— Ну, вы тут побеседуйте пока, а мы пойдем наверх, — сказал Бранко.
Женщины остались одни. Анна неловко присела на диван, развязала фуросики, достала подарки: коробку конфет, смешную заводную обезьянку.
— Это вам и сыну, — неуверенно сказала она, смущенная нелюбезностью хозяйки.
— Спасибо.
Эдит равнодушно взяла подарки, положила на низкий лакированный столик.
В комнату вбежал резвый мальчик лет семи, очень похожий на Бранко. Он сразу заметил игрушку и вопросительно поглядел на мать.
— Тебе от тети, — Эдит подала ему игрушку.
— Спасибо, — тихо поблагодарил мальчик, не глядя на Анну. — Мам, можно мне пойти к Абэ? — просительно проговорил он.
— Иди, — разрешила мать. — Гулять только в саду, Рауль! — уже вслед ему прокричала она. — Беда с ним, товарищей нет, играет с японскими детьми, научился болтать по-японски. А у вас есть дети?
— Нет, — коротко ответила Анна, этот вопрос ей был всегда неприятен.
— Тогда вам легче, вы отвечаете только за себя, а тут… — На лице Эдит появилось страдальческое выражение. — Вечный страх перед полицией. Совершенно не сплю ночами, каждый шорох пугает, вгоняет в дрожь. Бранко говорит, что я сумасшедшая. Может, правда? — Она сжала пальцами виски и устало смежила веки.
— Ну зачем же заранее так волноваться? — с ласковой укоризной проговорила Анна. — Ваш муж в такой же степени отвечает за благополучие сына, как и вы.
— Отвечает… — вяло усмехнулась Эдит. — У него идеалы… Душу прозакладывает за них. Весь в мать, фанатичку. Она-то и толкнула своих сыновей на гибельный путь… Старший сражается теперь в Испании, в интернациональной бригаде, Бранко — извольте радоваться — военный разведчик. Зачем? Что ему этот Советский Союз, в котором он и не бывал никогда. — Эдит снисходительно усмехнулась и посмотрела на Анну своими прозрачными глазами. «Странные глаза! — подумала Анна. — Через них все насквозь видно, а в них самих — ничего не разглядеть. Рот упрямый, решительный». Вслух поинтересовалась:
— А как же вы познакомились с Бранко?
— Так, случайно… На курорте. На курортах ведь легко знакомятся, легко влюбляются, — с легким ироническим смешком ответила Эдит. — И я влюбилась в Бранко. Он был веселый, общительный, отлично танцевал и очень настойчиво ухаживал… Одним словом, мы не на шутку увлеклись друг другом. Однако чего же мы так сидим? — спохватилась она. — Давайте хоть чай пить.
Пока Эдит готовила чай, Анна рассматривала гостиную — небольшую комнату в чисто японском духе: с раздвижными шкафами, с толстыми соломенными циновками-татами на полу, с традиционной нишей, где висела длинная, вертикальная бумажная картина с изображением Фудзи и каллиграфически нарисованными тушью иероглифами. Перед картиной стояла высокая фарфоровая ваза с поздними хризантемами. Все как в японском доме. Внимание Анны привлекли отлично сделанные цветные фотографии на стенах, в основном это были храмы — вычурные японские постройки с многоярусными пагодами.
— Бранко увлекается японской архитектурой, — сказала вошедшая Эдит, увидя, с каким интересом Анна рассматривает снимки. — В юности он учился на архитектора в своем родном городе Загребе — это в Югославии. Бранко по национальности хорват. Возможно, из него вышел бы неплохой архитектор, если бы не мамочка. В Париже он от нужды занялся фотографированием, сотрудничал в журналах.
Она поставила на низкий лакированный столик поднос с чаем и сладостями.
— Пододвигайтесь, — указала на кресло, — хорошо, что вы зашли. Я чувствую себя здесь такой одинокой… Иногда так хочется излить перед кем-нибудь душу… Пыталась устроиться на работу, но увы! Я преподавательница физкультуры по японским упражнениям, оказалось, что здесь своих преподавателей некуда девать. — Эдит несколько оживилась.
Они уселись в удобные низкие кресла.
— Так вот… — продолжала она, разливая по чашкам душистый зеленый чан. — Бранко подавал большие надежды в архитектуре, но мадам Вильма (это его мамочка) сделала из него политика. Ее коньком была русская революция. Даешь свободную республику! Все как в России. Своими бредовыми идеями она и сыновей заразила. Кончилось тем, что Бранко посадили в тюрьму как студента-марксиста, такая же судьба ожидала и старшего сына, Славомира. А муж просто сбежал от нее…
— Сбежал? — удивилась Анна.
— Ну да, — как само собой разумеющееся подтвердила Эдит. — Не мог же полковник королевской армии жить с такой сумасбродкой! Она его просто позорила…
— И она уехала во Францию? — догадалась Анна.
— Не уехала, а позорно бежала, выцарапав каким-то образом из тюрьмы Бранко. Бежала, увлекая за собой всех четверых детей в эмиграцию. — У Бранко еще две сестры в Париже.
— Она была богата? — спросила окончательно заинтригованная Анна.
— Если бы! — презрительно воскликнула Эдит, обрадовавшись возможности позлословить о свекрови. — В том-то вся и трагедия, она лишила детей обеспеченной жизни, будущности, обрекла их на нищенскую эмигрантскую жизнь, и все из-за чего? Из-за своих эгоистических целей. Вы думаете, она в Париже опомнилась? Как бы не так! Целыми днями строчила какие-то статьи. Вечно в нашем доме толпились югославские эмигранты, кричали, спорили, обсуждали статьи Вильмы. Я только теперь поняла, что это были за люди, — политические эмигранты! Они втянули в политику и Бранко со Славомиром. Все бредили Советским Союзом, кричали, что это великий эксперимент и его нужно всячески охранять, и еще что-то в таком же роде. Иногда мне казалось, что все они сумасшедшие.
Анна хотела сказать, что она была в Советском Союзе и ей там очень понравилось, но, посмотрев в прозрачные глаза Эдит, раздумала. Спросила только:
— Вы немка? Так хорошо говорите по-немецки…
— Нет. Я датчанка. В Дании многие говорят по-немецки. Я выросла в провинции, на ферме, любила природу, спорт. Окончила спортивное училище и стала преподавать физкультуру в местной школе. А однажды летом поехала в Поттаяк, на западное побережье Франции, — захотелось поплавать в Атлантическом океане. Там и нашла свою судьбу. — Эдит тяжело вздохнула, взяла сигарету, протянула коробку Анне.
— Спасибо, я не курю, — отказалась Анна.
— А я здесь стала курить, это как-то успокаивает. — Она затянулась, окутывая себя голубым облачком дыма. — Я была самой обыкновенной, здоровой девушкой, мечтала о тихом семейном счастье с кучей детей, уютным домом, — она доверительно улыбнулась: — А все получилось наоборот… Бранко учился в Сорбоннском университете на юридическом. Учился и работал юристом в одной парижской электрической компании. Денег не хватало, кое-как перебивались. А потом грянул кризис, и Бранко потерял работу. Пришлось мне с ребенком на время уехать к отцу в Данию.
— А Вильма? Как она относилась ко всем трудностям? — заинтересованно спросила Анна.
— Очень спокойно, — сказала Эдит, гася в пепельнице окурок и зажигая новую сигарету. — Она обращалась со своими детьми как с товарищами. Когда Славко женился на русской девушке, дочери советских специалистов, приехавших в командировку в Париж, и решил уехать с ней в СССР, Вильма одобрила этот его шаг. Я уверена, что и поездка Бранко в Японию была благословлена его авантюристкой мамочкой. Она же типичная авантюристка, — повысила голос Эдит. — Теперь вот с какой-то гордостью сообщила Бранко, что Славомир уехал добровольцем в Испанию. Ей, наверное, и в голову не приходит, что его могут убить. Я таких женщин не понимаю. Не жалеть своих детей! Подумаешь, деятельница… Без нее бы не обошлось. Писательницей заделалась! Воображаю, чего она там пишет. По-моему, она просто тщеславная, как вы думаете?
Вопрос застал Анну врасплох. Она, конечно, была не согласна с Эдит. Но сказать ей, что Вильма Вукелич вызывает в ней восхищение, хорошую зависть к ее мужеству, ее целеустремленности, значит обидеть Эдит, оттолкнуть от себя. И Анна ответила довольно туманной фразой:
— Кто знает. Ведь люди такие разные…
— Как бы там ни было, но я попала в скверную историю, — сердито сказала Эдит, недовольная ответом Анны. По-видимому, она хотела какого-то оправдания для себя, для своего задуманного бегства, моральной поддержки, что ли… — Бранко обманул меня, — продолжала она упрямо. — Он вовлек меня в опасное дело, и я узнала об этом только здесь. Говорил, что едем в Японию от силы на год — он заключил контракт с иллюстрированным журналом «Вю». А мы торчим здесь почти четыре года в этом ужасном Токио, где летом нечем дышать, где все проплесневело и пропахло старой, вонючей пылью. Если бы не Рауль, я давно бы сошла с ума…
— Так нельзя, — мягко сказала Анна. — Возьмите себя в руки. Подумайте о Бранко, вы очень осложняете ему жизнь.
— Осложняю? — удивилась Эдит. — Скажете тоже. Вам легко рассуждать… — глаза ее стали сердитыми и утратили пугающую прозрачность. — А мне-то каково? С ребенком? Представьте себе, что нас хватают и бросают в тюрьму, а он, такой маленький, беспомощный, мой Рауль, остается один в этой ужасной, азиатской стране. О-о-о.
Она в отчаянии заломила руки, очевидно поддавшись навязчивому видению.
— Нет, я больше не могу. Уеду к сестре в Австралию. Буду спокойно воспитывать сына, — решительно проговорила она.
Анне и жаль ее было, и в то же время все в ней протестовало против такой откровенной слабости. Вильма была ей понятней, ближе. Ведь она принадлежала к той же породе людей, что и Рихард, Бранко и… и Макс! И вдруг она как-то по-новому увидела Макса, оценила его мужество и, может быть, впервые так ясно поняла всю значимость того дела, которому он служил. С гордостью за него подумала, что постарается быть достойной его помощницей.
— Вам нужно хорошо отдохнуть. Поезжайте куда-нибудь в горы или на побережье. Здесь есть чудесные места, — посоветовала она.
— Нет, нет, это не поможет, — холодно возразила Эдит. Она почувствовала, что Анна ее не поддерживает и не одобряет. — Я нормальная женщина, мать и хочу только счастья своему сыну. Надеюсь, вы знаете, чем они там занимаются? — указала она пальцем на потолок.