Сержант, как старший патруля, первым пришел в себя и поспешил навстречу грозному высокоблагородию, чьи погоны украшали два просвета.
«Ваше высоко…» – начал было служивый доклад, но старший офицер только махнул рукой и, пытаясь отдышаться от быстрой ходьбы, прохрипел: «Безобразие!.. По существу… Коротко!»
– Господин полковник! – тараща глаза на несколько страшную черно-синюю форму, спешно рапортовал сержант. – При патрулировании в районе возможного появления красных бандитов задержаны два их лазутчика. Конвоируем в контрразведку для дальнейшего разбирательства!
Но высокоблагородие не соизволило оценить бдительность и почему-то начало возмущаться. Оно требовало немедленно отпустить задержанных, с которыми будет разбираться собственное начальство, а не всякие «прикомандированные сапоги». Бедолага – сержант попытался возразить, что выполняет приказ некоего штабс-капитана Овечкина. Но дальше дело не пошло.
– Ко-ого?! Капитана?!!
Разъяренный офицер стал сыпать такими мудреными словами и выражениями, которые служивый прежде не слышал даже от невоздержанного на язык ротного. «Самебенладен», «ФСБ», «главк», «межведомственный пофигизм», «операция „Чистые уши“»[71], «криминализированный милитаристский элемент»… Более понятным оказалось выражение о весьма оригинальной любви высокого чина к капитану Овечкину, его начальству и всей родне…
Все это было очень страшно и связывалось в единую витиеватую фразу при помощи слишком знакомых смысловых связок, самой мирной из которых была «ма-ать!». Причем именно с восклицательным знаком. Когда же до старшего патруля начал понемногу доходить смысл выражения «мочить в сортире», он уже был готов самостоятельно приставить дуло карабина к собственной гимнастерке и скомандовать: «Пли!» Впрочем, до этого не дошло.
Слегка отдышавшееся от длинного монолога высокоблагородие наконец-то сменило гнев на милость и разрешило патрульным мирно следовать… Ну, именно туда, куда прежде посылало бегом. Нынешнее же начальство вдобавок опять выразилось как-то странно витиевато, заявив, что старшего служивого кто-то посрамил ладаном (или не ладен он —?!). Тем не менее, радуясь, что легко отделались, военные подхватили оружие и споро отправились восвояси.
– Ну что, так-то мы репетируем? – Грозный чин угрюмо посмотрел на застывших оперативников. – От подполковника Петренко еще никто не убегал. Сейчас мы возвращаемся в контору. И чтоб через пять минут на плацу у дежурки я из окна кабинета видел, как вы маршируете с песнями! А рапорта по поводу случившегося – мне на стол. Сегодня же!.. Да, кстати, что-то я не узнаю эту улицу. Ну-ка, скажите мне, Плахов, куда вы бежать собирались?..
«У-у! Сам ты люблен ладаном, будь ты неладен!» – только и оставалось ворчать посрамленному сержанту, так и не раздобывшему добротного пальто для своей зазнобы…
– Ну, вы ва-аще! – только и смог выдохнуть Мухомор, когда запинающийся Рогов в общих чертах вынужден был поведать о проблемах, связанных с возвращением домой. – Ну, ва-аще!..
Они разговаривали в сапожной мастерской, где еще совсем недавно ничего не предвещало грядущего разгрома. Полки, на которых прежде стояла обувь, были сорваны со стен и разломаны, сами штиблеты, как, впрочем, и инструмент, исчезли. Несколько досок пола были вырваны, обнажая пустой тайник. Но, самое страшное, в помещении отсутствовал заветный шкаф-купе. Путь домой был напрочь отрезан!
Несколько оправившись от услышанного, начальник РУВД начал сокрушаться, что не сумеет вовремя доложить руководству об оперативной обстановке в районе и, что значительно хуже, не сумеет объясниться с собственной женой, почему не поздравил ее с праздником.
– Да не волнуйтесь Николай Александрович, – Плахов попытался успокоить Мухомора, – мы что-нибудь обязательно придумаем…
– Вы-то обязательно придумаете, – оживился Петренко, – вы уже тако-ое придумали!.. В общем так, делайте, что хотите, но чтоб эта ваша, как ее? Машина там, шкаф, вагон «СВ»… Но если ее… их… вас не будет на месте к восемнадцати ноль-ноль – пеняйте на себя. Ищите, где хотите. На то вы и сыскари. – Мухомор понемногу пришел в себя и в его голосе начал позванивать металл, словно шло оперативное совещание. – Ну, какие есть по этому поводу соображения?..
– Я так думаю, что машина могла попасть только к тем, кто учинил в мастерской погром, – попытался реабилитироваться Вася Рогов, – думаю, что это местные силовики. Значит, надо войти с ними в контакт.
– А я думаю, что нам надо срочно валить отсюда, – перебил говорившего Плахов, мельком выглянув в окно, – там «наш» патруль и еще несколько уродов со стволами. И, мне кажется, они не просто прогуливаются.
Действительно, короткими перебежками по улице к мастерской приближались несколько военных.
– Так, парни, – Мухомор решил принять удар на себя, – давайте-ка, дуйте через двор, а я их задержу.
Оперативники не двинулись с места.
– Вам что, волшебного слова не хватает? А ну, бе-гом! – прикрикнул подполковник. – Вам эту-растакую машину искать надо, а мои документы и форма вне подозрений. Где бы мы, понимаешь, не находились.
…Когда в дом ворвались военные, сопровождаемые чернявым господином в клетчатом костюме, то в мастерской они увидели лишь одного старшего офицера. На высокой тулье его фуражки хищно распростер крылья двуглавый коронованный орел, рукав парадного кителя украшал яркий шеврон с российским триколором, а на груди красовались многочисленные награды…
Глава 3. Слово и дело
…Он очередной раз всматривался в странный документ, предъявленный подозреваемым. Вроде все реквизиты были на месте: сердитый двуглавый орел, увенчанный коронами, гербовая печать на фотографии, звание, должность… Но какой-то червячок сомнения всё же терзал подозрительного контрразведчика. Наконец он понял, в чем дело: в удостоверении значился город – Санкт-Петербург. Причем без ятей! Но ведь уже пять лет, как бывшая столица Российской империи, покинутая нынче правительством большевиков, была переименована в Петроград. И, кроме того, дата выдачи – 2015 год. Это тоже настораживало.
Впрочем, чернявый не был силен в полицейских документах и справедливо считал, что разгильдяи существуют во всех ведомствах. Потому, если исходить из того, что писарь допустил ошибку и, оформляя удостоверение, просто нажрался, словно свинья, все вставало на свои места. А если нет?.. – Контрразведчик решил раньше времени не проявлять излишней подозрительности.
– Отправим-ка мы этого субъекта к полковнику Кудасову – пусть сам принимает окончательное решение, – рассудил он и, возвращая документ высокому чину, улыбнулся: – Прошу прощения за беспокойство. Служба!.. Разрешите представиться: штабс-капитан Овечкин. Готов проводить вас к начальнику контрразведки. Думаю, он даст команду оформить вам документы, чтобы, упаси Господи, больше не возникало проблем. Ну да сами понимаете, война-с!
У Мухомора хватило сообразительности не спорить с хватким штабс-капитаном. Кроме того, не очень надеясь на собственных подчиненных, Петренко рассчитывал лично выяснить, куда мог задеваться столь необходимый шкаф.
«Тьфу ты, чушь какая! – вдруг подумал про себя Николай Александрович. – Шкаф – машина времени! Скажи кому – засмеют!» Но тем не менее миролюбиво кивнул:
– Да-да, конечно же. Я буду весьма признателен, если меня представят господину Кудасову.
Очень скоро Петренко пришлось убедиться в правдивости рассказа Васи Рогова. Южный город совсем не походил на холодный первомайский Питер с его весенним снегом, переходящим в унылый моросящий дождь. На улицах то и дело встречались военные патрули, разъезжали конные экипажи, грохоча по булыжной мостовой, потом прошла целая рота солдат, горланящая песню о Вещем Олеге с припевом: «Так за царя, за Родину, за веру»…
Посреди центральной площади города Овечкин указал на высокое здание: «Вот мы и пришли», а затем, махнув часовому: «Офицер со мной», решительно пропустил начальника РУВД вперед.
Полковник Леопольд Кудасов оказался еще более подозрительным, чем его подчиненный. Он долго и, по мнению знакомого с оперативной работой Мухомора, довольно примитивно пытался «расколоть» гостя на всяких мелочах. Дескать, как пройти в библиотеку или сколько коней стоит на Аничковом мосту? А потом начал сыпать какими-то фамилиями и титулами, из которых часть была явно вымышленная, интересуясь, не служил ли господин полицейский под началом этих замечательных персон.
Честно говоря, услышав про Аничков мост, Николай Александрович чуть было не ляпнул, что коней оттуда некоторое время назад увезли на реставрацию, увенчав постаменты рекламой какого-то банка, но вовремя спохватился. Что же касается остальных вопросов, то здесь Кудасову определенно ловить было нечего: знания, полученные на истфаке Ленгосуниверситета, где учился Петренко до службы в милиции-полиции, оказались прочными. «Сдача экзамена неизбежна как крах мирового империализма» – вдруг вспомнилась старая студенческая присказка. И этот, не самый приятный, экзамен в контрразведке подошел к концу. Напоследок, разыграв возмущение от бесконечных расспросов, Мухомор набросился на Кудасова:
– А вы с произведениями Андрея Кивинова не знакомы? Вашим куратором в резидентуре Германии был случайно не господин Путин? И полковник Жириновский – не хухры-мухры? Он не предлагал вам по-дружески вымыть ноги в Индийском океане? Или вы на Потрошенко и Яйценюха работаете, с их укропами?.. Вы что думаете, начальник управления внутренних дел – наподобие простого городового или обычного шпика? Да у меня в вытрезвителе и контрразведчики рыдали, словно дети!..
Несколько обескураженный от такого натиска Кудасов, как мог, успокоил разбушевавшегося полицейского, даже соизволил назвать его коллегой. Стоявший в кабинете у портьеры штабс-капитан непроизвольно поморщился (негоже военной элите, к каковой относятся выпускники Генерального штаба, панибратствовать со всякими архаровцами