– Вчерашнюю маленькую прогулку вы затеяли, чтобы проверить, нет ли за мной слежки? Это тоже часть «устроения»?
Провожатый Серваса озадаченно улыбнулся, майор запер дверь, и они пошли к крошечному лифту.
– Я следую инструкциям, только и всего, – пояснил он.
– И никогда не задаете вопросы?
– Доктор Дрейсингер сказал, что вы – знаменитость из Франции и хотите избежать шумихи, журналистов, ну и все такое…
К великому облегчению Серваса, двери лифта открылись, и он пошел к стойке, чтобы вернуть портье ключ. В голову пришла неожиданная мысль.
– С чего бы мне избегать огласки? – спросил Сервас. – Чем обычно занимается ваша клиника?
Желтую Шапку изумил его вопрос.
– Ну, подтяжками, ринопластикой, веками, имплантатами, пластикой груди – и даже фаллопластикой и нимфопластикой…
Теперь изумился Сервас.
– Хотите сказать, что работаете в клинике пластической хирургии?
Они проехали несколько сотен метров по красивым улочкам до небольшой больничной парковки. Провожатый первым вышел из машины, открыл багажник, достал чемодан и отдал его Сервасу. Майор с тяжелым сердцем взялся за ручку. Он прочел в Интернете, что пересадка печени – очень сложная и опасная операция, как для донора, так и для реципиента, а длится она может до пятнадцати часов. Сервас… дрейфил. Боялся так, что впору было начинать молиться. В утешение себе он подумал, что Гиртман слишком дорожит сыном, чтобы доверить его абы кому.
Его сын… Он пока даже не начал привыкать к мысли, что у него есть сын. Я здесь, чтобы отдать часть печени моему собственному сыну. Напоминает фразу из научно-фантастического романа.
– Что такое фаллопластика? – поинтересовался Сервас у блондина.
– Хирургическая операция на пенисе.
– А нимфопластика?
– Редукция малых половых губ.
– Прелесть какая…
Лотар Дрейсингер был живой рекламой пластической хирургии. В жанре «до/после». Он олицетворял «до», потому что был одним из самых уродливых людей, которых встречал Сервас. Его лицо казалось мешаниной из исключительно плохих генов. Нос и уши слишком большие и мясистые, глазки маленькие, челюсть слишком узкая, губы жабьи, а череп лысый и овальный, как пасхальное яйцо… Добавьте сюда желтоватые, в красных прожилках, белки и изрытую оспинами кожу.
«Интересно, увидев милого доктора, клиенты устремляются в операционную или бегут от него, как от чумы, поняв, что пластический хирург не всесилен? Если хозяин клиники не сумел исправить допущенные Природой ошибки, зачем подвергать себя риску?» – думал Сервас, разглядывая врача.
А вот руки у человека в белом халате были ухоженные и очень красивые – майор заметил это, когда Дрейсингер сложил их под подбородком.
– Хорошо доехали? – спросил он.
– Это важно?
Взгляд у желтоглазого доктора был неприятно неподвижный.
– Вообще-то нет. Для меня важно одно – состояние вашего здоровья.
– У вас прекрасная клиника, – сделал комплимент Сервас. – Здесь делают пластические операции, я прав?
– Правы.
– Тогда скажите, насколько вы компетентны. Сумеете провести пересадку?
– До того как заняться более… прибыльной медицинской практикой, я был известным специалистом, можете навести справки. Меня знали не только в Австрии.
– Вам известно, кто я? – спросил Сервас.
– Отец ребенка.
– А помимо этого?
– Остальное меня не интересует.
– Что он вам сказал?
– О чем?
– Об операции…
– Сообщил, что Гюстав нуждается в пересадке. Как можно скорее.
– И всё?
– Нет. Мне известно, что вы получили пулю в сердце всего несколько месяцев назад и много дней были в коме.
– Вас это не беспокоит?
– С какой стати? Вас ведь ранили не в печень.
– Вам не кажется, что это слегка… рискованно?
– Конечно, рискованно, как и любая другая операция. – Дрейсингер взмахнул своими «музыкальными» руками. – А речь идет об очень тонкой операции. По сути – тройной: сначала у вас возьмут две трети печени, потом извлекут некротизированную печень Гюстава, а на последнем этапе пересадят ему здоровый трансплантат и зашьют. Риск всегда есть.
Майора затошнило.
– Но разве тот факт, что два месяца назад я перенес операцию на сердце, не делает этот риск… неуместно большим?
– Для ребенка – нет. Чаще всего пересадку делают от мертвого донора.
– А я рискую?
– Безусловно.
Сказано было шутливым тоном, но у майора мгновенно пересохло во рту. Ему плевать, выживу я или умру… А Гиртману?
– Вы укрываете убийцу, – вдруг сказал он. – И не рядового.
Лицо хирурга превратилось в маску.
– Вы знали?
Врач кивнул.
– Тогда почему?..
– Скажем так – я ему должен…
Сервас вздернул одну бровь.
– Какого рода долг может заставить человека так рисковать?
– Это трудно объяснить…
– И все-таки попробуйте.
– С какой стати? Вы легавый?
– Верно.
Дрейсингер удивился – искренне.
– Не волнуйтесь, я здесь в ином качестве. Приехал, чтобы отдать кусок печени. Итак?..
– Он убил мою дочь.
Ответ был дан без задержки и очень спокойно. Сервас смотрел на коротышку-врача – и не понимал. Тень печали коснулась уродливого лица и испарилась – Дрейсингер справился с чувствами.
– Не понимаю.
– Он убил ее… По моей просьбе. Просто убил, ничего другого… восемнадцать лет назад.
Сыщик не мог поверить в услышанное.
– Вы попросили Гиртмана убить вашу дочь? Но почему?
– Достаточно взглянуть на мое лицо, чтобы понять: природа вовсе не так совершенна, как утверждают некоторые. Моя дочь унаследовала мою внешность, и ее это очень… угнетало. Мало этого – она страдала редкой неизлечимой болезнью, доставлявшей ей невыносимые страдания. Лечения до сих пор не существует, люди не живут дольше сорока, и их муки с каждым днем лишь усиливаются. Однажды я рассказал об этом Юлиану. И он предложил решение. Я сам много раз думал о подобном выходе, но в этой стране допустима лишь пассивная эвтаназия, а в тюрьму садиться не хотелось. Так что с этим долгом я никогда не расплачусь.
– Но вы рискуете; вас могут арестовать, если…
Хирург прищурился.
– Вы собираетесь меня выдать?
Сервас похолодел: на операционном столе он будет в полной власти этого человека, а донору необязательно быть живым.
– Хотите узнать больше о том, как все будет? – вкрадчиво поинтересовался Лотар Дрейсингер.
Сервас кивнул, хотя ни в чем не был уверен.
– Сначала мы возьмем у вас часть печени, потом сделаем и гепатэктомию…
– Что вы сделаете?
– Экзерез, ампутацию больной печени Гюстава. Нам придется рассечь связки, кровеносные сосуды – печеночную артерию и воротниковую вену, – а также желчные протоки. Принимая во внимание печеночную недостаточность, придется удвоить бдительность – могут возникнуть проблемы со свертываемостью. Дальше начнется непосредственно пересадка. Кровеносные сосуды будут сшиты в первую очередь, чтобы орган начал омываться кровью. Затем мы займемся желчными протоками и установим дренажи. Все это, естественно, под общим наркозом. Подобная операция может продлиться пятнадцать часов.
Сервас не был уверен, что понял данные по-английски медицинские разъяснения Дрейсингера, да и волновало его другое. Где швейцарец? Где Гюстав? Его сразу отвели в кабинет хирурга, и он их не видел; успел заметить только надписи на дверях: «Анестезия – Операционный блок 1 – Операционный блок 2 – Рентген – Аптека».
Все было белым, обеззараженным, безупречно чистым.
– Утро потратим на анализы, – добавил маленький доктор. – Потом вы будете отдыхать до самой операции, не есть, не пить и, естественно, не курить.
– На когда назначено операция?
– Сделаем сегодня вечером.
– Почему не завтра, при свете дня?
– Потому что я сова, а не жаворонок, – улыбнулся Дрейсингер.
Сервас не понимал, что происходит, а от доктора его бросало в дрожь.
– Сейчас вас проводят в палату. Увидимся в операционной. Отдайте мне ваш телефон, пожалуйста.
– Что?
– Я должен забрать у вас телефон.
Лотар Дрейсингер дождался, когда затихнут шаги в коридоре, вышел из кабинета и открыл соседнюю дверь. За ней находилась комнатушка, заставленная стеллажами с картонными коробками и кляссерами; в глубине имелось маленькое окно. Высокий человек стоял спиной к нему, глядя на горы.
– Ты уверен, что он выдержит операцию? – спросил хирург, прикрывая дверь.
– Мне казалось, тебе нужна его печень, – не оборачиваясь, ответил Гиртман. – И с мертвым донором дело иметь проще, разве не так?
Дрейсингер слегка кивнул, словно бы против воли – ответ ему не понравился.
– Предположим, этот тип выжил и вернулся домой. Как он поступит? Заявит на меня? Ты не сказал, что он полицейский!
Высокий друг доктора пожал плечами.
– Это твоя проблема. В операционной его жизнь будет в твоих руках. Выбери решение: жизнь или смерть.
Дрейсингер заворчал:
– Если выберу второе, мне придется заявить о его смерти и отчитаться о том, что он здесь делал. Назначат расследование. Рано или поздно правда выплывет. Этого я допустить не могу…
– В таком случае пусть живет.
– И потом, я никогда никого не убивал, – бесцветным голосом добавил австриец. – Я врач, будь оно все неладно… я… не такой, как ты…
– Ты убил дочь.
– Нет!
– Да. Я стал инструментом, но решение принял ты. Ты ее убил.
Гиртман обернулся, и директор клиники похолодел, встретившись с ним взглядом. Он отдал бывшему прокурору телефон сыщика.
– Напоминаю на всякий случай, мой дорогой Лотар: если что-нибудь случится с Гюставом, я за твою шкуру дорого не дам.
Дрейсингеру показалось, что у него в животе проснулось семейство ужей, но показывать свой страх было нельзя.
– Вот что я скажу, Юлиан: операция достаточно сложная, и твои угрозы вряд ли помогут мне сосредоточиться.