и к венику. Малой внучок на свет появился, родительница ему колыбельную поет, Нюрочка подпевает и люльку качать помогает. Правда, вчерась конфуз вышел. Решилась я перепеленать внучека, пока мамка его в огороде копается. Смотрю, попка вся розовенькая, прелая. Ну, взяла мелу немного и попку-то присыпаю. А Нюрочка моя за всем внимательно следит, да спрашивает: «Бабуська, мозьно, пока ты его солью сыпешь, я пойду печку ластоплю?»
– Ой, правда, помощница растет, – согласилась другая кумушка. – А как твой зять Степка дитятко-то назвать решил?
– Да гадаем пока, – развела руками первая, наконец-то удосужившись заметить Рогова и осведомиться: «Шо тебе?» – Гадаем… А казино шукай тамочки, ступай пока по ентой улице прямо, потом – налево, а после еще спросишь, люди подскажут…
И кумушки, забыв про прохожего, продолжили обмениваться новостями.
«Ничего себе, имечко – Гадай Степанович! – размышлял Рогов, продолжая шагать по дороге к казино. – Еще бы Гайдаром или, лучше, Чубайсом Степанычем назвали. Придумают же люди!..» Только не успел оперативник миновать и пару кварталов, как нос к носу столкнулся с армейским патрулем.
На этот раз Рогов благоразумно не стал дразнить служивых паспортом. Напустив на себя как можно более важный вид, он поинтересовался, почему у одного из солдат не застегнут крючок на воротнике шинели («Совсем распустились тут! По возвращении в часть доложите старшему, чтоб вас наказали!»).
Несмотря на то, что виновник нарушения формы одежды, крикнув «Виноват!», торопливо застегнулся, служебное удостоверение предъявлять все же пришлось. На этот раз старший патруля взял корочки и, старательно шевеля губами, долго вчитывался в них. Когда Вася уже прикинул, через какой забор он будет прыгать, спасаясь от преследования, старший протянул документ обратно и четко козырнул: «Виноват, ваше благородие. Обознались!»
– И с кем это ты меня изволил спутать, любезный? – высокомерно осведомился Рогов, – не с Буншей ли, Иваном Васильевичем, царем самозванным?
– Никак нет, господин лейтенант! Буншей не могём знать! Приказ имеем лазутчиков шукать. Из «неуловимых мстителей».
– И что, вы думаете, у них это есть мандаты с названием этой фирмы? – удивился оперативник. – Или на лбу звезда горит?
– Никак нет-с! – замотал головой старший патруля. – Но, говорили, им годков мало.
– Как мне? – хмыкнул Вася. – Так лучше вы, господа, у кабаре ищите. Там молодежи много. Знаете, надеюсь, как туда пройти?
– Знамо дело, – подтвердил старший, махнув в сторону рукой, – тута по улице шагов триста будет. Но, извиняйте, господин офицер, у нас другой маршрут.
– Ну, раз другой, – милостиво согласился Рогов, – тогда с Богом, несите службу, как предписано уставом, «бодро, ничем не отвлекаясь».
– Рады стараться, ваше благородие! – снова молодцевато козырнул старший, вытянувшись «во фрунт».
Но Вася уже направился в сторону казино.
Глава 4. Буба из Парижа
«Пши-ик!» – И, блеснув вспышкой, «полароид» выплюнул небольшой листок.
– Что же вы делаете, господин хороший? – Удивленно уставился на Васю в меру упитанный одессит, только что нежно целовавший в черный носик маленькую собачонку. – И зачем, спрошу я, вы пугаете бедное животное? Или так теперь поступают в мало-мальски приличном обществе?
– Тяф! Тяф! – поддержала претензии хозяина его пассия.
Вася, потряс проявляющимся фотоснимком, словно веером.
– Ах, не извольте беспокоиться, господин Касторский, – миролюбиво улыбнулся он, – это всего лишь работа. Обычная рутина… Разрешите представиться: Василий Рогов, специальный корреспондент журнала «Алименты и акты», а также собственный корреспондент газеты «Фигаро» на юге России!
Буба недоверчиво растянул губы в подобии улыбки и осведомился, чем таки его персона могла заинтересовать столь известное издание.
– Нет, извиняюсь, я имею виды на Париж, но разве ж так готовятся встречать скромного куплетиста? Это ж просто недоразумение.
– Действительно, недоразумение. Пустяк, – согласился Вася, – всего одна фотография. Но она принесет мне славу и много-много хрустящих франков. Вот, полюбопытствуйте… Но-но, только из моих рук! – добавил он, когда артист попытался взять снимок, запечатлевший нежный поцелуй.
Буба, сдвинув на затылок канотье, уставился на фотографию и, обратился к своей любимице.
– Нет, Люси, я же вам не скажу за всю Одессу, но я совсем не могу понять такой фокус! Когда это он успел отпечатать свой шедевр? И что, позвольте спросить, он будет с этого иметь?
– Тяф! – согласилась мохнатая собачонка.
Но Вася твердо знал, что ему нужно. Спрятав снимок во внутренний карман куртки, он задумчиво ответил, что это не просто фотография, а настоящая сенсация, которую «Фигаро» с удовольствием опубликует на первой полосе в качестве скандальной хроники.
– Представьте заголовок: «Парижская эмиграция: сегодня – собачка, а завтра?» Или, лучше: «Русский артист-зоофил едет (простите!) иметь всю Францию»! А потом – текст, набранный крупным кеглем. Чтобы в глаза бросался.
Рогов был явно в ударе и с чувством продекламировал только что сочиненный экспромт:
Лувр сегодня посетил русский педозоофил.
Очень маленьких животных он старательно любил!
До Касторского понемногу начал доходить ужасный смысл роговских слов, но он принужденно рассмеялся.
– Пойдите на одесский привоз, мой друг, там купите петуха и крутите ему интимное место. Все равно вы с этого не получите ни молока, ни яичницы. Да неужели ж, господин журналист думает, что в эту фальшивку кто-нибудь поверит? Я смеюсь на вас!
Люси согласно показала свои острые зубки, наморщив маленький носик, а потом исподтишка попыталась цапнуть Васю. Но тот был начеку и отскочил назад. Буба, ласково почесав свою самоотверженную защитницу за ушком, предложил ей не кусать наглого щелкопера, чтобы не случилось несварение желудка, а потом, натянуто сыграв любопытство, как бы между прочим поинтересовался, что хочет иметь фотограф за свой снимок. Это было уже деловое предложение, ради которого Рогов и затеял свой спектакль, но сразу же сдаваться было пока рано.
– Я не торгуюсь с вами, господин Касторский. Свободная пресса не продается. – И, выдержав пафосную паузу, добавил: – Во всяком случае, задешево…
Подполковник милиции Петренко, посетив здание контрразведки и пообщавшись с местным начальством, уяснил два важных факта. Во-первых, громоздкие вещдоки, к которым служба Кудасова могла причислить заветный шкаф, если и хранятся, то где-то в другом месте – двери «управы» были недостаточно широкими, черного хода здание, видимо, не имело, а окна первого этажа казались наглухо закрытыми. Во-вторых, крайне настораживало, что ни штабс-капитан Овечкин, ни сам начальник контрразведки ни словом не обмолвились о громоздком предмете, хотя, отвечая на наводящие вопросы, не скрыли остальных результатов обыска, поведав и об оружии, и о подпольной типографии.
Поэтому Мухомор предположил, что в период между разгромом мастерской товарища Сердюка и появлением там оперативников вояки могли, воспользовавшись затишьем, перепрятать странный агрегат. Помогать здешним особистам[75] ловить «диверсантов» у Петренко никакого желания не было. Но воспользоваться возможностями контрразведчиков для установления контроля над ситуацией и нужных контактов имело смысл.
Решив, что обязательно разыщет завтра своих подчиненных, Николай Александрович продолжил светский разговор, сопровождавший трапезу…
У Васи Рогова очередной этап переговоров с куплетистом состоялся в летнем кафе на морском берегу. Надо отдать должное Бубе, зайдя туда, он весьма приветливо раскланялся с завсегдатаями, поцеловал ручку какой-то кавказской красавице, бдительно опекаемой двумя абреками, выпил поднесенный ими фужер вина и лишь после того уселся за отдаленный столик, пригласив отужинать и Рогова.
– Я, знаете, крайне любопытен, – разглагольствовал артист, – я имею интерес знать, где таки делают подобных вас?.. Нет-нет, я, право слово, никого не обижаю. Буба сегодня благодушен. Он угощает… Эй, официант! Вина мне и моему гостю!..
Вася чувствовал себя неуютно. С одной стороны, ему было жаль человека, которого приходилось самым наглым, бессовестным образом шантажировать. Но, с другой, он был уверен, что именно Касторский сможет содействовать вызволению из контрразведки начальника РУВД и помочь найти пресловутый шкаф. Поэтому оперативник вынужденно продолжал играть свою нелицеприятную роль.
Правда, Буба попытался перехватить инициативу и начал рассказывать о своих грандиозных связях в Париже, явно намекая, что после публикации фотографии журналисту не поздоровится.
– Вы таки представить себе не можете, как знаменит Касторский. Я только что прибыл в этот несчастный город на свою прощальную гастроль из столичного Парижа!.. Знаете, какие овации они делали после моих куплетов? Не знаете? Тогда послушайте одну поучительную историю о наших несчастных земляках, побывавших за кордоном.
– Заходит один мой старый приятель Фима со своей любимой в весьма приличный кафе-шантан. Спрашивает у официантки, какие есть супы. Та начинает перечислять. Закончив, спрашивает: «А вам-то это зачем?» «Это не мне, а жене». Официантка, критически осмотрев гостью: «Ей не надо – обожрется!..»
Потом артист еще немного постенал на тему невоспитанности парижской обслуги, не преминув привести очередную поучительную историю о женской логике, подсмотренную в приморском городке.
Супруга уже упомянутого Фимы долго упрекала мужа, что их общие приятели постоянно куда-то ездят семьями отдыхать на выходные. Фима наконец смирился: «Ну, хорошо, давай, поедем куда-нибудь отдохнём». – «Не могу. Ты же знаешь, что я работаю», – по привычке отрезала супруга.
Тем не менее на уик-энд Фима в сопровождении благоверной и еще одной супружеской пары отправились пообедать в местный шалман. Чуть подумав, заказали к борщу по сто грамм водки. Подавая заказ, официантка поставила на стол целый штоф (Буба, широко открыв глаза, словно рыболов, хвастающийся своим уловом, показал руками, какой здоровенной была бутыль). «Но мы же заказывали всего по стошке», – заикнулся было один из посетителей. «Ой, мальчики, вы всё равно нажретесь, а мне – бегать туда-сюда»… – безапелляционно завершила разговор официантка…