Она на секунду отвлеклась от телефона.
– Однако не будем строить иллюзий: ураган приближается, и он снесет все на своем пути. Легавый в роли ночного мстителя… Полный отпад – пресса будет в восторге!
В Тулузе Кати д’Юмьер обедала в «Саль Гос». Ей уже подали омлет и голяшку ягненка, когда в сумке зазвонил телефон. Что там было в ее сегодняшнем гороскопе? Вам придется принимать срочное решение. Убедитесь, что у вас на руках правильные карты.
Мадам председательша тулузского суда всегда доверяла звездам и по мере возможности составляла гороскопы на всех, с кем ей приходилось работать. Она начинала карьеру снизу, делала ее без посторонней помощи, была помощником прокурора суда Сен-Мартена, где дела об обезглавленной лошади и детском лагере отдыха принесли ей некоторую, пусть и преходящую известность. Но суд в Сен-Мартене был слишком мелок для ее ненасытного честолюбия, и за несколько лет она оказалась главой суда Тулузы.
Внешность у Кати была вполне типичная для юриста высокого ранга: строгое лицо, орлиный профиль, пламенный взгляд, тонкие губы и волевой подбородок. Большинство тех, кто плохо знал эту женщину, опасались ее, знакомые и друзья восхищались ею или боялись, иногда то и другое одновременно. Существовала и третья категория – те, кого она унизила, бездари и интриганы; эти Кати ненавидели.
Она молча выслушала Ольгу Ломброзо и сказала:
– Очень хорошо, присылайте дело.
На ее лбу появилась еще одна морщинка.
– Подать ваш любимый десерт? – спросил официант. – Может быть, баноффи-пай или слоеное пирожное с мороженым и карамелью?
– Не сегодня. Принесите двойной эспрессо. Нет – тройной. Спасибо. И, если у вас есть, аспирин…
– Разболелась голова?
Она улыбнулась проницательности молодого человека.
– Пока нет. Но скоро точно заболит.
Бывший пиарщик Говард Блум, переквалифицировавшийся в специалиста по мотивации, выдвинул в «Принципе Люцифера» смелую гипотезу: мать-природа – кровожадная сука, насилие и зло – составляющие ее плана; в мире, который движется ко все более изощренным формам и конструкциям, ненависть, агрессия и война не тормозят, а ускоряют эволюцию. «Если эта гипотеза верна, – думала Кати д’Юмьер, державшая книгу Блума на полке, – эволюция за последнее время получила то еще ускорение!» В Тулузе насилие достигло тревожного уровня в три с половиной тысячи зарегистрированных преступлений за прошлый год, в том числе нападений с холодным оружием; в большой степени это связано с тем, что с наступлением темноты в центре города алкоголь и наркотики текут по улицам так же щедро, как ЭПО по венам американского велогонщика Лэнса Армстронга [69]. А число судей ТБИ [70] за то же время уменьшилось с двадцати трех до восемнадцати. Минюст всегда причислял Тулузу к рангу провинциальных юрисдикций, суд испытывал жестокую нехватку средств, демография шла вразнос, а уровень преступности неуклонно повышался. Как следствие, суды большой и малой инстанций сталкивались с непреодолимыми вызовами – например, с тотальной нехваткой залов судебных заседаний. За недостатком средств не справляются со своей задачей и три исправительных трибунала [71]. Гражданских исков становилось все больше, а они, как всем известно, намного прибыльней для юристов-крючкотворов. Как итог – обескураживающий рост количества отказов в возбуждении уголовных дел и прекращений производства по делу за последние годы: 95 % по кражам, в том числе с отягчающими обстоятельствами, и 93 % по всем остальным делам.
Постоянная головная боль для председателя суда…
Оказавшись в шторм под ударами ветра силой 60 узлов в час на корабле с пробоинами в днище, молишься, чтобы большая волна не накрыла с правого борта. «Именно это и произошло», – думала Кати д’Юмьер, читая рапорт.
Напротив нее сидел прокурор Республики Мецгер. Выглядел он, как всегда, безупречно: прическа – волосок к волоску, узел галстука – само совершенство. Рапорт прокурор прочел до встречи с Кати, и она заметила, как плотоядно блестят его глаза. Придурок радовался. Предвкушал. Мысленно потирал руки. Мецгер, как и многие прокуроры, обожал медийную «собачью свадьбу», ему нравилось читать свою фамилию в газетах, но больше всего – светиться на телевидении. Известность привлекает мотыльков, жаждущих блеснуть, приобщиться к славе постороннего (пусть и опалив крылышки в огне чужой популярности).
– Только не говорите, что вас это радует, Анри, – бросила она.
Он выпятил грудь, развернул плечи и изобразил оскорбленную невинность.
– О чем вы? Конечно же, нет!
Веры ему было не больше, чем малышу, которого мать застигла на месте преступления с прижатой к животу банкой «Нутеллы» и шоколадом вокруг губ.
– Кому думаете поручить расследование? – осторожно поинтересовалась Кати.
– Дегранжу.
Дегранжу… Кому же еще? Логичный выбор.
Она с прищуром взглянула на Мецгера: они с Дегранжем терпеть друг друга не могут. Дегранж с его чуточку длинноватыми седыми волосами, яркими пиджаками и взрывным темпераментом являл собой физического и психологического антагониста прокурора. Он высоко нес знамя независимого правосудия и считал любого прокурора Республики могущественным врагом. Мецгер, одержимый исключительно собственной карьерой и фамилиями в записной книжке (чем больше высокопоставленных друзей, тем лучше!), был идеальным олицетворением всего, что люто ненавидел Дегранж.
Сколько раз каждый из них врывался в ее кабинет, чтобы пожаловаться на другого? Кати прекрасно понимала, что Мецгер решил преподнести Дегранжу это отравленное яблочко, но в данном случае он не мог сделать выбора лучше. Дегранж будет работать энергично и выглядеть в глазах журналистов прямым и неангажированным юристом – именно это им всем сейчас жизненно необходимо. Ну а кроме того, Дегранж – безусловно, самый компетентный законник, с которым Кати приходилось иметь дело.
– Итак, Дегранж. Очень хорошо, – сказала она. – Думаю, он свяжется с Генеральной инспекцией национальной полиции в Бордо [72].
– А что еще ему остается? – желчно поинтересовался Мецгер. – И Генеральную инспекцию национальной жандармерии подключит.
Он явно мечтал о том дне, когда увидит своего лучшего врага увязшим в юридической трясине, с подмоченной репутацией.
– Нужно переписать твой рапорт, – заявил Стелен, вернувшись из суда, где совещался с прокурором Республики.
Сервас промолчал.
– Рано или поздно они тобой заинтересуются. Тобой – и твоими перемещениями в ту ночь. Представляешь, какие будут последствия, если выяснится, что ты ездил в Сен-Мартен и «забыл» об этом упомянуть.
– Представляю.
– Хорошо, что я не успел его отослать…
Сервас почувствовал, как в душе его закипает ярость. Он мгновенно почувствовал страх Стелена. Похоже, на встрече было сказано нечто изменившее его позицию. Разве комиссар не должен был повести себя прямо противоположным образом и оказать полное доверие подчиненному, с которым проработал столько лет?! Интересно, что будет, если ситуация действительно ухудшится? Будет Стелен сражаться за него или постарается всеми правдами и неправдами сберечь свое кресло? Стелен всегда был прямым человеком (не то что его предшественник Вильмер), они с Сервасом хорошо понимали друг друга, но друзья, как известно, познаются в беде; что уж говорить про начальство…
– Мартен…
– Да?
– Две ночи назад, в Сен-Мартене… ты видел его или нет?
– Жансана? Нет. Но… Я видел силуэт… Повторяю: я бежал за кем-то, кто мог быть Жансаном. А мог и не быть. Он смотрел на меня из парка. Я пошел к нему. Он побежал, я следом, но силуэт исчез в лесу. Была полночь, я вернулся к машине и нашел записку на лобовом стекле, под «дворником».
– Записку? В прошлый раз ты о ней не упомянул.
– Не упомянул. Там было написано: «Испугался?»
– Господи…
Стелену как будто явился призрак жены, ушедшей в лучший мир два года назад.
– Жансана пристрелили из полицейского оружия, – сказал он. – Они будут искать мотив. И твой окажется самым убедительным.
Сервас напрягся. Узнав, что Жансан убит из пистолета, принадлежащего легавому, он первым делом проверил, на месте ли его собственный.
– О чем ты говоришь? Какой мотив?
– Не прикидывайся дурачком, Мартен! Этот тип выстрелил тебе в сердце, и ты чуть не умер. Ты сам сказал мне, когда вышел из комы, что считаешь его убийцей женщины из Монтобана, избежавшим наказания. И он угрожал твоей дочери!
– Не угрожал – попытался намекнуть, что…
– А ты ринулся в Сен-Мартен – никого не предупредив, не подготовившись! – перебил подчиненного Стелен. – Среди ночи, черт бы тебя побрал! Ты видел Жансана за несколько часов до того, как его убили, будь он трижды неладен!
Шеф никогда так не распалялся. Он в ярости, а может, получил пенделя от руководства.
– Мы в полной заднице, – угрюмо добавил Стелен, и Мартен услышал в его голосе страх. «Чертов перестраховщик. – Эта мысль не первый раз приходила майору в голову. – Он всегда, любой ценой, стремится избежать бури, даже если это идет во вред делу. Меня старик сдаст не задумываясь, если придется спасать собственное благополучие».
Сервас посмотрел на Стелена – тот снова был непроницаемо-спокоен, только лицо посерело до землистости – и сказал:
– Я возьму на себя всю ответственность.
– Мне нужен новый рапорт – без малейших умолчаний, – ответил комиссар, стряхнув оцепенение. – Опишешь все в деталях.
– Напомнить тебе, что не я придумал умолчать о марш-броске в Сен-Мартен? – Сервас поднялся и резко оттолкнул стул.
Стелен не отреагировал, он снова был мыслями в другом месте. Готовил пути отхода. Размышлял о последствиях для своей карьеры, до сей поры такой успешной, стремящейся вверх. Нужно решить, как ликвидировать гнилую ветку, пока она не заразила все дерево. Как установить противопожарный щит между собой и Сервасом.