Бернар вышел на станции «Каналь-дю-Миди» и проделал оставшиеся до комиссариата метры на налившихся свинцом ногах. Никогда еще он не входил в здание с таким тяжелым сердцем.
Торосьян показал пропуск, миновал турникеты, вошел в лифт и нажал на кнопку четвертого этажа, где сидели баллистики. В кабинете он повесил куртку на плечики, сел перед компьютером и велел себе думать. Последние часы стали тяжелым испытанием для его нервов, и заснул он только в четыре утра. Жена допытывалась, в чем дело, но инженер отказывался отвечать. Сразу после пробуждения он почувствовал ком в горле и понял, что просто подавится словами, если попробует хоть что-то сказать.
Накануне Торосьян закончил экспертизу, и результат оказался удручающим для человека, которого он очень уважал. И не только как коллегу, ставшего легендой после Сен-Мартена и Марсака, но и как обитателя этой про́клятой планеты, что случалось нечасто.
Увы, физика и баллистика не берут в расчет человеческие эмоции. Они холодны, информативны, опираются на факты и неопровержимы. Именно за это инженер и ценил свою работу – до сего дня: ему не приходилось разбираться в джунглях человеческих чувств, интуиций, гипотез, вранья и полуправд. Сегодня он ненавидел факты, потому что они говорили: Жансан убит из оружия Серваса. Наука не лжет.
Бернар посмотрел на дождевые струйки, печально льнувшие к оконному стеклу, покачал головой – Сервас не мог хладнокровно застрелить человека, это абсурд! – снял трубку и набрал номер бульдога из Генеральной инспекции.
Мартен высадил Кирстен у гостиницы и через несколько минут въехал на стоянку у комиссариата. Скоро рассветет, а ему нужно успеть поговорить с Эсперандье, чтобы тот в его отсутствие присматривал за Марго. Пока он в городе, ее сторожат посменно, у дома, у квартиры, на улицах, но стоит ему уехать, и людей отзовут – их, как всегда, не хватает.
Сервас вспомнил слова Гиртмана на подходе к зданию. Неужели он и вправду бросается в пасть к страшному волку? Не имеет значения, деваться все равно некуда, да и Венсан позвонил бы, если б результаты баллистической экспертизы уже стали известны.
Майор пересек холл, миновал очередь жалобщиков и турникеты с левой стороны и поднялся на лифте на этаж бригады уголовного розыска. Первым, кого он встретил, стал Манжен из службы криминалистического учета, не так чтобы очень приятный ему человек. Обычно они соблюдали ритуал вежливости, коротко кивая или произнося «привет-привет», но сегодня Манжен одарил его растерянным взглядом и молча прошел мимо.
Не растерянным: недоумевающим.
Сервас занервничал, а произнесенные тихими голосами ответы на его приветствия вызвали желание развернуться и пойти назад. Сваливай! – верещал внутренний голос. – Сейчас же. Вали отсюда. Он достал телефон. Никаких сообщений. Ни от Рембо. Ни от Венсана. Ни от Самиры. Майор прибавил шагу. Открыл дверь их кабинета и спросил с порога:
– Что здесь происходит?
Венсан стоял за спиной Самиры и, склонившись через ее плечо, смотрел на экран компьютера. Услышав его голос, они умолкли, обернулись и уставились на майора с таким изумлением, как будто увидели не шефа, а гориллу.
И он понял.
– Я собирался тебе звонить… – блеющим голосом начал Эсперандье. – Собирался звонить… Твое оружие…
Сервас все еще стоял в коридоре; у него зазвенело в ушах, в глазах потемнело. Венсан пялился на начальника как на призрак.
Он почувствовал движение слева, повернул голову… и увидел в коридоре Рембо. Тот почти бежал, и его лицо не предвещало ничего хорошего.
– Это твое оружие… – повторил Эсперандье. – Из твоего оружия… Черт, Мартен, ты…
Он не дослушал. Шагнул назад и начал удаляться от двери. Свернул к лифтам. Ускорился, пытаясь не бежать.
– Эй, Сервас! – орал ему в спину Рембо.
Двери были открыты. Мартен шагнул в кабину. Предъявил системе распознавания свой значок.
– Сервас! Куда вы? Вернитесь!
Рембо бежал, выкрикивая слова, которых майор не слышал, люди оборачивались, а лифт все никак не трогался с места.
Пошел, ну пошел же! Рембо оставалось преодолеть несколько метров. И тут двери наконец закрылись; Мартен успел увидеть разочарование и злость на лице своего преследователя.
По пути вниз он отдышался, попробовал привести мысли в порядок. Спокойствие рвалось из него, как воздух из проколотого колеса. Сейчас Рембо объявляет тревогу, звонит, организует погоню. Нужно успокоиться, иначе откажет сердце…
Внизу тебя возьмут – заблокируют выход, и привет.
После терактов 13 ноября 2015 года на дверях не просто стояла охрана: дежурные контролировали их с пульта.
Его загнали, как крысу, но одно преимущество все-таки есть: здание большое, а связь между службами налажена не лучшим образом.
Лифт остановился перед турникетами, но Сервас не вышел; снова предъявил значок и нажал на другую кнопку. Кабина поехала вниз.
В подвал.
Здесь находились камеры, куда сажали задержанных.
Нельзя думать об убывающих секундах…
Они наверняка уже позвонили дежурному. Как скоро станет ясно, куда он направляется?
Двери открылись, и Сервас вывалился в холодное, без окон, пространство с неоновыми трубками на потолке.
Повернул направо.
Застекленные отсеки, одни освещенные, другие нет. Задержанные лежат на уровне пола, как щенки на псарне, смотрят равнодушно, устало, с яростью или любопытством.
Чуть дальше – в большом стеклянном стакане – охрана в светлой униформе.
Сервас поздоровался, ожидая, что его кинутся задерживать, но они ответили на приветствие и занялись своими делами.
Утро выдалось вполне спокойное. Никто не буянил, не шумел, но трое ребят из бригады по борьбе с преступностью привели задержанного – его как раз обыскивали на посту. Возможно, судьба дает ему шанс. Он прошел контрольную рамку. Повернул направо.
…Дверь на стоянку. Открыта… Черт!
Фургон «Форд Мондео» ждал возвращения патрульных около выхода. Внутри никого… Мартен проглотил слюну, обошел машину, наклонился, заглянул в окно.
Господь милосердный, ключи на приборной доске!..
У него есть полсекунды на принятие решения. Он пока что не совсем беглый преступник, но если угонит эту машину, возврата не будет.
Сервас оглянулся: дежурные занимались новым «клиентом» и не смотрели ни на майора, ни на фургон. Где-то зазвонил телефон.
Решайся!
Мартен открыл дверь, сел за руль, включил зажигание. Сдал назад. Увидел изумленный взгляд бригадира и сорвался с места.
Колеса взвизгнули, и «Форд» помчался между рядами машин к пандусу.
Тридцать секунд…
Столько нужно, чтобы добраться до верхнего шлагбаума, который автоматически открывается перед машинами, идущими снизу и спешащими…
Сервас ехал быстро, слишком быстро и едва не утратил контроль над машиной; задел правым боком мотоциклиста и вильнул влево. Большой двухколесный зверь завалился на машину-соседку, та – на следующую, и на подземном пространстве сотворился хаос из грохота, лязга и ругательств.
Сервас ничего этого не слышал: он на полном ходу вылетел по извилистой траектории к заправочным колонкам, ударил по тормозам, повернул направо и рванул к выезду на бульвар.
Майор Сервас бежит из родного комиссариата, как бандит! Все сотрудники слышат натужный рев двигателя.
Мартен вцепился в руль потными скрюченными пальцами, гоня от себя страшные мысли: шлагбаум не поднимется, кто-нибудь встанет на пути, все плохо кончится, он закончит свои дни в…
Соберись, кретин!
Шлагбаум…
Поднимается! Он не верил своим глазам. Надежда вернулась, адреналин наподдал ему по заднице.
На бульваре Сервас подрезал «Мини»; водитель возмущенно загудел, а он свернул налево, чиркнув колесом по бровке тротуара, тянущегося вдоль канала, и поехал к мосту Миним.
Двадцать секунд.
Приблизительное время, за которое он преодолел триста метров, оставшиеся до моста.
Через пятнадцать секунд машина оказалась на другой стороне канала. Так, теперь на проспект Оноре Серра [122].
Еще пятьдесят нескончаемых секунд из-за затора – ни одна сирена пока не завыла – его сердце уподоблялось тамтаму, и в какой-то момент он почувствовал искушение вернуться в комиссариат. «Ладно, парни, я сделал глупость, мне очень жаль…» Невозможно, он сам взошел на эшафот.
Ну вот, еще двести метров… Он повернул налево, на улицу Годолен – здесь ему послышался звук сирены, – потом направо, через сто пятьдесят метров, на улицу де ля Баланс, и затерялся в лабиринте квартала Шале. Бросил «Форд» и побежал.
Жутко хотелось курить и еще увидеть дочь, но и это теперь невозможно. Дверь – невидимая – захлопнулась и с этой стороны.
Сервас подумал о Гиртмане, который запретил ему курить. Полжизни отдал бы за сигарету! Он достал пачку, смял ее в кулаке и продолжил одинокий путь по тротуарам.
Майор стоял в очереди за группой азиатов (он не отличал японцев от китайцев или корейцев). Пункт проката автомобилей находился в центре стоянки перед въездом в аэропорт Тулуза-Бланьяк. Когда подошла его очередь, он предъявил паспорт на имя Эмиля Каццаниги, заполнил бумаги, получил машину, положил в багажник вещи, купленные в «Галери Лафайет» в центре города, и сел за руль.
Пятнадцать минут спустя Мартен взял курс на Средиземное море. Совершенно новый «Пежо 308 ЖТ» был заправлен под завязку, на небе сияло солнце, и майор ощутил пьянящее чувство свободы, предварительно убедившись, что едет намного медленнее допустимой скорости. В памяти неожиданно всплыло указание докторов: «Избегайте длинных маршрутов!». Ему предстояло провести за рулем не меньше пятнадцати часов. Что, если он умрет, не доехав до места назначения? Вдруг у него остановится сердце на скорости сто тридцать километров в час?.. Стоп. Лучше подумать о Гюставе и Гиртмане на плотине, о дочери, которая почему-то выглядит уставшей, о Рембо, пригрозившем: «Я не поверил вам ни на секунду и докажу, что вы солгали», о сестре Кирстен, художнице и поклоннице теней, ушедшей, как видно, в мир иной… Он вспомнил слова норвежки: «Не говори мне