное. На суде будет представлен и Ветхий завет, и Новый.
– Да... Но Жезуино не нужно адвоката. Все равно его оправдают.
Капитан обернулся, держа в руке кости, и сказал:
– Этот Маурисио - лжец и лицемер... Распутный вдовец.
– Говорят, что ни одна негритяночка не выдерживает, попав к нему в руки...
– Я тоже это слышал...
– Впрочем, одна бегает к нему с холма Уньан почти каждую ночь.
В дверях кинотеатра снова появились принц и Анабела, а за ними Диоженес, как всегда с унылым лицом.
Женщина держала в руке книгу.
– Сюда идут... - пробормотал полковник Рибейриньо.
Они встали при приближении Анабелы и предложили ей стул. Книга, оказавшаяся переплетенным в кожу альбомом, переходила из рук в руки. В альбоме были собраны газетные вырезки и рукописные отзывы об искусстве танцовщицы.
– После дебюта я хочу получить отзыв от каждого из вас, сеньоры. Анабела не согласилась присесть ("Нам надо в гостиницу") и стояла, облокотившись на стул полковника Рибейриньо.
Она должна была дебютировать в кабаре в тот же вечер, а на другой день - в кинотеатре вместе с принцем, который выступал с фокусами. Он проводил сеансы гипноза и был необычайно силен в телепатии. Они только что закончили пробную демонстрацию для Диоженеса, и хозяин кинотеатра признал, что никогда ничего подобного не видел. На паперти собора старые девы, возбужденные убийством Синьязиньи и Осмундо, наблюдали теперь за Анабелой и мужчинами и ворчали:
– Ну, теперь еще одна начнет кружить им головы...
Анабела спросила своим мягким голосом:
– Я слышала, что сегодня в Ильеусе произошло убийство?
– Да. Один фазендейро убил жену и ее любовника.
– Бедняжка... - растроганно сказала Анабела, и это было единственное за весь день слово сожаления о печальной судьбе Синьязиньи.
– Феодальные нравы... - произнес Тонико Бастос, обращаясь к танцовщице. - Мы здесь живем в прошлом веке.
Принц пренебрежительно усмехнулся, кивнул головой и выпил залпом рюмку чистой кашасы - ему не нравились смеси. Жоан Фулженсио, прочтя похвалы искусству Анабелы, возвратил альбом. Чета распрощалась. Они хотели отдохнуть перед дебютом.
– Сегодня я жду всех вас в "Батаклане".
– Непременно придем.
Старые девы сгрудились на паперти собора, они были шокированы и осеняли себя крестом. Пропащий край этот Ильеус... У ворот дома полковника Мелка Тавареса учитель Жозуэ разговаривал с Малвиной.
Одинокая Глория вздыхала в своем окне. Вечер опускался на Ильеус. Бар начал пустеть. Полковник Рибейриньо отправился вслед за артистами.
К стойке бара подошел Тонико Бастос и облокотился о прилавок возле кассы. Насиб надел пиджак, отдав распоряжение Шико и Бико Фино. Тонико, погруженный в свои мысли, созерцал дно почти пустой рюмки.
– Мечтаете о танцовщице? Это дорогая штучка, на нее придется потратиться... Тем более что и конкуренция будет немалая. Рибейриньо уже нацелился.
– Я думал о Синьязинье. Какой ужас, сеньор Насиб...
– Мне уже говорили о ней и дантисте. Клянусь, я не поверил. Она была такая серьезная.
– Вы слишком наивны. - Тонико сам обслуживал себя на правах завсегдатая бара; он налил еще стакан вина и велел записать в счет; расплачивался он всегда в конце месяца. - Но могло быть еще хуже, намного хуже.
Насиб, нахмурившись, понизил голос:
– И вы плавали в этих водах?
Тонико не стал утверждать, ему было достаточно вызвать сомнение либо заронить подозрение. Он сделал неопределенный жест.
– Ведь она казалась такой серьезной... - Голос Насиба стал ехидным. - А оказывается, вся эта серьезность... Так, значит, и вы!
– Не будьте сплетником, араб. Об усопших плохо не говорят.
Насиб открыл было рот, хотел что-то сказать, но передумал и только вздохнул. Значит, дантист был не первым... Этот ловкач Тонико со своей сединой, бабник, каких мало, видно, тоже обнимал ее и обладал ею. Сколько раз он, Насиб, следил за Синьязиньей взглядом, полным вожделения и вместе с тем почтительным, когда она проходила мимо бара в церковь.
– Вот почему я не женюсь и не путаюсь с замужней женщиной.
– И я тоже... - сказал Тонико.
– Циник...
Насиб направился к выходу:
– Пойду поищу себе кухарку. Пришли беженцы из сертана, может, среди них есть женщина, которая мне подойдет.
Стоя под окном Глории, негритенок Туиска рассказывал ей новые подробности убийства, которые слышал в баре. Благодарная мулатка гладила жесткие и курчавые волосы мальчишки, трепала его по щеке. Капитан, выиграв партию, наблюдал за этой сценой.
– Ишь, повезло негритенку!
О ПЕЧАЛЬНОМ ЧАСЕ СУМЕРЕК
В этот печальный час сумерек Насиб в широкополой шляпе и с револьвером за поясом шагал по направлению к железной дороге и вспоминал Синьязинью. Из домов доносился шум, смех, разговоры. Все обедали и, без сомнения, говорили о Синьязинье и Осмундо. С нежностью вспоминал о ней Насиб, желая в глубине души, чтобы этот Жезуино Мендонса, высокомерный и неприятный субъект, был осужден правосудием. Конечно, это было невозможно, но он вполне заслужил наказания. Жестокие нравы в Ильеусе...
Все хвастливые россказни Насиба, его страшные истории о Сирии, о женщине, которую кромсают ножом, о любовнике, которого кастрируют бритвой, были чистейшей выдумкой. Как он мог решить, что молодая, красивая женщина достойна смерти только потому, что обманула старого и грубого человека, конечно, незнающего, что такое ласка и нежное слово? Этот край, теперь уже его край, был еще далек от настоящей цивилизации. Много было разговоров о прогрессе, росли богатства, какао прокладывало дороги, воздвигало поселки, меняло облик города, но старые варварские обычаи сохранялись. У Насиба не хватало мужества сказать это во всеуслышание, - пожалуй, один Мундиньо Фалкан мог отважиться на такую дерзость.
В этот печальный час сгущавшихся сумерек Насиб шел, погруженный в печальное раздумье, он чувствовал усталость.
По этим и по другим причинам он и не женился: чтобы не оказаться обманутым, чтобы не пришлось убивать, проливать кровь, всаживать пули в грудь женщины. А он очень хотел жениться... Ему не хватало ласки, нежности, семейного уюта, дома, где чувствовалось бы присутствие женщины, которая ждала бы его поздней ночью после закрытия бара. Мысль о женитьбе овладевала им время от времени, как и сейчас, по дороге на невольничий рынок. Но он был не таков, чтобы ухаживать за невестой, у него не было на это времени, ведь он целый день в баре. Насиб заводил более или менее прод