…Заходил опять Мортимер, все про болотного дьявола что-то бурчит. Святая наивность! Вычислил я этого урода, гадюку, в смысле. Все оказалось просто, как трехлинейка.
Ложусь как-то спать. Сэр Лерсон заволновался. Прислушиваюсь – шаги в коридоре, крадется кто-то. Ну, я песику-то говорю, сиди, мол, тихо, сам осторожно выглядываю, смотрю – Бэримор со свечой, да на цыпочках… Двигаю осторожно за ним. А он к окошку, что на болото выходит, и ну махать перед ним огоньком. Разведчик хренов!
Подхожу аккуратненько к лакею и ласково ему так, шепотком: „А „Мурку“ могёшь?.. Сдается мне, мил человек, что ты – стукачок“! Тут еще сэр Лерсон приковылял. Бровки свои поднял, похрюкивает мрачно и как-то странно на задницу бэриморскую косится. Тот аж в стенку вжался с перепугу.
Что касается бульдога – тут для меня все ясно: тоже не люблю, когда спать мешают… „Ну что, – продолжаю, – ночь, говоришь, непогодь?.. – Квартира рабочего Иванова, в смысле, Баскервиля… Стук в дверь… – Кто там? – Это я. Меня нужно нако’гмить и сп’грятать. П’генеп’геменно сп’грятать. Это а’гхиважно!..“
Видел бы ты, Андрюха, выражение лица Бэримора! Я думал, что его откачивать придется. Но ничего, мужик крепкий, выдержал, хотя трясся, словно пародия на, типа, хвост сэра Лерсона, когда тот миску с едой видит и лопочет по-английски что-то вроде „не будите спящую собаку“[54]. – Напугать меня хотел, ха! Это кто еще разбудил!..
Ну, тогда я свечечкой-то у окошка помахал, а затем по горячим следам и расколол этого Бэримора, как говорится, по самые уши! Оказывается, зэчара беглый, о котором я в начале письма упоминал, какой-то родственник прислуги. Прячется на болоте. Потому его и подкармливали по ночам (кстати, еще нестыковка: Бэримор уверял, что пути через болото не знает, а невесть откуда взявшийся урка по этой самой трясине ночью, как мажор по Невскому…[55])
Такой случай упускать было нельзя (см. Приложение № 1 к Отчету)»…
Андрей бегло просмотрел последние листы дукалисовского послания и наткнулся на страничку, где явно неграмотным человеком под диктовку не шибко сведущего в английском Толяна, было выведено:
«I’m, man Barimor, promise, I, ll job wish „murder“ department of St. Peterburg police and promise, I don’t speak someone, that a detective may be spoken me»[56].
Чуть ниже текста стояла дата и корявая подпись.
«Вербанул! – восхищенно констатировал про себя Ларин. – Теперь сумеет квартальный отчет закрыть… Только дату зря поставил – все равно исправлять придется»…
Оперативник отложил расписку вновь испеченного агента о сотрудничестве и продолжил чтение отчета.
…«Этот Бэримор поведал еще пару интересных вещей: оказывается, перед смертью сэр Чарльз получил письмо от какой-то женщины. Естественно, совершенно случайно (!) содержание послания стало известно прислуге – некая тетка вызывала Баскервиля на болота. Любопытно, лакей говорит, видел, дескать, в районе трясины какого-то мужика. Но при этом божится, что не своего родственника. Я все же склоняюсь к мысли, что тут не обошлось без „девонширских“ – наверняка присмотрели для себя перспективную недвижимость на природе в виде Баскервиль-холла, ну и дальше по сценарию: есть собственник – есть проблемы… При местных нравах, похоже, любой труп можно хоть на гадюку, хоть на НЛО списать…
После беседы с Бэримором я сначала хотел отправиться в сопровождении сэра Лерсона поближе к болотам, чтобы там пообщаться с зэком. Можно, конечно, было бы взять для страховки Генри (он вроде бы парень неплохой), но тот где-то шлялся, наверняка пытался подбить клинья к сестре ботаника. В общем, пошли одни. Но только мы спустились вниз и вышли на улицу, как со стороны трясины раздается жуткий вой, потом вопль. Одна моя знакомая судья (кстати, очень симпатичная и большая умница) в таких случаях говорила: „Орет, как потерпевший“. И действительно, крик был на всю округу. Я подумал было, что Генри столкнулся с зэком, хотя они оба не взвыли бы так омерзительно. А тут и сам Баскервиль-младший бежит: он, оказывается, со свидания возвращался, услыхал какой-то хлюп сзади, ну и ускорился. Видно, вовремя. В общем, тут не соскучишься, хотя даже поговорить толком не с кем: все так и норовят что-то невразумительное сказать, а я и не знаю, как ответить, чтобы поняли хотя бы слово. Не стволом же в каждую харю тыкать…
Приезжай, Андрюха, пожалей ты меня, опера несчастного, а то тоска такая, что и сказать нельзя, чуть ли не плачу. Пропащая жизнь, хуже гадюки всякой. А еще кланяюсь Шерлоку и его летописцу Уотсону, а пиджак мой никому не отдавай. Остаюсь твой товарищ Анатолий Дукалис, приезжай, Андрюха».
Толян свернул вчетверо исписанные листы бумаги и вложил их в конверт, купленный накануне за полпенса… Подумав немного, он, старательно подышав на стержень шариковой ручки, в котором заканчивалась паста, начал выводить адрес:
«To the London… Ларину».
Потом почесался, еще подумал и прибавил: «Андрею Владимировичу». Довольный тем, что ему не помешали писать, он свистнул сэра Лерсона и, не набрасывая на себя плащика, прямо в рубахе выбежал из дома…
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал… Ему снился родной туалет «убойного» отдела, в туалете сидит «Мухомор» и читает письмо оперативникам… Около туалета ездит машина ППС и все вертит, да вертит голубым огоньком…
Глава 11. Охота на поросенка
За несколько дней до того, как Андрею передали с оказией в виде замызганного беспризорника письмо Дукалиса, ситуация в Бейкер-стритском офисе сыскной конторы складывалась драматически.
После выходки Уотсона со взрывпакетами Ларину никакими силами не удалось уговорить Холмса остаться в Лондоне и помочь в поисках Мориарти. Великого сыщика не убедили в этом ни обещания помощи в раскрытии других дел, ни напоминание о том, что под видом Уотсона под носом у «девонширских» батрачит оперативник. Ни, наконец, весьма недвусмысленный намек, что Холмсу неплохо бы держать данное слово. Впрочем, ничуть не смутившись по поводу последнего замечания, сыщик заметил, что он обещал лишь помочь в поисках, чем и занимался все последние дни на свою голову.
– Теперь же, как я говорил, мы уйдем на север, – попытался закончить неприятный разговор великий сыщик, – а вы, думаю, очень скоро встретитесь со своим Мориарти.
– Послушайте, Шерлок, – окончательно разозлился Ларин, – что вы заладили «на север», да «на север»? Вы что, географ? Все равно дальше Льюиса не убежите, больше года не пробегаете. А «девонширские», если они такие крутые, каковыми вы их представляете, отыщут вас и там. И образцово-показательно… (Как там, блин, по-английски «мочить»? «To wash», что ли? Или, может, «watering»?.. Ох, не зря же говорят: «Учите, ребята, материальную часть: там бьют больно»)… Ну, в общем, убьют. А ю андэстенд ми? Вы понимаете?..
Упоминание о возможных кознях Мориарти и его подельников отнюдь не привели Холмса в доброе настроение. Правда, собирая вещи, он милостиво разрешил Андрею (если тот, конечно, хочет) бежать вместе от греха подальше и заметил, что путешествие долго не продлится.
– И бегать в течение года нам не придется. Доживем до понедельника, а там Мориарти обязательно поймают наши бобби. Мне по секрету сообщил Лестрейд, что начальник городской полиции объявил борьбу с «девонширскими» делом своей чести, борьбы за чистоту Лондона, потому и операция названа символически: «Чисто „тайд“»[57]. Он так и сказал: «Девонширцы проникли во все властные структуры и в полицию. Пора кончать их»!..
– Кого кончать? – не понял великого сыщика Ларин. – Полицию?..
– Н-не знаю… – смутившись от неожиданного вопроса, замялся Холмс, но тут же нашелся: – Я говорю, что с безобразием будет покончено. И я верю в это, нутром чую! Если бы вы читали мою монографию об органах осязания у сыщиков…
Закончить свою мысль Холмс не успел: на середину комнаты на четвереньках выполз проснувшийся Уотсон, перед тем с грохотом свалившись со стула. Доктор услышал конец разговора и решил принять в нем активное участие.
– Джентльмены, а известна ли вам старинная индийская мудрость: «Досадно попугаем жить, гадюкой с длинным ве-еком?» – старательно икнув, изрек он. – Дав-вайте побегаем, Энди. Все равно все в землю ляжем, все прахом будет, но лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
– Вот и встаньте, Уотсон. – Андрей помог мудрецу подняться и дотащил его до кресла. – Вы бы поберегли свое здоровье? Нельзя же так резко вскакивать.
Но доктора, как говорится, уже несло. Он принялся развивать мысль о тленности бытия и мудрости жителей Индии, где несколько лет ему пришлось прослужить.
– А вы знаете, как славно мы охотились на крокодилов в пенджабских степях? Мы пытались сначала глушить их с помощью пороховых зарядов. Грохот, скажу вам, стоял страшный! По сравнению с ним моя сегодняшняя шутка – детский лепет… Так вот, кидаем мы заряды, а крокодилы не выползают. Гадюки там разные, скорпионы, ноусэры, а этих тварей не поймать. Уходят, понимаешь, как песок сквозь пальцы. Хорошо, что нам местные подсказали, как охотиться следует. Вырываешь яму, маскируешь ее листьями лотоса, затем берешь поросенка, привязываешь на веревку и тащишь за собой. Крокодил, услышав визг, выползает из засады и следом. Тут, главное, не торопиться – у земноводных лапы не приспособлены для быстрого бега, значит, надо следить, чтоб не отстал, «my favourite». Ну а когда крокодил-то до ямы доползает, то в нее хлоп! Тут-то его и забивают как мамонта…
– А поросенок? – невольно вырвалось у Ларина, которого вдруг осенила некая мысль.
– А что поросенок? Бежит себе дальше, по своим свинским делам, хвостиком виляет, похрюкивает радостно, – миролюбиво ответил доктор.
– Это вы похрюкиваете, когда перепьете, – сварливо оборвал его Холмс, – прекращайте рассказывать байки и скорее собирайтесь. Мы уходим сейчас же… Энди, так вы тоже с нами нами?