Ничего, сейчас он собьет с него спесь.
– Сервас утверждает, что кто-то прятался в парке у сен-мартеновских терм, а когда он решил подойти, человек побежал к лесу. Он погнался за ним, но тот исчез. По словам майора, он не рискнул углубляться в чащу, вернулся к своей машине и нашел под «дворником» записку.
– И что в ней было написано?
– «Испугался?» – так утверждает майор.
– Он сохранил записку?
– В рапорте это не отражено.
Судья смотрел на Рембо, не скрывая своего скепсиса.
– Итак: он вступал в контакт с Жансаном в ночь, когда того застрелили, я правильно понял?
– Застрелили из полицейского оружия, – подчеркнул Рембо.
– Или из оружия, украденного у полицейского. Кто-нибудь заявлял об утере пистолета?
– Как раз сейчас это выясняется.
– Я не понимаю. Жансана убили в три утра в горах; Сервас утверждает, что в полночь был в Сен-Мартене. Что произошло за этот отрезок времени?
– Он мог солгать. Ничего, узнаем, когда отследим телефон. Есть другая гипотеза: майор опытный человек и знает, что мобильник его выдаст. Кто-то мог видеть его у парка или у терм. Он возвращается в Тулузу, оставляет телефон и вновь отправляется в Сен-Мартен…
– Вы проверили, чем занимался Жансан около полуночи?
– Проверяем.
Рембо соврал. Он уже знал. Жансан не мог находиться в Сен-Мартене около полуночи, потому что был в приюте с остальными туристами. Когда все уснули, он вышел. Впрочем, есть другая вероятность: Сервас никогда не видел в городе ни Жансана, ни силуэт другого человека, он все выдумал, но каким-то образом узнал, где находится жертва. Смотался туда-сюда, чтобы вышки засекли его въезд и выезд, а вернулся в Сен-Мартен уже без телефона. Алиби кособокое, но непробиваемое: ни один легавый, даже самый глупый, не попрется на дело с собственным мобильником.
Рембо взял в руки фоторобот, сделанный по словесному описанию. Мало что видно, но это вполне может быть Сервас.
Или кто-то другой.
Оружие.
Пистолет заговорит. Если Сервас не заявит об утере. А еще есть следы на снегу.
– Не знаю, не знаю… – Дегранж сцепил руки под подбородком, потер пальцами нижнюю губу. – У меня такое чувство – неприятное! – что вы уперлись в одну-единственную версию и не смотрите по сторонам.
– Но, в конце-то концов, все свидетельствует о его виновности! – запротестовал Рембо. – Он был там в ночь убийства! И у него есть мотив!
– Не разговаривайте со мной как с идиотом! – возмутился судья. – Какой мотив? Совершить самосуд? Пристрелить человека за то, что он посмел упомянуть его дочь? Казнить бывшего насильника? Вас я не знаю – в отличие от Серваса. Это не в характере Мартена.
– Я побеседовал с некоторыми сотрудниками; все утверждают, что кома изменила его.
– Хорошо, я удовлетворю ваше ходатайство. Но! Не смейте отдавать Серваса на съедение прессе. Никаких утечек. Проведите баллистическую экспертизу ВСЕГО оружия, вы меня поняли?
Рембо кивнул, широко улыбнулся и заявил:
– Я хочу побеседовать с майором, его начальством и членами группы.
– Опро́сите их как свидетелей, – отрезал судья и встал, давая понять, что разговор окончен.
Они пожали друг другу руки – более чем прохладно.
– Комиссар, – окликнул Дегранж, когда Рембо был уже у двери.
– Да?
– Журналисты расписывали ваши подвиги в деле роспуска бригады на первых полосах своих газет. В этот раз ничего подобного не будет, вам понятно? Никакой огласки! Во всяком случае, пока.
28. Шале
Дорога извивалась по ледяному склону, прокладывая глубокую борозду в его пестро-переливчатом великолепии. Леса остались у них за спиной: теперь спуск был гладким, голым и заснеженным. Сервас нервничал. Если так ехать, их точно заметят – на горе никого, кроме них и «Вольво».
Внезапно дорога влилась в горную деревню с тремя десятками домов, старой лесопилкой и парой магазинов. Повернув в последний раз, Сервас резко затормозил у гостиницы, а метрах в ста впереди, перед большим альпийским шале, господствующим над всей долиной, остановился «Вольво». Дальше проезда не было.
Мартен припарковался у пустой террасы с закрытыми зонтиками и каменной стенкой, повторяющей изгиб дороги. Водитель и пассажир «Вольво» уже стояли рядом с шале. Большой роскошный дом был построен из нетесаных бревен и украшен несколькими террасами и балконами, как в Межеве, Куршевеле или швейцарском Гштааде [81]. Казалось, что он мог одновременно вместить много людей, но через открытые ворота гаража была видна одна машина. Значит, их всего две.
Пара? Гюстав живет здесь? С этим человеком? Еще с кем-то?
Сервас увидел, как они вошли, и открыл дверцу.
– Хочешь кофе? – спросил он.
Минуту спустя они с Кирстен уже сидели на террасе гостиницы, как обычные туристы: он – с чашкой двойного эспрессо, она – со стаканом кока-колы-«нулевки», лед из которой был выброшен с такой брезгливостью, как будто они находились в одной из стран, где, выпив воды из-под крана или раскусив ледяной кубик, можно подхватить кучу пакостных болезней. Холод стоял собачий, но солнце сияло ярко, и снег сверкал, согревая душу. Сервас, прячась за стеклами темных очков, следил за домом, карауля малейшее движение.
Он щелкнул пальцами, подавая знак отвернувшейся Кирстен, когда на один из балконов вышла высокая белокурая женщина в свитере из небеленой шерсти и коричневых брюках. Точно определить ее возраст не позволяло расстояние, но Сервас дал бы ей лет сорок. Худая, стройная, волосы собраны в конский хвост.
На террасу вышел хозяин гостиницы, хотя клиентов не прибавилось, и Мартен подозвал его.
– Не знаете, то большое шале, случайно, не сдается?
– Нет. Оно принадлежит университетскому профессору из Тулузы.
– Он живет там с женой? – Сыщик изобразил лицом восхищение и зависть.
Мужчина улыбнулся.
– У них есть ребенок. Приемный. У некоторых все получается…
Сервас не был уверен, что стоит расспрашивать дальше и привлекать к себе внимание.
– В гостинице есть свободные номера?
– Конечно.
– Ну что? – спросила Кирстен, когда хозяин удалился.
Сервас объяснил.
Час спустя человек с бородкой вышел из шале вместе с Гюставом, чтобы отвезти его в школу [82]. Очевидно, лекций в университете у него сегодня нет. Пора убираться с террасы, они и так просидели тут слишком долго.
– Поселимся, пойдем прогуляемся, а к вечеру вернемся, – сказал он Кирстен.
– Один номер или два? – поинтересовалась норвежка.
Сыщик посмотрел на женщину. Продолжение сексуальных игр ее явно не интересует. Кирстен была очень хороша сейчас в ярком солнечном свете. Мартен почувствовал легкую досаду. Он не очень понимал, что произошло между ними и что еще произойдет, поскольку не разобрался в этой женщине. Что ею руководит? Гормоны? Страх? Может, Кирстен просто не хочет быть одна в постели? Нет, сигнал она подала совсем другой и совершенно недвусмысленный…
Ладно, потом разберемся.
– Всё оружие? – изумленно переспросил Стелен.
– Всё.
– И судья Дегранж дал санкцию?
– Да.
Директор поднес к губам чашку, сделал глоток, давая себе время подумать.
– Кто проведет баллистическую экспертизу? – спросил он наконец.
– Для вас это принципиально? – вопросом на вопрос ответил Рембо.
– Нет. Но я не могу не думать о том, как именно вы намерены это сделать. Сло́жите в бронированный грузовик? Повезете в Бордо? По шоссе? Серьезно?
Рембо наклонился вперед, поближе к собеседнику.
– Мы не станем разоружать ваших людей одновременно, и оружие не покинет это помещение: все будет сделано здесь, в вашей лаборатории – под нашим контролем.
– Почему мы? Почему не жандармерия? Не общественная безопасность? Почему вы думаете, что виновный работает здесь? Лично я не верю, что один из моих людей может быть замешан. – Стелен почему-то подумал о Сервасе.
Ответ Рембо прозвучал загадочно:
– В шахматах слоны ближе всего к королям…
Всю вторую половину дня они бродили по Оспитале-ан-Комменж и Сен-Мартену, строили гипотезы и выпили столько кофе, что Серваса почти тошнило. Когда начало темнеть, вернулись в гостиницу и ушли в номер, сославшись на усталость. В комнате было две кровати – широкая и поуже, – и они восприняли это как знак. Сервас не захотел привлекать внимание, беря два номера, готовился спать в кресле (если таковое окажется) и вздохнул с облегчением при виде второго спального места. Ситуация все равно была неловкая – для них обоих. Каждое движение Кирстен напоминало передвижение астронавта по МКС, а наличие всего одного окна для наблюдения вынуждало их стоять очень близко, так что он чувствовал жар ее тела и запах духов.
Во время прогулки Сервас получил подтверждение насчет номеров машины и кое-какую информацию о хозяевах шале: Ролан и Аврора Лабарт, сорок восемь и сорок два года. По официальным данным – бездетны. Он преподает межкультурную психологию и психопатологию в университете Жана Жореса в Тулузе, она не работает. Нужно, чтобы Эсперандье выяснил, как они усыновили Гюстава. При каких обстоятельствах? Что известно мэру и руководству школы? Возможно ли в 2016 году выдавать чужого ребенка за своего? Наверное, да. Во всяком случае, на какое-то время. Планетарный хаос и бюрократические заморочки отдали некоторые стороны жизни на откуп произволу.
Ночь стремительно падала на ледяные горы, темнота сгущалась во впадинах, расселинах и на вершинах, во многих комнатах шале зажегся свет, но Лабарт с Гюставом еще не вернулись. Время от времени сыщики видели хозяйку дома, бродившую по комнатам с телефоном возле уха, иногда она писала сообщения. «Нужно попросить у судьи ордер на прослушку», – подумал Сервас. Но вот под окнами заурчал мотор «Вольво». Лабарт медленно вел машину по заснеженному асфальту, опасаясь выбоин. Задние фонари напоминали глаза дракона, горящие красным огнем. На крыльцо вышла улыбающаяся блондинка. Обняла Гюстава, поцеловала мужа. Язык их тел показался Сервасу насквозь фальшивым. Он расчехлил бинокль и передал его Кирстен.