Коллегам я честно призналась, что упала на эскалаторе. В обычной ситуации это послужило бы поводом для длительной дискуссии, полной сочувствия и юмора, однако теперь всем оказалось не до того. Активнее всех среагировала Анна Геннадьевна. Она ахнула, подбежала ко мне и тихо спросила:
— А у ворожеи была?
— Нет, — ответила я. — Сами видите, других забот по горло.
— Срочно сходи! Срочно! — леденящим шепотом посоветовала она. — Ты видишь? Сглаз, он действует. Сегодня ударилась, а завтра совсем голову расшибешь. О родителях подумай!
— Схожу, — согласилась я. — В выходные.
Обещание мое слегка ее утешило. Больше всего я боялась, что мой синяк заметит Юрий Владимирович. Вот ведь, вчера он поинтересовался, способна ли такая идиотка, как я, добраться до дому, не попав под машину, а сегодня я продемонстрирую ему, что действительно неспособна. Только, слава богу, за целый день он так в нашем секторе и не появился.
Нас по одному выдергивали из-за столов и отправляли на допрос. Первым сподобился этого счастья Иван Иванович. Вернулся он довольно быстро и разочарованно сообщил, что его заставили повторить то же, что и вчера. Он повторил, подписал бумажку, вот и все кино.
Остальные пробыли у следователя подольше, но доложили в точности то же самое. Мне не верилось. Однако задать прямой вопрос я имела возможность лишь одному человеку — Середе. Пытать Андрея было бы глупо, Зубкова — смешно, а Анну Геннадьевну — совершенно бессмысленно. К соседям же я по некоторым причинам идти не хотела.
Словно специально для испытания моего терпения, Владимира Владимировича приберегли напоследок. Непосредственно перед ним страшный кабинет посетил Глуховских и возвратился еще более замученным, чем туда ушел. На подвиг его проводила Рита. Она просидела полдня рядом с ним, откровенно манкируя работой, и что-то нашептывала на ухо. Возможно, давала советы — ее ведь вызвали одной из первых. Меня она якобы не замечала.
Рита оказалась не единственной нашей гостьей. Вскоре после нее появилась Галя. Она пристроилась около Анны Геннадьевны и начала оживленно болтать. В принципе, ничего особенного здесь не было. Когда хотелось отвлечься, все мы нередко прибегали к подобной психотерапии. Легкие сплетни нам, женщинам, полезны до крайности. Тем не менее, я удивилась. Не тот был сегодня день, не та ситуация. Кроме того… Как бы объяснить? Я слышала Галин невинный щебет и видела напряженное, неестественное лицо. Она словно чего-то ждала. В ней было нечто от антенны, готовой принять невидимые людям сигналы. Или от цветка, незаметно тянущегося к солнцу. Это солнце располагалось в том углу комнаты, где шушукались Андрей и Рита.
Я терялась в догадках. Галя… я как-то совершенно упустила ее из виду. А ведь имелась у меня в ее отношении интересная мысль. Да, вспомнила! Давным-давно, на поминках Сережи, она кричала, что я хотела его смерти, что я его отравила. Ни о каком сознательном отравлении, вроде бы, тогда не шло и речи, случайность себе и случайность, а вот она почему-то заподозрила неладное. Почему? И что ее терзает сейчас? Рита и Андрей. Возможно, она, как и я, не доверяет Рите? Вот ведь, последние дни Галя постоянно кидалась на меня, а в данный момент я ей совершенно безразлична. Есть ли я, нет ли — ей глубоко плевать. Она устремлена в другую сторону. Андрей и Рита. С Андреем она знакома много лет. Да, тринадцать. На первом курсе института Сережка с ним подружился и привел домой. Гале в то время было четырнадцать. Он ей, словно второй брат. Словно мне Лилька, наверное? Тогда она должна за него переживать, уж больно он плохо выглядит последние дни. Глаза ввалились, вздрагивает от каждого шороха. Галя пришла оказать ему моральную поддержку, но стесняется Риты?
Андрей отсутствовал дольше всех. Возвратился он, как я уже сказала, еще более замученным, чем ушел. Галя успела кинуться к нему раньше Риты.
— Андрюша, — повиснув у него на локтях, выдохнула она, — ну, что? С тобой все в порядке, Андрюша?
Я не удержалась и кинула на них быстрый взгляд, а Андрей неожиданно его поймал. Возможно, его неприятно поразил мой вид с синяком. Не знаю. По крайней мере, черты его исказились, и он злобно бросил Гале, не сводящей с него умоляющих глаз:
— Да отстань ты! Надоела до чертиков!
Он отпихнул ее, увидел встающую Риту, раздраженно что-то буркнул и, круто повернувшись, выбежал вон. Галя вздрогнула… я всегда считала это словосочетание идиомой, а сейчас его следовало воспринимать буквально… она вздрогнула, как от удара, потом провела ладонью по лицу, словно сдирая с него липкую, грязную паутину, и ушла. За нею, сдержанно улыбаясь уголками губ, ушла и Рита.
«Бедная Галка, — подумала я, и сердце у меня защемило. — Неужели этот дурак не видит, как она его любит?»
Впрочем, до недавнего времени не видела и я. Или я действительно фантазирую, выдумываю, чего нет? Больно уж много кругом открылось всяких любвей. Считайте сами. Середа любит Лильку. Ну, тут уж я не виновата, тут уж несомненный факт. Дольский любит Риту. А почему нет? Она из тех женщин, через руки которых должен пройти каждый из находящихся в пределах досягаемости мужчин. Галя любит Андрея. Честное слово, меня это не удивляет. Скорее удивляет, как слепа я была раньше. Она вечно шпыняет Капицу и прислушивается к мнению Глуховских. Она познакомилась с Андреем в те годы, когда он казался взрослым — еще бы, студент! — и замечательным — друг боготворимого брата! — четырнадцатилетней школьнице. Он никогда не воспринимал ее всерьез, считая девчонкой. Рано женился, завел детей. Она подружилась с Владиком, тот ей нравится. Но любит она другого. Это мешает ей выйти замуж и быть счастливой. Бедная Галка!
Нет, удивительно, пожалуй, не количество любвей, а то, что они открылись именно сейчас. Хотя почему удивительно? Сейчас мы находимся в столь сложной и необычной ситуации, что волей-неволей приходится активно действовать, проявлять себя, выбирать, кто тебе дороже. Когда любимый человек в опасности, трудно сохранять равнодушный вид. К тому же… Вот, например, тот же Юрий Владимирович не догадался, ч т о испытывает Дольский к Рите, хотя видел то же, что и я. Просто в связи со своим самодеятельным расследованием я стала внимательнее смотреть на окружающих, поэтому замечаю больше, чем раньше. А, вообще говоря, разнообразные чувства к тем, с кем ты фактически проводишь огромную — восемь часов в день! — часть жизни, совершенно естественны. Не всем же быть такими холодными, как я.
За этими мыслями я чуть не умудрилась прозевать долгожданное возвращение Середы с допроса.
— Владимир Владимирович, — подозвала я, когда тот появился.
Он сел рядом, сочувственно покачал головой.
— Здорово ты навернулась, а? Наверное, больно?
— Не то, чтобы очень, — вздохнула я. — Только вот синяк.
— Ну, — махнул рукой мой собеседник, — синяк — это ерунда, до свадьбы заживет. У меня столько этих синяков в твоем возрасте было! Лиля передает тебе привет. Я не стал рассказывать ей про наше ЧП. Зачем ее расстраивать, правда? Узнает потом. А вообще, у нее явное улучшение. Так врачи говорят, да и я вижу. Надеюсь, скоро выпишут.
— Дай бог, — обрадовалась я. — Я хотела у вас узнать, Владимир Владимирович, как там на допросе? Милиционер очень строгий?
— Строгий? — удивился он. — Да нет, обычный.
— И о чем он спрашивал?
— Все о том же. Где был в тот вечер. Ну, мне вспоминать нечего, я теперь каждый вечер в больнице. Про Вику спрашивал. Какой у нее характер и были ли враги.
— И что вы сказали?
— Что характер легкомысленный, а про врагов не знаю. Да, про тебя спрашивал.
Я сцепила от ужаса пальцы:
— Про меня? Почему про меня?
— К слову пришлось. Спросил, вторая ваша девушка, она тоже такая же? Ну, я ответил, что совсем нет. Ты, наоборот, человек серьезный и работаешь качественно. Вот и все. Нет, еще про Углова спросил.
— И что про Углова?
— Отчего он умер да как мы про это узнали. Хотя уж Углов тут ни к селу ни к городу. Не повезло парню, так что тут поправишь? Хотя, наверное, в случае скоропалительной смерти они какое-то дело завести обязаны. Вот и всплыло, что у нас здесь еще и это было. Милиция, она копает.
— Больно надо ей копать, — возразила я. — У них, небось, дел по горло. Если верить телеведущим, кругом сплошной криминал. Парой трупов больше, парой меньше — это пустяки, дело житейское.
— Ты не права, — серьезно объяснил мне Середа. — Криминалу много, это факт, но в основном он хозяйственный. Хозяйственные преступления, понимаешь? А у нас здесь уголовное. Причем, скорее всего, не бытовое. И не заказное, с которым полная безнадежность. Наше дело самое для них раскрываемое. Для отчета. Наше раскрыть будет легко.
Последнее замечание обнадеживало, и, когда в конце дня меня вызвали-таки к следователю, я шла туда с робкой надеждой, что вовсе не обязательно вернусь обратно в наручниках.
Дмитрий Васильевич старательно что-то писал и, не поднимая головы, кивнул, чтобы я села. Я исподтишка принялась его рассматривать. Человек себе и человек. Не знай я, что из милиции, в жизни бы не догадалась. Тем более, он почему-то не в форме. Лицо у него довольно приветливое и даже открытое, хотя несколько хитроватое. Неужели он мне не поверит? А с чего ему верить? С того, что Середа назвал меня серьезной? Так зато я не знаю, как охарактеризовали меня остальные сослуживцы. Интересно, их тоже обо мне спрашивали? Значит, Юрий Владимирович поведал, что я — редкостная идиотка, Рита — что озлобленная врунья, Анна Геннадьевна — что я сглаженная, а Андрей… кто его разберет? Вряд ли пел дифирамбы.
— Это кто ж тебя так, заяц?
Я вздрогнула от неожиданности. Впрочем, тон был очень доброжелательный. А зайцем, кстати, меня называли в детстве. Вовсе не потому, что я была трусливая, не подумайте. Просто во внешности, вероятно, что-то такое есть. Глаза длинные.
— В метро, на эскалаторе толкнули.
— Сегодня?
— Да.
— И кто?
Я пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, случайно. Народу было много.