[372]. Поссорившись с мамой, Макс убегает из дома, попадает на остров, населенный странными чудовищами, и становится их королем. Это как раз и есть его собственный остров Нетинебудет. В конце концов Максу приходится вернуться обратно, и не важно, что за время его отсутствия ужин даже не успевает остыть. Конечно, побег Макса не выходит за рамки его дома и, как отмечает Энн Моусли, даже за рамки детской. Согласно Моусли, «вовне» и «внутри» в этой истории неотделимы друг от друга[373]. Исследовательница Дженнифер Шэддок помещает эту книгу в контекст классической литературы, полагая, что «структура повествования в “Чудовищах” исторически и культурологически заимствована из приключенческого повествования и повествования о путешествиях XIX века»[374]. Это побег от матери, символизирующей все домашнее, в мужской, «дикий» мир, и жизнь на острове чудовищ странным образом напоминает жизнь мальчишек на острове Нетинебудет.
В книгах более реалистического жанра детям тоже то и дело приходится убегать от родителей. Дилл – один из героев «Убить пересмешника» Харпер Ли – убегает от матери и нового отчима просто потому что, как он говорит, «им не до меня» и «я им совсем не нужен»[375]. В книге другой американки Джинн Бердселл «Пендервики. Летняя история про четырех сестер, двух кроликов и одного мальчика, с которым было не скучно» (2005) Джеффри, новому другу четырех сестричек Пендервик, приходится бежать из дома, чтобы не попасть в военную школу. А ему хочется учиться музыке. Правда, бежит он совсем недалеко, в соседний коттедж, где живет семейство Пендервик. Но и это помогает – теперь в военную школу мальчика не отдадут. Побег – вполне действенное средство, с помощью которого ребенок (по крайней мере в книге) может добиться немалого успеха. Прощение почти всегда даруется, ведь для матери главное, что ребенок жив и с ним все в порядке.
Самый картинный побег из дома описан в книге еще одной американской писательницы Э. Л. Конигсбург «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире» (1967). Вот как главная героиня Эмма готовится к побегу: «Эмма точно знала: классический побег из дома – не для нее. Классический – это когда разозлишься на родителей, схватишь что попало, запихнешь в рюкзак и бежишь куда глаза глядят. Эмма же любила комфорт и уют. А вот пикники, например, терпеть не могла: трава колется, солнце печет, глазурь с булочек капает на платье, да еще эта мошкара! Поэтому, решила Эмма, побег из дома должен быть не просто побегом. Убежать – это полдела. Важно, куда прибежишь. И это “куда” должно быть удобным, просторным, теплым, а главное – красивым. Потому – то она и выбрала Метрополитен. Тот самый, знаменитый музей изобразительных искусств Метрополитен в Нью – Йорке.
К подготовке побега Эмма подошла очень серьезно. Во – первых, нужно было накопить денег. Во – вторых – выбрать себе спутника[376]».
При этом «Эмма почти забыла, почему она решила убежать из дома»[377]. Побег здесь – самоцель, а не средство достижения какой – то другой цели. Может быть, поэтому этот побег удался, и «временно осиротевшие» дети нашли себе не только уютное место обитания в музее и даже прекрасную музейную кровать, но и новую «бабушку», миссис Франквайлер. Кэрол Биллман сравнивает героиню Конигсбург с главным героем книги «Том и полночный сад», который, пока разлучен с родителями, тоже находит себе «бабушку», миссис Бартоломью, оказавшуюся подружкой его детства, Хетти, с которой он познакомился в другом, параллельном времени[378]. Обе эти «бабушки» успешно заменяют родителей «временным сиротам».
Эрик Трибунелла сравнивает мотив побега из дома – но не в лес и дикие места, а в огромный город – с прогулками фланеров в понимании Шарля Бодлера и Уолтера Беньямина[379]. Это побег из пригорода в город – где еще можно спрятаться в современной жизни? В городе тебя никто не заметит, никто не обратит на тебя внимания. В музей каждый день приходит множество детей, и Эмма с братом – только маленькая частичка этого потока. Город «элегантен, внушителен и многолюден. Лучшее место в мире для человека, который хочет спрятаться и затеряться». Эмме не нужны приключения на природе, для этого она слишком любит принимать ванны. «Уют, тепло, ванна – вот что ей надо»[380].
Но это всё веселые побеги, приключения благополучных в общем и целом детишек. Совсем другие истории предлагает русская и особенно советская литература 1920–1930–х годов, когда целью побега из дома (родного, а чаще детского дома) была мечта пробраться в те края (нередко воображаемые), где нет холода и голода. Я не буду останавливаться на этих побегах, их подробно разбирает в своей статье Александра Веселова, приводя бесчисленные примеры из книг Каверина, Гайдара, Алексея Толстого, Николая Дубова и других гораздо менее известных авторов[381].
Однако в литературе более позднего советского времени есть и «веселый» побег. Довольно странно, конечно, причислять к сиротам, даже временным, убежавшего из дома мальчика Федю, хорошо известного по книге «Дядя Федор, пес и кот» Эдуарда Успенского (1973) и по мультфильму «Трое из Простоквашино» (1978)[382]. У Феди, безусловно, любящие и заботливые папа и мама. Да вот только мальчику приходится от них уйти. Он поставлен перед тяжелым выбором: либо родители, либо кот. И дядя Федор выбирает кота Матроскина. «Сиротство» мальчика – добровольное, я бы даже сказала «летнее», осенью настает пора возвращаться домой и снова ходить в школу, но тем не менее все три героя, дядя Федор, Матроскин и пес Шарик, прекрасно живут без всяких взрослых за счет того, что поддерживают друг друга. Никакой внешней помощи у них, в общем, нет, если не считать добрых ученых, пославших им трактор по имени Митя Продуктовый. Дядя Федор возвращается домой, но ни у кота, ни у собаки точно нет никаких родителей, к которым можно вернуться. Кот Матроскин и пес Шарик становятся друг для друга семьей, а «беглец» Федя ездит в Простоквашино на каникулы.
Глава 36Вредные сироты
Так не бывает, чтобы чистенькие, прилично одетые мальчики были никому не нужны.
Злоключения брата и сестер Бодлер в конце концов прекращаются. Временное сиротство на то и временное, что рано или поздно заканчивается. Веселым бродягам, убежавшим из дома в поисках легких и приятных приключений, тоже есть куда вернуться. А каково тем, кто убегает из детского приюта или бесконечно меняет патронатных родителей, кого никто не любит, потому что от них нет никакой «пользы», а одни только неприятности?
Понятно, что проблемы с детскими приютами, процедурой усыновления и качеством патронатных семей существуют во всем мире, правда, в очень разной степени. Расмус, маленький герой книги Астрид Линдгрен «Расмус – бродяга» (1956), например, живет в шведском приюте, к тому же деревенском, а это значит, что ему приходится день за днем окучивать картошку. А с картошкой Расмус предпочитает иметь дело в вареном виде. И все шишки на тебя валятся, потому что «птиц на деревьях так трудно разглядеть оттого, что Бог дал им защитную окраску. Но приютским мальчишкам Господь не дал защитной окраски»[383]. И все хотят забрать с собой кудрявую девочку, а не мальчика с прямыми волосами. Вот и приходится бродить по свету в поисках родителей, которым ты придешься по вкусу.
Но даже если у ребенка где – то там, далеко, есть мама, это не избавляет от жизни у разных противных приемных родителей. А матери, увы, не спешат вернуться к брошенным дочерям, как бы страстно те ни мечтали их отыскать. У Галадриэль, героини романа Кэтрин Патерсон «Великолепная Гилли Хопкинс» (1978), немало времени уходит на то, чтобы понять – она наконец попала к тем людям, с которыми сможет ужиться. Всю свою маленькую жизнь Гилли старается вести себя так, чтобы ее наверняка запомнили – и побоялись связываться в другой раз. Но в этой новой «семье» вдруг оказывается, что притворяться плохой вовсе не обязательно. Спасителями становятся совсем не похожие на помощников герои – толстуха Мэйм Троттер, у которой живет Гилли, старый негр – сосед, маленький мальчик Уильям Эрнст, сперва просто – напросто дрожащий от страха при виде грозной Гилли. Они, сами того не зная, учат девочку любить, заботиться о других и получать удовольствие от заботы о другом человеке.
Как и у Гилли, у Трейси Бикер, героини книги Жаклин Уилсон «Дневник Трейси Бикер» (1991), есть мама, но только ей дочка совершенно не нужна. Как и Гилли, Трейси снова и снова попадает к разным приемным родителям, но ничего хорошего из этого не выходит. И она возвращается в детский дом. Слова Трейси звучат истинным манифестом любого ребенка, оказавшегося в государственном учреждении для детей: «У меня нет дома. Ну, во всяком случае, до недавнего времени не было. Если не считать детского дома. Если место, где ты живешь, так называется, ты можешь точно быть уверен, что это не настоящий дом, а просто мусорная свалка для ненужных детей. Некрасивых, дурных и трудных детей. Тех детей, которых не хотят усыновлять. Детей с истекшим сроком годности, как продукты, которые уценивают, а потом выбрасывают на свалку»[384]. Горько, да, зато правдиво.
Как мы видели в предыдущих главах, сироты в детских книжках, особенно в книжках девятнадцатого и начала двадцатого века, традиционно очень «полезны». Они символ невинного страдания, очищающего тех, кто вокруг, чуть ли не святые. Рядом с ними мир преображается. Во всяком случае уж сами – то они изменяются точно. Но в конце двадцатого и в начале двадцать первого века в литературе появились совсем иные сироты – «вредные». В них нет ничего ангельского, им совершенно не хочется помог