– Ты будешь помогать или нет?
– Что от меня требуется?
– На каком этапе находится тип из Генеральной инспекции?
– Рембо? Уверен, что Жансана кокнул ты.
– Смешно…
– Конечно, смешно, но другой версии у придурка нет, вот он и упирается, – сказал Эсперандье, не сводя глаз с Мартена. – Но дергаться не стоит – после баллистической экспертизы у него ничего против тебя не останется.
Сервас отвел взгляд. Что, если Венсан прав? Неужели он действительно так сильно изменился после комы? Настолько, что даже друзья его не узнают?
– Тогда вопрос, – продолжил Венсан, – кому было выгодно ликвидировать этого подонка?
– Кроме меня – ты это хотел сказать?
– Да пропади ты пропадом, Мартен, ничего я не хотел…
Сервас закивал, но лейтенант не собирался останавливаться.
– …с каких пор ты переиначиваешь все, что говорят твои друзья? После того как ты вернулся… оттуда, я все время спрашиваю себя, с кем имею дело – с тобой или кем-то еще.
Я и сам себя об этом спрашиваю.
– Можешь присмотреть за Рембо? – попросил он своего заместителя.
– Будет непросто. Он не доверяет нам с Самирой.
– Кому поручили баллистику?
– Торосьяну.
– Ну этот – наш человек; попробуй выяснить, на какой он стадии.
– Хорошо, посмотрим, что удастся сделать, – пообещал лейтенант и помахал перед носом шефа двумя пакетиками. – Что предпримешь, если он твой сын?
– Понятия не имею.
– Как поживает Марго?
Сервас мгновенно насторожился.
– А почему ты спрашиваешь?
– Потому что встретил ее два дня назад в центре, и она плохо выглядела.
– Ты тоже заметил? – Сервас помолчал, собираясь с духом, посмотрел на Эсперандье и признался: – Я чувствую себя виноватым. Она все бросила, чтобы быть рядом, но мы почти не видимся… И я спрашиваю себя… мне кажется, есть что-то еще… Марго утомлена, нервничает, но молчит. У нас не все ладно. Не знаю, что и делать.
– Все очень просто.
Сервас удивленно посмотрел на собеседника.
– Задай прямой вопрос, без экивоков и полицейских подходцев – ведь она твоя дочь, а не подследственный.
Сыщик кивнул. Венсан, безусловно, прав.
– Что у тебя с норвежкой? – полюбопытствовал Эсперандье.
– Тебе-то что за дело?
Лейтенант вздохнул.
– Раньше ты бы ни за что так не ответил… – В его голосе прозвучал намек на раздражение. – Мне страшно, Мартен. – Он встал. – Я должен идти, насчет ДНК буду держать тебя в курсе.
Кирстен видела, как около трех вернулись Лабарты с Гюставом. Она смотрела на них в бинокль, потом вдруг почувствовала сильнейшее раздражение – ни к чему заниматься бессмысленным делом! – и решила прилечь. Но тут зазвонил ее телефон.
Каспер. Жаждет узнать новости.
Она не стала отвечать – разговаривать с бергенским коллегой не хотелось. Казалось бы, интерес к делу свидетельствовал в его пользу, любой ретивый полицейский вел бы себя точно так же, но регулярные звонки стали ее настораживать. В Бергене Каспер не проявлял особого интереса, так почему усердствует сейчас? Она не поделилась с ним новостью о Гиртмане, понимая, что он тут же доложит начальству. Сервас, кстати, тоже не сообщил своим шефам, что швейцарец объявился. Почему? Не хотел, чтобы у него отобрали дело или по другой причине? Да она и сама мало о чем информирует Осло – Крипо незачем совать нос в здешние события.
Кирстен смотрела в потолок и размышляла о Лабартах. О том, что эти люди заставили ее пережить, и – главное – о том, чего не успели сотворить… Мысли будили в ней жажду убийства. Такого не должно было случиться, только не с ней! Кирстен вспомнила, как начиналась ее полицейская биография. Она патрулировала город и однажды на улице имени единственного норвежского барона Людвига Розенкранца вынуждена была вмешаться в драку, которую затеяли в баре вусмерть пьяный мужик и его приятель. Алкаш начал с плевка ей в лицо и ругательств, которые у некоторых мужчин автоматически слетают с языка, стоит женщине оказать им сопротивление.
Он дебоширил, оскорбил полицейского при исполнении, но на следующий день его выпустили, и, выходя из комиссариата, он обидно «пошутил» с дежурным на ее счет.
Мерзавец, конечно же, не понял, откуда взялась зловещая тень, набросившаяся на него, когда он следующим вечером, шатаясь, возвращался домой. Грубияну сломали несколько ребер, свернули челюсть, выбили плечо и вывихнули три пальца на правой руке. Он наверняка до сих пор гадает, кто его так отделал.
Всё, хватит! Кирстен надела сапоги, куртку, шапочку и вышла прогуляться по свежему снегу, продолжая думать о Мартене и ночи, которую они провели вместе. Она не просто поддалась физическому влечению, в ее душе в тот момент родилось чувство. Какое? Кто знает… Интересно, что ощутил он?
– Что будем делать? – спросила Аврора Лабарт.
– В каком смысле?
Женщина бросила на мужа измученный взгляд. Было девять вечера, она только что уложила Гюстава, и в шале воцарилась тишина.
– Ты разве не заметил, как он посмотрел на нас в больнице? – изумилась она. – Он вернется. И покарает нас.
Ролан Лабарт побледнел, у него задрожал подбородок.
– Что значит – покарает?
– Ты долго будешь изображать попугая?! – осадила она мужа и отвернулась к окну, проигнорировав его взгляд. – Нужно смываться!
– Что?
– Мы должны успеть, пока он не появился.
– Но зачем? Зачем… ему это делать? – Ролан начал заикаться.
Тряпка! Слабак!
– А ты как думаешь? У него мания величия. Он одержим желанием казнить и миловать. Ты – его биограф и должен был бы понимать это. – Аврора издала горький смешок. – Мы провалили дело.
– Ты провалила, – поправил жену Лабарт. – Ты предложила дать мальчишке наркотик и совершила первую ошибку. Второй было сказать ему об этом.
– Думаешь, интерн промолчал бы? Перестань ныть! Может, ты от страха уже и в штаны наложил?
– Не хами, Аврора.
– Закрой пасть! У нас есть один-единственный выход: собрать все, что сможем, и бежать.
– А как же мальчик?
– Как только окажемся достаточно далеко, позвонишь Гиртману, скажешь, чтобы приехал, взял ключи из выхлопной трубы моей машины, разбудил Гюстава и забрал его.
– Но куда мы поедем?
– Далеко. На другой конец планеты. Купим новые документы, денег хватит.
– А университет?
– Забудь!
– Хочу напомнить, что этот дом мы купили благодаря моей работе и…
Они замолчали, услышав шум мотора. Аврора повернула голову к окну, и Лабарт впервые увидел на лице жены страх. По снегу медленно ехала машина; ее фары светили, как два мощных солнца.
– Это он…
– Что же делать?
– То, что не успели с норвежкой. Потом убьем его… после того как развлечемся…
Аврора посмотрела на мужа, и он похолодел – таким жестоким был ее взгляд.
Кирстен смотрела, как он поднимается по заснеженному крыльцу.
Юлиан.
В одном из окон второго этажа появилась Аврора Лабарт. Ее лицо выражало озабоченность, хитрость, коварство и свирепое желание выйти победительницей из схватки с опасным противником…
Кирстен насторожилась: Лабарты явно что-то замышляют! Аврора наверняка понимает, что они в опасности, но и Гиртман не наивный простак. Мысли норвежки омрачились, будто гигантский осьминог плюнул ей в лицо черными чернилами посреди океана. Что делать? У нее даже оружия нет, а Мартен наверняка в дороге. Она набрала его номер и попала на голосовую почту.
Дерьмо!
Аврора Лабарт облачилась в атласный черный пеньюар с красными басонами [112], который всегда нравился Гиртману, но на этот раз тот не оценил ее выбор.
– Добрый вечер, Аврора, – сказал он, глядя ей в глаза.
Тон его голоса был ледяным, как ночь в горах. По спине женщины пробежала дрожь; ей показалось, что кто-то провел костлявым пальцем вдоль позвоночника, от шеи до крестца. «Что с его носом?» – подумала она, заметив ватные тампоны в ноздрях швейцарца.
– Здравствуй, Юлиан. Входи, пожалуйста, – пригласила Аврора, отступив в сторону.
Гиртман не сделал попытки наброситься на хозяйку дома прямо на пороге и последовал за ней в гостиную. Аврора представила, как трясутся руки у ее слабака-мужа, пока он смешивает коктейли на кухне. Только б не ошибся с дозой…
Юлиан прошел в комнату, и она против воли ощутила привычную пьянящую смесь возбуждения и страха. Гиртман напоминал зверя – он принюхивался, посапывал, приглядывался и оценивал, был уверен в своей силе, но держался настороже и мог в любой момент начать действовать.
Аврора потуже затянула пояс пеньюара и подошла ближе. Из кухни появился Ролан, и она сразу поняла, что муж для храбрости глотнул виски. Он поставил поднос со стаканами, почтительно поклонился и сделал приглашающий жест.
– Садитесь, Хозяин, прошу вас.
– Перестань идиотничать, Ролан.
Швейцарец снял промокшее под снегом пальто и бросил его на софу. В толстых стеклах его очков отражалось пламя камина, взгляд выражал ледяное высокомерие. Лабарт покорно кивнул, не глядя на Гиртмана, и поставил перед ним белый пенистый коктейль.
– «Белый русский» [113], как обычно?
Швейцарец кивнул, и Лабарт передал Авроре коктейль с шампанским. Себе он сделал «Олд фэшн» [114]. Коктейли были еще одной страстью Ролана, которая не раз «помогала» гостям дома раскрепоститься и вступить в игру.
– Я не рассказывал вам о моих русских корнях? – спросил бывший прокурор, поднимая бокал.
Ролан пялился на его коктейль как зачарованный, и Авроре хотелось крикнуть «Отвернись, идиот!» – но ее внимание отвлек швейцарец, не донесший бокал до губ.
– Русские и аристократические, – продолжил Гиртман. – Мой дед по матери был министром Временного правительства. Семья жила в Санкт-Петербурге, на Большой Морской, в двух шагах от Набоковых.