Габриэла, корица и гвоздика — страница 61 из 94

Всегда невозмутимый Жоан удивился:

– Это правда, Насиб? Ведь вы, насколько мне известно, не были ни с кем помолвлены. Кто же эта счастливица, можно узнать?

– А вы как думаете?.. - улыбнулся Тонико.

– Я женюсь на Габриэле, - сказал Насиб. - Я ее люблю и женюсь на ней. Мне неважно, что будут говорить.

– А сказать можно только одно: у вас благородное сердце и вы порядочный человек. Ничего другого никто не может сказать. Примите мои поздравления...

Жоан Фулженсио обнял Насиба, но взгляд его был озабоченным. Насиб настаивал:

– Так дайте мне совет: вы полагаете, что все уладится?

– В таких делах, Насиб, советов не дают. Разве кто-нибудь может знать наперед? Но я желаю, чтобы все уладилось, вы этого заслуживаете. Только...

– Что только?

– Есть цветы, - может быть, вы заметили, - которые красивы и ароматны, пока растут в саду. Но как только их ставят в вазу, пусть даже серебряную, они вянут и погибают.

– Почему же она должна погибнуть?

Тонико вмешался:

– Оставьте, сеньор Жоан! Бросьте вы эту поэзию... Это будет самая веселая свадьба в Ильеусе.

Жоан Фулженсио, улыбнувшись, сказал:

– Я шучу, Насиб. От души поздравляю вас. Ваш поступок очень благороден, это поступок культурного человека.

– Давайте выпьем по этому случаю, - предложил Тонико.

Веет морской ветерок, сияет солнце, Насиб слышит пение птиц.

О СВАДЬБЕ И ЗЕМЛЕЧЕРПАЛКАХ

Это была самая веселая свадьба в Ильеусе. Судья, явившийся с новой содержанкой, для которой, отчаявшись дождаться Габриэлы, и снял домик в переулке Четырех Мотыльков, в нескольких словах пожелал счастья новой чете, которую соединит истинная любовь, не боящаяся предрассудков, классовых различий и разницы в общественном положении.

Габриэла, с опущенными глазами, со смущенной улыбкой на устах, в тесных туфлях, одетая в небесно-голубое платье, выглядела очень соблазнительно. Она вошла в гостиную под руку с Тонико; нотариус был одет подчеркнуто элегантно, как в большие праздники.

Дом Насиба на Ладейре-де-сан-Себастьян был переполнен. Пришли все, званые и незваные, никому не хотелось пропустить такое зрелище. Как только Насиб сказал Габриэле о своем решении, он отослал ее к доне Арминде. Жениху и невесте не полагается спать под одной крышей.

– Почему? - спросила Габриэла. - Какое это имеет значение?

А как же. Теперь она стала невестой Насиба, а будет его женой, и она достойна самого высокого уважения. Когда он попросил ее руки, она задумалась:

– Зачем, сеньор Насиб? Не нужно...

– Ты что же, не согласна?

– Согласна-то я согласна. Но зачем? Я ведь люблю вас и без этого.

Он нанял пока двух служанок: одну - чтобы убирала, другую, девчонку, чтобы училась готовить. Потом надо будет подумать и о других - для ресторана. Он нанял маляров заново покрасить дом, купил новую мебель. Купил и приданое для невесты, тетка помогла выбрать платья, нижние юбки, туфли, чулки. Дядя и тетка, когда оправились от изумления, стали любезными.

Даже предложили, чтобы Габриэла на время переехала к ним. Он не согласился, разве он мог в эти дни обойтись без нее? Стена, отделявшая двор доны Арминды от двора Насиба, была низкой. Габриэла, подняв юбки, перепрыгивала ее, как горная козочка. Она приходила спать с ним. Сестра с зятем не хотели и слышать о ней и не пожелали примириться с решением Насиба. Ашкары из Итабуны прислали в подарок редкой красоты абажур из раковин.

Все пришли посмотреть на Насиба в темно-синем костюме, в ярко начищенных башмаках, с лихо закрученными усами и гвоздикой в петлице. Габриэла улыбалась, потупив взор. Судья объявил, что Насиб Ашкар Саад, тридцати трех лет, коммерсант, родившийся в Феррадасе, зарегистрированный в Итабуне, и Габриэла да Силва, двадцати одного года, занимающаяся домашним хозяйством, родившаяся в Ильеусе и там же зарегистрированная, вступили в брак.

Дом Насиба был набит гостями до отказа - много мужчин и мало женщин: жена Тонико, бывшая свидетельницей при бракосочетании, белокурая Жеруза, её племянница, супруга капитана, очень добрая и простая, сестры Рейс, которые все время улыбались, и жена Жоана Фулженсио, неунывающая мать шестерых детей.

Другие не пожелали прийти - как можно жениться на служанке? Столы были уставлены яствами и винами.

Гостей было так много, что некоторые не поместились в доме и заполнили тротуар перед домом. Это была самая шумная свадьба в Ильеусе. Даже Плинио Араса, позабыв о конкуренции, принес шампанского. Венчание, которое было бы еще пышнее, не состоялось. Только теперь все узнали, что Насиб магометанин, хотя в Ильеусе он потерял Аллаха и Магомета, не обретя, впрочем, ни Христа, ни Иеговы. Однако отец Базилио все же пришел благословить Габриэлу:

– Да расцветет в потомстве моя иерихонская роза.

Он погрозил Насибу:

– Уж вы как хотите, а детей ваших буду крестить я...

– Согласен, сеньор падре...

Праздник наверняка затянулся бы до ночи, если бы в сумерки не раздался крик с улицы:

– Глядите-ка, землечерпалки идут...

Все бросились на улицу. Возвратившийся из Рио Мундиньо Фалкан пришел на свадьбу и преподнес Габриэле букет красных роз, а Насибу серебряный портсигар. Потом он вышел на улицу и довольно улыбнулся: два буксира тянули к гавани четыре землечерпалки.

Прогремело "ура", еще и еще раз, началось прощание с новобрачными. Мундиньо с капитаном и доктором ушли первыми.

Праздник перенесся к портовым причалам. Лишь дамы, а также Жозуэ и сапожник Фелипе побыли с новобрачными еще некоторое время. Даже Глория покинула в этот день свое окно и вышла на улицу. Когда дона Арминда пожелала наконец новобрачным спокойной ночи и ушла, оставив их одних в опустевшем доме, где все было перевернуто вверх дном, среди пустых бутылок и тарелок, Насиб заговорил:

– Биэ...

– Сеньор Насиб...

– Почему "сеньор"? Я твой муж, а не хозяин...

Она улыбнулась, сбросила туфли и начала прибирать, расхаживая по комнате босиком. Он взял ее за руку и сказал с упреком:

– Так нельзя больше, Биэ...

– Что нельзя?

– Ходить босиком. Ты теперь сеньора.

Она испугалась:

– Нельзя ходить босиком?

– Нельзя...

– А почему?

– Ты - сеньора, достаточно богатая и с положением в обществе.

– Нет, сеньор Насиб, я просто Габриэла..

– Я буду тебя воспитывать. - Он взял её на руки и отнес в постель.

– Красавчик...

В порту толпа кричала и аплодировала. Взлетели в воздух и канули в ночь огни фейерверка. Пестрые шутихи поднимались в небо, ночь растаяла, фейерверк освещал путь землечерпалкам. Русский Яков был так возбужден, что заговорил на своем родном языке Буксиры загудели, они входили в порт.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯЛунный свет Габриэлы (Может быть, ребенок, а может быть, дочь народа, кто знает?)

Преобразились не только город, порт, окрестности и поселки. Изменились также нравы, стали иными люди...

(Из обвинительной речи. Эзекиела Прадо на процессе полковника Жезуино Мендонсы)

ПЕСНЯ ДРУГА ГАБРИЭЛЫ

Ах, султан, что сделал ты

с резвою моей подружкой?

Я дворец ей подарил,

трон в бесценных самоцветах,

изумруды и рубины,

золотые башмачки,

платья в осыпи алмазной,

аметистовые перстни,

свиту преданных служанок,

место под моим шатром

и назвал ее супругой.

Ах, султан, что сделал ты

с резвою моей подружкой?

Ведь она хотела только

собирать цветы в полях,

ведь она хотела только

зеркальце - чтобы смотреться,

ведь она хотела только

солнышка - чтобы погреться,

и еще хотела света

лунного - чтоб сладко спать,

и еще любви хотела,

чтобы всю себя отдать.

Ах, султан, что сделал ты

с резвою моей подружкой?

На придворный бал повел я

резвую твою подружку,

чтоб могла в уборе царском

с визиршами толковать

и с учеными мужами,

танцевать заморский танец,

дорогие вина пить,

и вкушать плоды Европы,

и в моих объятьях царских

истинной царицей быть.

Ах, султан, что сделал ты

с резвою моей подружкой?

Пусть по твоему веленью

снова обретет она

место у плиты на кухне,

платье из цветного ситца,

туфельки зеленой кожи,

и танцующую поступь,

и бесхитростные мысли,

и чистосердечный смех,

и утраченное детство,

и счастливый вздох в постели,

и желание любить

ведь ее не изменить!

Для Габриэлы

песенка эта.

Ты - из корицы,

гвоздики и света.

О ВДОХНОВЕННОМ ПОЭТЕ БОРЮЩЕМСЯ С ПРЕЗРЕННЫМИ ДЕНЕЖНЫМИ ЗАБОТАМИ

– Доктор Аржилеу Палмейра, наш талантливый, выдающийся поэт, гордость баиянской литературы,- представил доктор не без гордости.

– Поэт, хм... - Полковник Рибейриньо поглядывал на Аржилеу с недоверием: эти поэты обычно были весьма ловкими вымогателями. - Очень приятно...

Вдохновенный поэт - огромного роста толстый пятидесятилетний мужчина, очень светлый мулат, изрядно потрепанный, с широкой улыбкой, обнажавшей золотые зубы, и с львиной шевелюрой, одетый в полосатые брюки и, несмотря на страшную жару, в пиджак и жилет черного цвета, - держался как отдыхающий от дел сенатор, явно привыкший к недоверию грубых провинциалов. Он вытащил визитную карточку из жилетного кармана, откашлялся, чтобы обратить на себя внимание всего бара, и произнес громовым голосом:

– Бакалавр юридических и социальных наук, то есть дипломированный адвокат, и бакалавр филологии. Прокурор округа Мундо-Ново. К вашим услугам, дорогой сеньор.

Доктор поклонился, протянул карточку изумленному Рибейриньо, фазендейро поискал очки и прочел:

Аржилеу Палмейра

Бакалавр юридических и социальных наук и бакалавр филологии