А Наташа, как и все змеи, в неё впадала. Каждый раз она поначалу решительно сопротивлялась большому длинному сну как наступлению смерти – как и все дети перед сном. Но сегодня, сидя перед серым, свинцовым, холодным Балтийским морем с его угрюмым горизонтом и пронизывающим сырым ветром, она подумала, что путешествие по Балтике на старом рыбацком баркасе может быть чрезвычайно захватывающим, романтичным: из кабины видишь низкое небо, печальные дали неведомых земель, неизвестность… Осознаёшь глубину под собой, собственную слабость, всепоглощающую власть разума и чего‑то большого, божественного… Бога – того самого, о котором ей рассказывал длинными холодными вечерами, сидя у огня, папа Морис.
Снег, холод, на километры вокруг всё белым-бело. Тишина. Природа замерла, застыла. Зимой Солнечный Берег проваливался в безвременье, жизнь и её законы изменялись, балтийский берег превращался в край доисторического безмолвия. Время замирало и останавливалось.
Морис смотрел в окно. Замёрзшее море, торосы. Тихо потрескивали сухие берёзовые дрова в печи. Дома хорошо: снаружи вьюга. День короткий: пара часов – и наступает длинная холодная ночь. Им с Наташей жалко диких жителей, своих соседей: лис, барсуков, диких котов, бельчат и синичек. Морис и Наташа как могли подкармливали их, варили большие чаны жирного студня – супа, который, даже когда он замёрзший и напоминает холодец, всё равно очень питательный и согревает на морозе.
Наташа наблюдала, как Морис смотрит в окно, и глаза закрывались сами собой. Она соскальзывала в лёгкий тёплый сон, в забытьё, чтобы опять проснуться и увидеть отца, большого балтийского крокодила, и снова провалиться в спокойную дрёму. Так проходил день за днём.
Лай собак и короткие гортанные команды на неизвестном языке разбудили её. Рекс шершавым влажным языком облизал её лицо.
– Наташа, проснись, надо выйти посмотреть, – скороговоркой пролаял Рекс. – Вставай, Морис уже на улице.
Быстро натянув шерстяной свитер, такую длинную тёплую вязаную трубу, Наташа юркнула в походную корзинку на ошейнике Рекса.
– Бежим, – скомандовала она. – Вперёд, посмотрим, что там.
Рекс, перебирая быстрыми мохнатыми лапами, выскочил из дома. Снег, хруст, быстрый бег Рекса – и вот они уже на берегу бухты. Их взору предстали три пары больших, длинных, узких саней, запряжённых собаками. Собаки были тоже большими, мохнатыми; они грозно лаяли, шумно дышали, выпуская клубы пара, как старые рыбаки-курильщики или как трубы старого паровоза. Разгорячённые, голодные, они никак не могли успокоиться и прийти в себя.
Увидев Рекса, они залаяли ещё сильнее и, если бы не были пристёгнуты к повозке, наверняка бы набросились на него. Наташу в пылу возбуждения они не замечали.
Погонщики на санях были опытными охотниками, гордыми северными кочевниками. Они с улыбками и шутками приветствовали симпатичного рыжего Рекса, чистота и размеры которого говорили, что он из породы домашних котиков и собачек, любимец женщин и детей. Характер и бесстрашие Рекса были им неведомы.
Наташа украдкой выглядывала из корзинки, оставаясь невидимой северным охотникам.
Несмотря на лай и попытки собак наброситься, Рекс бесстрашно подбежал вплотную к саням и собакам.
– Хой-хой, – успокаивали погонщики собак. – Хой-хой, Острый Клык, – скомандовал старый охотник вожаку. – Хватит, хой, всё… Ты уже показал себя.
Собаки вслед за Острым Клыком успокоились и начали обнюхивать Рекса, который с интересом обошёл повозки, поздоровавшись с каждой из собак.
Неожиданно для всех из корзинки на шее рыжего пса показалась голова серой змеи, одетой в шерстяную шапку и свитер.
– Добрый день! – звонким женским голосом поздоровалась серая змея.
Эффект, который каждый раз производила Наташа своим появлением, сложно описать, но можно представить.
– Добрый день, – ещё раз звонко произнесла Наташа. – Приглашаем вас с дороги отогреться, отдохнуть и подкрепиться.
Собаки стояли как вкопанные, все замерли на длинной паузе. Соскользнув в сухой белый снег, Наташа в ярком вязаном свитере-трубе и шапке решительно подползла к вожаку стаи Острому Клыку. Дав себя осмотреть и обнюхать, она попросила его опуститься на снег и, заползши на его широкую пушистую спину, громко скомандовала:
– Ну и что мы стоим? Вперёд, хой-хой, давай вперёд! Побежали к нам домой греться и есть.
Острый Клык, сын волка и хаски, впервые в жизни – не понимая, как это происходит, – молча повиновался и скомандовал глазами остальным собакам слушать и подчиняться этой маленькой серой змейке. И все побежали за ним.
У дома Наташи и Мориса вереница из собак и саней остановилась. И в тот момент, когда уже успокоившихся собак освободили от ремней и верёвок и все сделали несколько свободных шагов по площадке у дома, дверь отворилась, и из дома на задних лапах вышел огромный зелёный крокодил в чёрной элегантной дублёнке.
Ровные ряды его жёлтых хищных зубов обнажились в обворожительной, единственной в своём роде крокодильей улыбке, и он обратился к севшим от ужаса на попу собакам и охотникам:
– Добро пожаловать, дорогие гости! Помните, что вы в гостях, и не надо себя вести, как дома, – улыбаясь остриями своих смертоносных клыков, закрепил своё сообщение-приветствие Морис.
Наташа с восторгом и обожанием смотрела на отца. Да, такой эффект умел производить только её папа!
Морис обошёл обомлевших, застывших собак, почесал каждую за ушком, как маленьких домашних котиков и диванных собачек, и добавил:
– Ну что вы замерли? Прошу в дом обедать и отогреваться, еда остывает.
Потом, через пару часов, когда все поели и успели согреться, на путешественников навалился сон. Острый Клык, засыпая, подумал: «Да, удивительна жизнь… Никогда наперёд не знаешь, что тебя ждёт там, на другом берегу моря. Никогда не знаешь…»
Наташа осматривала спящих охотников и собак, их длинные парусиновые зелёные сумки-баулы, внимательно изучала запахи, одежду, сани, их конструкцию, материал, из которого они сделаны. Ей всё было интересно. Когда кто‑либо просыпался и немного пугался, увидев её, она, улыбнувшись, тихо шипела:
– Спи, всё хорошо. Тут безопасно. Спи, закрывай глаза. Я поохраняю тебя.
Запахи, запахи… Наташа умела читать по запахам: видела еловые леса на берегу моря, чувствовала запах базара, где они покупали какао и приятно пахнущий кулёчек с ним. Запах рыбы, хлеба, детей и женщин, которых они оставили в больших меховых домах. Она долго изучала морду Острого Клыка (и даже, подняв его губу, потрогала своим хвостом белые острые клыки), упругие кожаные подушечки-мозоли на лапах. «Хорошие лапы, – подумала Наташа. – На таких можно пройти сотни километров по ледяным торосам в пургу и вьюгу, когда ветер сбивает тебя с ног. Снег заметает тебя и твой путь волнами белых брызг, как морской шторм, нападает на прибрежные гранитные валуны Солнечного Берега. Интересно, куда они идут? Зачем им так много красной рыбы, которой плотно набиты их сани-поезда?..»
– Что это за люди, куда они держат путь? – спросила она Мориса, когда они сидели за столом в другом конце комнаты под тёплым оранжевым абажуром у тёмного окна.
– Это рыбаки, моя дорогая, охотники-рыбаки, а сейчас ещё немного и торговцы. Едут они в Ригу – вдоль берега, по льду и снегу, на собаках. Так быстрее всего можно добраться до Риги зимой. По берегу да по лесам увязнешь в снегу, а тут простор и скорость. У них с собой рыба, и, случись что в дороге, всегда можно ею подкрепиться и продолжить путь.
– В Ригу? Как интересно… А ты был в Риге, папа?
– В Риге?.. Да, бывал и не раз, но так давно, что сейчас это почти и неправда. Я уже плохо помню. Помню, там была добрая госпожа Марта, у неё было своё кафе в самом центре и там делали фантастические крендели с солью и сладкий хлеб халу.
До поздней ночи сидели они с Морисом под тёплым оранжевым абажуром, и пока глаза Наташи не стали закрываться сами собой, она слушала удивительные рассказы отца о Риге и Юрмале. Рига… Это магическое слово запало ей в душу. «Может быть, там, – думала Наташа, – в большом свободном городе, я смогу быть самой собой? Может быть, люди и звери смогут воспринимать меня такой, какая я есть, а не смотреть на меня как на гадюку из леса или из-под холодных сырых камней? Может быть, там, в этом бурлящем городе, я смогу обрести себя, найти своё счастье, свой мир, тех, кто близок мне и для кого я буду другом, Наташей, личностью, а не страшной ядовитой змеёй. Это так тяжело, когда нас видят через линзы своих страхов, невежества, незнания, через свои раз и навсегда сформированные ложные представления!» Такие мысли посетили Наташу прямо за минуту до того, как она крепко уснула.
Рекс ни о чём не думал – он уснул со всеми сразу после того, как все поели. Рекс вообще был счастливым псом, потому как испытывал мало сомнений в жизни. Для него мир был понятным, чёрно-белым: тут свои, там – чужие. Тут всё просто и ясно: хочу есть – ем, хочу бежать – бегу, хочу лаять – лаю. Всё просто.
Морис, как настоящий отец, был полон страхов и переживаний за своё чадо. За Наташу и немного за Рекса. О себе Морис не переживал. Ему было несложно жить; он был старым балтийским крокодилом и всё видел по кругу, и неоднократно. Власть менялась, менялись порядки, устои, привычки, соседи, сам уклад жизни, а он адаптировался и продолжал жить так, как считал правильным и единственно возможным. Без сомнения, Морис был аристократом и немного контра, как любя называли его пожилые соседи из простых дворовых собак и кошек.
– Морис‑то наш граф, никак не меньше.
– Граф, это точно, – отвечали им. – Контра, конечно, зелёногвардеец, но дело знает и за маяком смотрит исправно.
Поэтому его и не трогали и терпели все его безобидные сетования и колкости.
Утром, как ни странно, вьюга успокоилась. Был сухой морозный день.