Миронов смотрит так, словно примеряет мой внешний вид к пафосному бару, в который большинство одевается во всё лучшее сразу.
Да, мой гардероб далек от совершенства, но главное делать вид, что ты в тренде. Поэтому поплотнее запахиваю куртку, чтобы не видна была рабочая галстук-бабочка, и задираю подбородок.
Наши взаимные гляделки прерывает трель моего мобильника, который пугает до чертиков.
Опасливо оборачиваюсь назад, боясь увидеть оперативную группу по поимке особо опасного преступника.
Всё, Решетникова, уже вызванивают тебя.
К гадалке не ходи — звонят мне оттуда. Ищут.
Но у входа, кроме расходящихся по окончанию праздничного салюта зевак, никого нет. И все равно это не спасает от того, чтобы по моему телу не начали блуждать лихорадочные мурашки.
Чувствую, как паника разливается по венам.
— У вас телефон звонит, — подсказывает Миронов.
— Ах, да, спасибо. Это, наверное, подруга, — натянуто улыбнувшись, лезу в рюкзак и достаю трубку.
Вместе с Мироновым смотрим в экран: Наташка
Облегченно выдыхаю. Даже не соврала.
— Ищет, наверное, — предполагает мужчина. Ох, Илья Иванович, да меня, наверное, уже Интерпол ищет, а мое лицо объявлено в международный розыск. — Ответите?
Да что он участливый такой?
Его же шатеновая брюнетка, пади, заждалась, а он тут со мной вовтузится.
Отвечать мне нельзя.
Запеленгуют, как пить дать. Видела по телеку в детективах.
Нужно сматывать удочки.
Но Наташка меня спасает от очередного вранья, прекращая дозвон.
Благодарно выдыхаю.
— Перезвоню, — небрежно докладываю Миронову и отмахиваюсь от телефона. — Ну ладно, Илья Иванович, хорошего вам ве… — договорить не успеваю, потому что мою речь прерывает истошный вой сирены кареты скорой помощи, въезжающей на территорию бара.
Одновременно с Мироновым провожаем ее взглядами.
Машина резко тормозит, и из нее выскакивают два человека в белых халатах с носилками.
С НОСИЛКАМИ?
Святой теплонагреватель!
Это… это что же получается… Я … я его убила?
Мои ноги подкашиваются, а тело превращается в желе, которым я не в состоянии управлять.
Связь с реальностью теряется и последнее, что я слышу:
— Что с вами?!
Щелчок.
Глава 20. Раб Божий Илия
…Сына Твоего, раба Божия Илия… Аминь
Какой он красивый…
Нимб над головой Ильи Ивановича подсвечивает его обеленное лицо, которое склонилось надо мной.
Святой…
Святой Илья…
Улыбаюсь свечению и тянусь рукой, чтобы дотронуться до святого лика…
— Очнитесь…
А я крещеная, да!
— Решетникова!
У меня даже фото есть, где батюшка держит меня кверху голой жопой. Хорошо, что тогда мне было всего четыре месяца!
— Что с вами? Придите в себя!
А что со мной?
Мне хорошо!
Я же в раю!
И когда смачный шлепок по щеке заставляет вынырнуть из забытья, а нимб над головой Миронова разбивается вдребезги, я понимаю, что не в раю.
А в аду.
Который закончится для меня колючей проволокой и окошком в решетку.
Моргаю и смотрю на доцента. Его лицо напряжено и источает беспокойство.
За меня?
— Яна, что с вами? Вам лучше?
А почему я… лежу?
Пытаюсь встать, но меня словно что-то сковывает, а мои ноги болтаются в воздухе.
— Что случилось? — кручу головой по сторонам, начиная понимать, что меня держат.
Держат руки Миронова.
Вернее, удерживают крепкие руки Миронова.
Нет, точнее Яну Решетникову несет на руках Миронов Илья Иванович.
Это сон?
В моих ушах вовсю трубит марш Мендельсона, а по бокам гости осыпают нас рисом! Но…
— Вы напугали меня. Решили грохнуться в обморок. Даже не предупредили, — возмущается Миронов.
— Извините, — резонно, согласна. — В следующий раз обязательно предупрежу вас заранее, — тяну носом его офигенный парфюм и облизываюсь. Ммм.
— Извольте, без меня, — хмыкает. — Я чуть не поседел. И часто у вас такое бывает?
Какое?
Обмороки?
Не-а. Ни разу со мной такого не случалось.
— Первый раз, — вздыхаю и прижимаюсь ухом к Мироновской груди. Хорошо-то как! Когда меня еще доцент на руках поносит?!
А куда, собственно, он меня несет?
Встрепенувшись, оглядываюсь.
— Мы куда? — панически спрашиваю.
— Как куда? Вон, скорая. Как раз по вашу душу. Пусть посмотрят.
Что? В логово врага? Меня на блюдечке?
Резво спрыгиваю с рук доцента.
— Н-нет! Мне уже легче!
Миронов хмурится и поправляет дорогое пальто. Наверное, в его глазах я выгляжу чудачкой с поехавшей крышей.
— Точно? — спрашивает.
— Точнее некуда, — кошусь на ожидающую газель медпомощи.
А потом вспоминаю, что мне слишком легко.
Мой рюкзак!
Мечусь вокруг себя, но не наблюдаю пропажу.
— Держи, — Миронов протягивает откуда-то взявшийся в его руках рюкзак, словно читая мысли.
На мгновение наши пальцы соприкасаются, и я чувствую покалывание. Приятное. И волнующее.
— Спасибо, — смущенно опускаю лицо и забираю сумку.
Илья Иванович укладывает ладони в карманы пальто и пристально наблюдает за краснеющей мной.
Чего он так смотрит? Будто изучает.
— Спасибо, Илья Иванович. За всё, — переминаюсь с носка на пятку.
— Уверена, что чувствуешь себя лучше? — участливо интересуется.
— Д-да. Всё хорошо, — улыбнувшись, киваю для убедительности. — До свидания.
Закидываю рюкзак на плечо и разворачиваюсь.
— Подожди! — окликает Миронов. Во мне что-то подпрыгивает. Оборачиваюсь и смотрю на преподавателя. Усмехнувшись, он проводит ладонью по волосам, словно не верит в то, что собирается сказать. Не знаю почему, но я ждала. Ждала, что он меня остановит. — Давай, я тебя подвезу? Куда тебе?
— Ой, — поражаюсь. — Ну что вы? Не беспоко… — моя челюсть отвисает, не давая договорить до конца. Слежу за подъезжающей полицейской машиной, ощущая, как подёргивается мой левый глаз. Что я натворила?! — А давайте, Илья Иванович! Всё-таки голова пока кружится, — скашиваю жалобную гримасу.
Валить надо.
Срочно!
Пока газовики и пожарка не примчались!
И дергаю в сторону Мироновской тачки вперед самого доцента.
Щелкает сигналка, и я останавливаюсь около машины, вспоминая про шатенистую брюнетку. Она с нами поедет?
Не уверенно переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь заглянуть в окна. Но стекла затонированы, и мне ничего в них не видно.
Миронов подходит ближе и открывает передо мной пассажирскую дверь.
— Прошу! — подает галантно руку.
Даже так?
Не задумываясь, прыгаю в салон и … попадаю в иной мир. Мир роскоши, богатства и великолепия.
— Минуту подожди, — Миронов закрывает за мной дверь, и я остаюсь наедине с шиком.
Не знаю уж каково ему в моем обществе, но мне отпадно.
Откидываюсь по-королевски на спинку кожаного кресла и укладываю локоть на подлокотник. Одариваю внутренность крутой тачки одобряющим кивком. Дааа!
У меня даже дыхание замирает. Страшно дышать, чтобы своими выдыхаемыми парами не обесчестить стерильность салона.
Вот это я понимаю — люди живут! То, к чему нужно стремиться! Всё блестит и сияет. Даже пахнет новой кожей. Натуральной!
Изнутри машина Миронова такая же вышколенная как сам хозяин.
Здесь, спрятанная от реальности за тонированными стеклами, я могу немного расслабиться. Выдохнуть и позволить себе почувствовать другую жизнь: без подносов, проваленного дивана, заклеенных кроссовок и куртки пятилетней давности с разодранными внутренними карманами, в дырках которых забита трудноизвлекаемая мелочовка.
Резко оборачиваюсь назад, опрометчиво забыв, что может его спутница сидит всё это время сзади и наблюдает за моими эстетическими оргазмами. К счастью, на задних сиденьях пусто и это в очередной раз меня успокаивает.
Значит, его девушка осталась в баре или уже уехала? А почему тогда Миронов не отвез домой её?
Смотрю на своего преподавателя, расхаживающего у капота с прижатым к уху телефоном.
Интересно, он звонит ей?
Премиум-класс его тачки вполне оправдывает высшую степень. В салоне шумоизоляция как в гробу, только тише.
Но жгучее любопытство сгубило не только кошку, но и мою совесть. С другой стороны, любопытство — не порок. Поэтому осторожно нажимаю на электроподъемник стекла, приоткрывая всего лишь тонкую полоску, чтобы немного услышать доцента.
— Извини…
— Да…
—… никуда не делся…
— …было замечательно…
— … так получилось… непредвиденные обстоятельства…
— … уехать…
Доносятся до меня лишь обрывки Мироновской речи.
Но я уверена, что звонит он ей.
Выкуси, вылизанная метелка!
Сегодня Яна Решетникова будет кататься на Мироновском скакуне!
Ой!
Закрываю ладошками рот, как если бы сам Миронов смог услышать мои распутные мысли.
«Я вовсе не это имела ввиду!» — отнекиваюсь.
— … бабуля плохо себя чувствует… — и бросает взгляд в лобовое. То бишь на меня.
Эээ? Что?
В смысле бабуля?
Эт я, что ли?
Ну вы и лжец, господин Миронов.
Кощунство какое-то!
Мало того, что вы меня оскорбили, так еще и приплели хворь вашей здоровее-не-бывает родственнице!
Я, конечно, понимаю, что говорить своей девушке о том, что в машине сидит студентка, ожидающая доставки до дома, — глупо и нахально, но можно было бы придумать что-нибудь менее оскорбительное для нас с Аглаей Рудольфовной.
—… спасибо за чудесный вечер. Ты была просто… — а дальше я закрываю окно, чтобы не слышать, как он будет её нахваливать. И уж точно бабулей не назовет.
Когда Илья Иванович опускается в водительское кресло, ярость во мне достигает своего апогея.
— Брр, — мой преподаватель передергивает плечами и потирает друг о друга ладони. — Замерзла? — поворачивается ко мне. Но этого я не вижу, а скорее предполагаю, потому что, вздернув подбородок, смотрю в боковое окно.
— Нет, — поворачиваюсь, когда Миронов нажимает какие-то супер-яркие сенсорные кнопочки на консоли.